Я всё готовил к своему побегу. Старался всё взвесить и всё предугадать наперёд. Я не мог уйти верхом: для этого мне нужен был конь, а вывести коня из Лоранда и спрятать где-то не заметно — нереально в принципе. Уходить пешком тоже бесполезно, первая же погоня меня поймает. Но я обдумывал этот вопрос, пока меня не осенило.
Лодка! Мы с Вирагом вытащили из реки лодку, и она, скорее всего, так и лежит ещё на берегу Ронды никому не нужная.
Теперь вставал другой вопрос — я не умел плавать, боялся воды и не знал, как грести вёслами. Видел это только в кино, а этого мало. Допустим, течение сейчас в Ронде большое, после столько-то дождей, река унесёт лодку и без вёсел, нужно только направлять, чтобы не воткнуться в какую корягу или косогор, то есть, нужно держаться середины реки. Вот тут я и побаивался большой воды, хватит ли мне смелости воплотить мой побег?
Но я надеялся на себя, хотел верить, что в нужный момент я всё же соберусь и не струшу, научился же я ездить верхом и стрелять из арбалета, может, научусь и в лодке по реке плыть…
Я облазил подземный ход в первую же ночь после того, как его нашёл. Всё, конечно, за многие годы выглядело заброшенным и не видевшим человеческих рук долгие-долгие годы. Но сработано всё было на совесть, ход достигал человеческого роста, в нём можно было ходить, почти не пригибаясь, и ход нигде не просыпался и не обвалился, чего я боялся. Да, кое-где камни, что облицовывали потолок и стены, конечно, попадали и покрошились от времени, но пройти со светом можно было. Предки мои сработали подземный ход грамотно, знали, что делают.
Стены и потолок хода были выложены плоскими камнями, а пол оставался земляным, кое-где сырой, видно, сказывалось близкое течение реки, но это всё преодолимо.
Я побоялся использовать под землёй факел: он чадил и много сжигал кислорода, я ожидал завалов и тупиков, не знал, как будет с воздухом, поэтому взял с собой только свечи, хотя света от них, конечно же, меньше, чем от факела.
Ход вывел меня почти к самой реке в стороне от замка, он был прямо в косогоре, тоже — деревянная дубовая дверь, засыпанная землёй. Я вылез ночью, рядом шумела Ронда, и мне казалось, что река близко-близко. До лодки по моим приблизительным прикидкам было ещё далеко, но это всё преодолимо. Конечно, подземный ход вывел меня далеко от действующего брода. Кто знает, может быть, когда строили и копали этот проход, брод мог быть в другом месте. Река же меняет русло постоянно, двигается, и брод тоже смещается вслед за ней. Может быть, когда-то в прошлом брод был как раз рядом с пролазом, сейчас же до него надо было идти.
Над косогором стояли деревья, и ветви ив спускались вниз, скрывая вход и дверь. Интересно, это было продумано сразу, или эти деревья выросли уже позже, закрыв от посторонних глаз выход подземного лаза? Глянуть бы при свете дня, как выглядит это место со стороны.
Изнутри, конечно, выбраться было сложно, нелегче, чем открыть первую дверь под лестницей башни в Лоранде. За долгие годы бездействия всё заросло землёй и затянулось корнями. Видит Бог, проковырялся я долго, пока, наконец, вылез под открытое небо.
Я помнил прохладу ночи, свежий воздух после затхлого подземелья, я дышал свободой. Я сумел выбраться за стены Лоранда, а это вселяло в меня надежду. Рано или поздно я буду свободен и уйду отсюда.
Все эти дни с этим подземным ходом я не спал по ночам, отсыпался днём, как нерадивый студент. Все подумали, что я приболел и не трогали меня, не звали на обед и ужин, не доставали вопросами, а горничные приносили еду мне в башню. Всё это было мне на руку.
