— Ты учился, пока меня не было? — Голос отца был строгим, ни тени, ни намёка на понимание или участие. — Надеюсь, ты не терял время даром?
— У меня уже хорошо получается, — я кивнул согласно, — я легко связываюсь с Вирагом, Агнес сама не хочет со мной разговаривать…
Отец только понимающе повёл подбородком, мол, ничего, её можно понять, и ничего не ответил. Я решил не терять момента и спросил на удачу:
— Когда вы научите меня ходить сквозь зеркало? Скоро уже? Я же научился говорить…
Граф многозначительно молчал, думая с открытыми глазами, взгляд его был направлен мне в лицо, но вряд ли он видел меня — опять в своих видениях прошлого?
Он — житель какого-то дикого средневековья в непонятном мире — видел и знал больше меня самого о том мире, откуда я родом. Он побывал там, где я, возможно, никогда и не побываю. Столько стран… Столько людей… И всё в одной голове!
— Не будем торопиться пока… Тебе это ни к чему.
— Почему? — Я встал на дыбы. С чего это он так думает? — Вот Агнес же пришлось…
— Ты — не Агнес! — Он перебил меня, не дав договорить. — И не Вираг… Если бы она не попала в заложницы, и если бы не эта война, она, может быть, никогда бы в жизни и не делала этого… Да и Вираг — тоже. Да, мне пришлось научить их, но я не в восторге от того, что им пришлось это делать…
— Почему? — теперь я перебил его, хотя и знал прекрасно, что отец этого сильно не любит. — Вы боитесь, что они попадут в мой мир случайно, да?
Граф сделал долгую паузу и ответил твёрдо:
— Я ничего не боюсь.
Я хмыкнул, охотно поверив ему. Конечно, он граф, за ним стоит герцог — брат-близнец короля, он знает и умеет пользоваться зеркалами, чего здесь, кроме свидетелей, не может никто. Мой отец хорошо знает себе цену, ну и, может быть, в самом деле, никого не боится.
— Я тоже хочу уметь ходить через зеркала, — твёрдо заговорил я, настаивая на своём, — вдруг мне тоже это пригодится.
— Я не собираюсь отдавать тебя в заложники. Да и никто тебя не возьмёт. Ты рождён вне брака. Ты — бастард, поэтому особой ценности в глазах моих врагов не имеешь.
Я молча проглотил это всё. Что я мог на это возразить? А зачем тогда я нужен был ему, я, особой ценности не имеющий? Спрашивать, правда, про это бесполезно: всё равно не ответит.
— И что, вы вообще не будете учить меня проходить сквозь зеркало? — Я упрямо добивался от него ответа и настаивал.
Отец мой вдруг неожиданно рассмеялся глухим смехом с хрипотцой и посмотрел на меня укоризненно.
— Лукавишь? Я понял, куда ты клонишь, сынок! Как я могу быть уверен в том, что подведу тебя к зеркалу, а ты не уйдёшь к мамочке? — Усмехнулся. — Никак! Так что пока, мой друг, ты обойдёшься только тем, что будешь говорить через зеркало со мной, с братом, с сестрой, если понадобится, конечно. И надеюсь, тебе это умение не понадобится.
— Почему? — сумел только выдавить я, разочаровавшись в своих надеждах.
Глупец! Кого я хотел обмануть? Это я надумал, что ли, папочку своего обставить? Да он, похоже, на обмане собаку съел! На что я, дурак, надеялся?!
Но где-то глубоко в душе я был готов к этому, догадывался, что он отфутболит меня, и придётся мне самому искать выход. Спасибо Вирагу, я примерно представлял, что надо делать, жаль только, что попрактиковаться не получится, даже если я когда-нибудь и доберусь, наконец-то, до вожделенного зеркала.
Малый Ортус… Вот, куда мне надо попасть.
— Ты будешь рядом со мной, — заговорил отец, перебивая ход моих мыслей, — незачем пользоваться зеркалом, чтобы поговорить, живя в одном замке. Я заберу его у тебя. Ты же научился уже разговаривать, так? Как ты сказал: «у меня хорошо получается…» Так что…
Мы сидели за небольшим столом в соларе отца уже после ужина, снова всё повторялось, как в тот вечер, когда граф рассказывал мне о моей матери. Мигая, горели свечи, высвечивая вышитые кропотливыми руками гобелены по стенам.
Где он прячет большие зеркала? Где-то здесь, в этом кабинете? Или у него есть другие укромные места? В его распоряжении весь Лоранд, проще мне до Малого Ортуса добраться…
— Отдать прямо сейчас?