У меня было время всё обдумать, мало того, ту еду, что мне приносили, я заворачивал в чистую ткань, что нашёл в сундуках, и прятал под лестницей своей башни. Яблоки, куски пирогов, жареную рыбу, печёное мясо, варёные яйца в неразбитой скорлупе — я тщательно отбирал то, что могло храниться хотя бы пару-тройку дней. Я не хранил это всё в своей комнате: там было тепло от камина, поэтому держал все запасы ближе к улице и подземному ходу — под лестницей.
Весь сегодняшний день я пробыл в библиотеке, копался в местных книгах. Я не говорил местному библиотекарю об Ортусе, даже не заикался. Если его допросят после моего побега, он выложит всё, чем я интересовался в последнее время. А это усложняло задачу: мне приходилось искать всё самому.
Я пытался проследить течение Ронды, пытался найти Малый Ортус, рылся в местных примитивных картах. Всё бесполезно. Уже к вечеру я решил плюнуть на всё и вернуться к себе, и прямо в дверях я столкнулся с Патриком — сыном графа Сандора Нандорского. Он был без своего камердинера, да и библиотекаря, так удачно сложилось, в библиотеке сейчас не было.
Я и сам не понял, как это вышло — поймал этого Патрика за ворот камзола и втащил в библиотечный угол подальше от двери. Графский сынок смотрел на меня огромными глазами, не понимая, что происходит.
Когда я отпустил его, Патрик шепнул сипло:
— Какого мрака?
— Заткнись и послушай меня… — Я нависал над ним и смотрел на него сверху вниз. — Это хорошо, что ты один, без этого твоего…
— Что тебе надо? — Смотрел на меня вызывающе, неторопливо поправляя смятую мной одежду.
Всё время мы виделись только со стороны, я ни разу толком не разговаривал с ним, наверное, сейчас мой напор удивил его не на шутку.
— Ты домой хочешь? — я спросил его прямо, и Патрик перестал расправлять ворот своего камзола и посмотрел на меня исподлобья.
— Что? Домой? В Нандор, что ли?
— А ты куда хочешь? Где твой дом, кто тебя знает…
Он момент помолчал, думая, что бы всё это значило, не издеваюсь ли я над ним?
— Допустим, хочу…
Я кивнул согласно и задал второй вопрос:
— Ты в свидетели хочешь? Хочешь стать свидетелем?
— Что? — Патрик нахмурился озадаченно. Я смотрел в его серые глаза и ждал ответа.
— Если ты останешься, мой отец отправит тебя учиться на свидетеля. Ты этого хочешь?
— Нет, конечно…
— Хорошо. — Я снова согласно кивнул. — Ты вёслами грести умеешь, ходил когда-нибудь на лодке?
— Что? — Патрик, наверное, подумал, что у меня бесповоротно поехала крыша, потому что мои вопросы явно были не связаны друг с другом. Он даже как-то отшатнулся от меня, как от заразного, и ткнулся спиной в стену угла. — Какая, к мраку, лодка? О чём разговор вообще?
— Слушай, внимательно… — Я качнулся на него угрожающе и заговорил громким шёпотом быстро и твёрдо: — Ты же сказал, что хочешь домой? Ты точно хочешь домой или хочешь и дальше торчать здесь заложником, пока тебя не сплавят в свидетели? Ты подумай хорошенько, прежде чем ответишь. Ну?
— Я хочу домой… — Патрик согласно кивнул, собирался ещё что-то добавить, но я не дал ему и рта раскрыть:
— Скажи мне честно, тебе можно доверять? Ты вообще нормальный? А то я тебе сейчас всё выложу, а ты донесёшь моему отцу? Ты точно хочешь вернуться в Нандор к своему отцу и к брату, или я зря здесь теряю время?
— Хочу…
— Ты умеешь держать язык за зубами, я могу доверять тебе? Ты можешь дать мне слово, как вы все тут это делаете, слово графского сына, что не расскажешь никому, что я сейчас расскажу тебе? А?