— Конечно. Вот сюда. — Граф концом пальца постучал по столешнице, несколько глухих стуков потонули в ткани скатерти. — Оно же с тобой?
Как же не хотелось мне расставаться с «моим» зеркальцем, за эти несколько дней я уже привык к нему, как к родному. А если бы у меня ещё раз получилось увидеть свой мир, поговорить с матерью? Отец лишал меня этой возможности.
Я чуть склонился на резном стуле и вытащил зеркало из-за голенища сапога, я носил его там же, где в своё время прятал «Таганрог». Протянул отцу и положил как раз на то место, где только что был палец строгого графа.
Да подавись ты! Так и хотелось сказать мне…
Что же ты за человек? Это же надо.
— Я тут подумал, — начал я, помолчав какое-то время. Мне хотелось найти какую-то другую тему для разговора, чтобы хотя бы немного успокоить себя, — если время останавливается в том мире, откуда я, то потом, когда вернёшься, оно пойдёт снова, так? А если я вернусь обратно сюда, что с временем будет тут? Оно тоже остановится?
Отец опять довольно долго молчал, глядя мне в лицо.
— Тебе это зачем?
— Чисто гипотетически… Мне просто интересно.
— Чисто гипо… что?
Конечно, я говорил с ним так, как он не смог бы понять, чего я хочу знать? Он же — человек дикого Средневековья!
— Ну… — я протянул. — Просто если предположить это, что будет?
— Ничего не будет. В этом мире всё будет идти по-прежнему с тобой или без тебя. Только там, где ты родился, всё останавливается. Но ты туда больше не вернёшься, можешь не мечтать. Просто или сложно — без разницы, ты останешься здесь, и не надейся, что когда-нибудь сможешь сбежать. Понял?
Я обдумывал его слова, крутил за ножку кубок, стоявший на столе передо мной. Отец налил туда немного разбавленного вина, но пить особого желания не было. После того, как он отравил меня в самый первый раз, я не испытывал полного доверия к тому, что он сам наливал мне.
— Вы были у нас много где, столько стран посетили и что, вернулись обратно в тот же миг?
— Представь себе.
— И что, вы вернулись старым?
— Старше, чем уходил…
— И никто не заметил перемен?
Граф снова помолчал немного и вздохнул, глядя на меня. Интересно, сколько ещё его терпения хватит на мои вопросы?
— Я уходил не на годы… Я бывал в вашем мире часто, но не долго. Самое большее я пробыл в Чехии как раз тогда, когда там была твоя мать…
— И вам никогда не хотелось остаться? Вы же любили её, по вашим словам! Вот и надо было сделать выбор…
Он перебил меня:
— Что ты в этом понимаешь? Я сделал выбор!
— И вернулись?
— Вернулся… — Граф устало прикрыл глаза, будто на плечах его лежал неимоверный груз.
— А возраст? Вы выглядите старше моей матери…
Он усмехнулся на мои слова, будто я спросил его о великой глупости.
— Возраст — да… Со временем твой родной мир немного возвращает тебе прожитые дни, всё выравнивается, как чаши весов… Всё, да не всё…
— В смысле? После — немного молодеешь? Возвращаешься к своему возрасту? Здорово!
— Не полностью, конечно! За всё надо платить, я тебе уже говорил об этом! Но, видимо, сам мир стремится к равновесию…
— Конечно! — воскликнул я. — Потому что все эти переходы неестественны! Это неправильно! Сам мир против… Так не должно быть! Я не должен был сюда попасть! Как это вообще получилось? Неправильно это…
— Просто получилось — и всё! — негромко, но твёрдо он перебил меня, и я примолк на время, а отец помолчал и добавил: — Мир возвращает немного телу, но не сознанию…
Я медленно кивнул, сейчас граф сказал о том, о чём я уже сам догадался. В памяти сохраняется всё, что видел и знал, огромное пережитое прошлое в сознании помолодевшего тела спрессовывается, уплотняется, и память воскрешает всё, будто ты пережил не одну и даже не две жизни.
Интересно, какие сны снятся моему отцу? Что бластится ему, когда он смотрит в пространство или на огонь, как мой дед когда-то? Что он видит? Красивые места, знакомых людей, уникальную архитектуру культурных памятников прошлого моего мира?
Я бы свихнулся, ей-богу! По нему же психушка плачет, а он тут, граф, понимаешь. Сидел бы в «дурке» и какому-нибудь дипломированному специалисту в белом халате рассказывал о своих приключениях… Ему место не здесь! Он уже, наверное, ненормальный…
Я тоже таким вернусь? Буду сидеть с отсутствующим видом как последний наркоман? Молчать, и каждый вопрос будет доходить до меня, как до утки на седьмые сутки? Так, да? Все вокруг будут считать меня тормознутым и спрашивать, на чём я сижу? Ну уж нет, я так не хочу…
— Зачем я вам тут? Для чего? Я не могу быть заложником и не могу стать наследником, для чего тогда вы держите меня?
— Ты — мой сын.
— У вас есть Вираг!
— Я найду ему жену, и он пойдёт своей дорогой. У меня останешься только ты…
— Для чего, — я усмехнулся, — скрашивать старость?
— Почему бы и нет… — Граф улыбнулся и отпил из своего кубка разбавленного красного вина.
Что бы он ни говорил сейчас и каким тоном, я не верил ему. Почему? Даже не знаю, будто на каком-то интуитивном уровне, что ли. Плохо верилось мне в то, что он говорил. Он был слишком серьёзным, чтобы я был нужен ему лишь для того, чтобы скрасить одинокую старость. Чувствовал я здесь какой-то подвох, вот чувствовал…
Может быть, когда-нибудь я и смогу понять причину этого, зачем я нужен был своему отцу. Что он затевает? Неожиданно вдруг проснулась отцовская любовь, и граф решил держать меня рядом? Как бы не так…
Мы оба помолчали, и я первым спросил:
— Когда будет эта ваша война? Её не избежать, да?
— Война… — задумчиво повторил отец. — Война будет… Это зависит от графа Сандора, от его обиды за сына… Он уже прислал мне гневное письмо. О-о, — протянул с улыбкой. — Граф требует вернуть ему сына или отдать обратно Агнес… Агнес, конечно, никто ему не вернёт… Думаю, это будет поводом к войне. Так что война будет, её не избежать, да. Сандор сейчас уже собирает своих вассалов, готовит войска, так что…
Я не дал ему договорить — перебил, спросив о том, что было мне интересно:
— А Патрик? Что будет с ним?
— Патрик? — Граф удивлённо вскинул тёмные брови. — Зачем тебе Патрик? — Нахмурился недовольно. Видно, мой интерес его озадачил, а ведь Вираг меня предупреждал: отцу это не понравится. — Я не понял тебя…
— Просто, получилось так, что Агнес освободили, а Патрика — нет. И что теперь? Теперь его убьют, да? Он же заложник, а заложников обычно убивают… Когда граф Сандор начнёт войну, его сына убьют…
— Никто его не убьёт!
— Но и не освободит?
— Конечно же, нет!
— Почему? Это несправедливо! — Я аж подался вперёд ему навстречу.
Отец вздёрнул подбородок и посмотрел на меня сверху, он даже выше ростом стал как будто, так выпрямился на своём стуле. Это меня насторожило. Я понял, отцу моему не нравится тема этого разговора.
— Почему ты так переживаешь за Патрика? Он — сын моего врага, он — сын графа Сандора.
Я не знал, что ответить ему на это. Пуститься в долгие, пространные объяснения про гуманизм и толерантность? То, что ценно в моём мире, в этом мире не стоит ничего. Отец этого не поймёт, хотя он долго жил у нас и общался с моей матерью довольно близко. Да уж, ближе некуда…
И я решился объяснить ему свою точку зрения:
— Вы же долго жили у нас, вы должны понимать… У нас всё совсем не так, как здесь. У нас все говорят о правах и свободах, у нас запрещено насилие над человеком, у нас нельзя заставлять кого-то заключать брак без его согласия, нельзя удерживать против воли в плену или под арестом. Только преступников, только по закону и только после предъявления обвинений…
Я говорил это всё, а сам умом понимал, что даже в нашем мире — мире XXI века! — всё это нарушалось сплошь и рядом. И преступность, и аресты, и браки, и киднепинг не изжит. Всё гладко только на бумаге, в умах идеалистов. И война в нашем мире не остановлена, всё какие-то конфликты по всему миру, и наше оружие местному даст любую фору. Вакуумные бомбы, противопехотные мины, сверхзвуковые самолёты-невидимки, спутниковое слежение — что говорить! И я пытаюсь что-то доказать здесь, в этом мире? Здесь, где люди дают какое-то слово аристократа, слово чести, и стараются следовать ему! Да нашим политикам здесь есть чему поучиться.
И куда я лезу? Чего хочу доказать?