Он глядел на меня изумлённо, до сих пор не понимая, что я хочу. А потом спросил:
— Ты собираешься бежать из Лоранда?
Ого, а он сообразительнее, чем показался в первые минуты разговора, до него что-то начало доходить. Это похвально.
— Да, я хочу бежать и хочу взять тебя с собой… Если ты дашь слово… — И тут он перебил меня:
— Я дам тебе слово графского сына, а ты — дашь мне своё слово, что это всё не обман и не ловушка…А то вы со своим отцом посмеётесь, а мне за побег отрубят голову…
Он так и сказал «отрубят голову…» Ого! Реально? Отец что, запугал его этим? Да ну нафиг…
— Это не обман и не ловушка, я собираюсь бежать…
— Зачем тебе? — он опять перебил меня. — Ты же сын графа Берната…
— Долго рассказывать…
— Когда? — он снова меня перебил, и я увидел блеск азарта в его глазах. Вот уж кто понимал меня с полуслова. — Как? Разве из Лоранда можно сбежать?
— Сегодня ночью… Когда этот твой, — я дёрнул головой за спину, представляя себе приставленного к Патрику камердинера, и сын графа согласно кивнул, поняв, о ком я говорю, — заснёт… Ты же знаешь, где моя башня… Возьми всё ценное, что у тебя есть и оденься потеплее… И это… — Я сделал паузу. — Ты плавать умеешь?
— Конечно.
— А на лодке на вёслах грёб когда?
— Сам нет, но видел, как это делают…
Ну, я и сам по телеку это видел в разных фильмах, а вот сумел бы в жизни — не знаю. Ладно. Он хоть плавать умеет, это уже кое-что, я и этого не умел.
Я помолчал немного, потом добавил ещё один вопрос:
— Ты знаешь, где Малый Ортус?
— Ортус…
— Нет, Малый Ортус.
— Где Малый — не знаю, знаю, где Ортус…
— Ладно, там найдём… — Я согласно кивнул, хоть что-то. — Ты это… не заставь меня пожалеть, хорошо?
Патрик кивнул, и я отошёл в сторону, выпуская его из угла. И вовремя: вошёл его сопровождающий, окинул меня хмурым подозрительным взглядом, спросил:
— Что вы тут?
— Ничего. — Патрик беззаботно пожал плечами. — Книгу на полке искали… Уже нашли.
— Сейчас будут ужин подавать. Вы просили узнать…
— Хорошо.
Они пошли, а я остался: ещё не хватало мне к общему ужину выйти с Патриком вместе, а на ужин выйти я хотел — в последний раз за одним столом посидеть всей семьёй.
Я не вмешивался в разговор, я просто слушал. Давненько я вот так за общим столом не сидел, всё свой побег готовил, некогда было. А здесь всё по-старому и всё о том же. Отец рассказывал Агнес о сыне какого-то графа с востока, которого он прочил ей в мужья, говорил о том, что всё уже решено. Имя его ни о чём мне не говорило. Но я понимал, что, скорее всего, в надвигающейся войне этот граф и его войска поддержат принца Рикарда, этим и определялся выбор жениха.
Агнес снова кривила губы и возмущалась, что пока не увидит этого графского сына своими глазами, на свадьбу не согласится. Но отец и слушать её не желал, по его словам, всё уже определилось, и помолвка состоялась заочно. Через пару месяцев ожидалась свадьба. Вираг всё время сидел притихшим — не узнать.
Агнес злилась, я видел, как она мяла салфетку и крошила хлеб тонкими пальцами, избегая смотреть на кого-то за столом. И я поймал себя на мысли, что мне жаль её, по-человечески, по-настоящему, жаль.
Зачем отец делал это? Почему готов был пожертвовать единственной дочерью? За ради чего? Победы в войне? При своей любви к детям он мог поступить так? Чтобы просто выиграть? Чтобы просто посадить на трон другого человека? Этого я не понимал. Если он мог отдать в угоду своим интересам дочь, то мог так же отдать и меня, и моего брата? Так, да?