Но отец неожиданно понял меня, отвечая со вздохом:
— Я знаю, о чём ты… Я бывал в вашем… как это? — Он прищёлкнул пальцами, вспоминая слово. — Кино! С твоей матерью, да, мы ходили несколько раз… И в ваших театрах я был, она водила меня… Люди у вас другие… Непонятные, что ли… — Он вдруг хмыкнул и потёр пальцами переносицу. — Не бойся ты за этого Патрика, никто его не убьёт, конечно… Но и не отпустит домой.
— Почему?
— Принц Рикард попросил меня отправить его к нему, когда война начнётся.
— Зачем? Его убьют там?
— Да никто не собирается его убивать! Что ты всё об одном и том же заладил? Нет, конечно! Его не убьют, его отправят в свидетели…
Тут я обомлел и сглотнул. Как это? Вот это новость!
— В свидетели? — переспросил я сиплым незнакомым голосом. — То есть, он станет свидетелем?
— Он образованный малый, зря, что ли, его здесь учили? Вот пусть и учится дальше… Учиться, правда, придётся долго, зато ему откроются секреты и тайны, неведомые никому.
— А он сам этого хочет?
Отец мой усмехнулся, будто я спросил глупость.
— Кто же добровольно захочет в свидетели? Конечно же, нет! Ты знаешь, сколько у свидетелей клятв и обетов? Они служат всю жизнь до самой смерти. Они отрекаются от семьи и близких. Они не женятся и не заводят детей… Они — это другой мир! Зато это положение почётно и уважаемо, им открыты любые двери… Они знают о зеркалах всё!
— И могут ходить через них? Свободно могут делать это? — Меня, как всегда, интересовало одно, и слышал я опять только то, что мне было нужно.
Отец помолчал, наверное, тоже понял это, потом вздохнул и ответил неторопливо:
— Они учатся десять лет в закрытом храме Мирового Света где-то в горах, где — никто не знает… А потом их делят… Кто-то попадёт в охрану и никогда не будет заниматься тем, чем занимаются их главные… Если ты надумываешь уйти в свидетели только для того, чтобы вернуться домой, то это вряд ли у тебя получится… Верховными Лучами у них становятся только один из нескольких десятков… Вот они могут ходить через зеркала и имеют к ним доступ… Если даже тебе и повезёт, и ты попадёшь туда, после долгих лет учёбы и практики ты вернёшься в свой дом глубоким стариком… Ты этого хочешь? Подумай хорошенько.
Я долго молчал, переваривая то, что услышал, я до этого мало что знал про свидетелей, а теперь то, что узнал, рождало новые вопросы без ответов.
— Откуда вы знаете обо всём этом?
— Что-то пишут в книгах, до чего-то я додумался сам. Конечно, ни один свидетель никогда не расскажет тебе о прошлом… Когда ты сможешь читать, загляни в «Свет во тьме», там есть кое-что о свидетелях, немного, конечно, но тебя же в твоём Университете учили читать между строк? Ты заметишь много интересного для себя. Сделаешь выводы.
Я молчал. Вспоминались слова отца. «Клятвы и обеты… служат всю жизнь… отрекаются от близких… это — другой мир… почётно, уважаемо… им открыты все двери… они знают о зеркалах всё…» Мне вдруг за этими мыслями представилось старое лицо Отца Иллара — свидетеля из Нандора, вспомнились его вопросы, его подозрительность во взгляде. Патрик лет через сколько-нибудь станет таким же? Будет допрашивать и всех подозревать? И не по своей воле, а потому что так захотелось принцу Рикарду? Или моему отцу — графу Бернату?
Интересно, он сам-то знает, что ему уготовили такую участь? Как он сам к этому относится? Может, он и не против, а я тут накручиваю себя?
Я думал о Патрике, о его незавидной доле, но какой-то частью сознания всё возвращался и возвращался к новой информации о свидетелях. Откуда им всё известно о зеркалах? Откуда у них большие зеркала, если в этом мире их не умеют ещё делать? Бывали ли эти свидетели в нашем мире? Знают ли они хоть что-то о нём? Так редки ли эти переходы между мирами?
Какое странное положение у них — Верховные Лучи. Наверное, здесь это что-то сродни нашим магистрам орденов. Мне представлялись дряхлые трясущиеся старики… Что за глупости лезут в голову?!
Я понял, что устал от переизбытка информации. В затылке поселилась боль, и глаза уже болели от света свечей. Я поднялся и заговорил:
— У меня заболела голова, я пойду к себе. Спокойной ночи.
Отец только кивнул на мои слова, продолжая глядеть на пламя горящей свечи, и не сказал мне ни слова.