И я внутренне ликовал, что ухожу из этого дурдома. Хватит! Я хочу домой! Пусть всё здесь идёт своим чередом, пусть мой отец устраивает всё здесь, как хочет, но без меня. Уже завтра меня за этим столом, в моей башне, во всём Лоранде не будет. Как там в кино было? Астала виста, бэби… Не силён я в испанском, но робот в «Терминаторе» что-то такое говорил… Адьёс, гуд бай, ауфвидерзейн… Хватит! Я домой! Нагулялся, набегался, сделал себе каникулы и хватит… Домой… И пропади оно всё здесь пропадом, воюйте, женитесь, делите свои титулы и троны. Без меня!
Я не удержался и глянул в сторону Патрика. Вот пацан, пятнадцать лет, а выдержка железобетонная, мне кажется, даже я сам на месте спокойно усидеть не могу, вот вскочу сейчас и побегу с места в карьер в свой заветный подземный ход, где он там, родненький. А этот сидит себе спокойненько, будто так и надо, яблоко чистит. И лезет оно в него. Даром, что настоящий графский сын, а я — бастард, и кровь моей матери-актрисы так и бурлит во мне.
Нет! Если я просижу здесь ещё немного, я выдам себя словом или действием, пора убираться отсюда, пока отец больше внимания Агнес посвящает, а не мне.
Я пожелал всем спокойной ночи и ушёл, никто, наверное, и не заметил, что я ушёл. Я всё мысленно просчитывал, всё продумывал и представлял себе. Всё ли учёл, не забыл ли чего?
Меня удручало, что я не мог взять с собой воды. В чём? Пластиковых бутылок здесь нет, а я бы много отдал за пустую бутылку-полторашку. Что в своих условиях я мог найти? Мне сюда, в башню, приносили воду в глиняных кувшинах, здесь же в походах пользовались металлическими фляжками. У кого я мог спросить такую? А если бы и спросил, сразу же привлёк к себе внимание. Зачем ему? Для чего? Куда собрался? Конечно, побег замыслил, а как же…
Я успокаивал себя тем, что по дороге мы сможем найти ключи, родники и колодцы, из рек после дождя воду пить я бы не решился. Не хватало ещё заработать дизентерию и вместо того, чтобы вернуться домой, сидеть под кустом и ждать, когда поймают в интересном положении.
Я метался по своей комнате, время, казалось, тянулось бесконечно медленно, и я упал на свою кровать поперёк, уставился в тёмный потолок.
Мне вспоминался мой мир, мои знакомые, друзья по курсу, ну, пусть не друзья — товарищи. Я представлял, что буду делать, когда вернусь, что первым съем, какую одежду надену, куда пойду, как высплюсь в своей постели, проверю свои аккаунты в сетях, с каким удовольствием попью с матерью чаю и посмотрю телек… Я и не понял, как заснул с мечтательной улыбкой.
Не знаю, сколько я проспал так, но проснулся, когда кто-то тронул меня за плечо.
Чёрт! Уже такая темень! Сколько времени прошло!
Я вскинулся! Вот же блин…
Рядом стоял Патрик в плаще до пола и смотрел в лицо моё вопросительно, представляю, о чём он думает. Прикол? Злая шутка с моей стороны? Розыгрыш! Вас снимают, улыбнитесь…
— И что? — спросил первым. — Это неправда, да? Издевался надо мной?
— Почему? — Я поспешно поднялся на ноги, прогоняя сон, все мысли в моей голове, как оголённые провода с током! Быстро! Всё у меня готово, надо только ничего не забыть. Глянул на Патрика мельком и спросил: — Ты всё взял, что хотел?
Патрик согласно кивнул и заговорил о другом:
— Я бы раньше пришёл, но этот Габиан всё никак не ложился, слонялся туда-сюда, у него колени крутит, говорит, опять будет дождь и ветер… Он не спит, и я рядом жду, когда угомонится…
— Понятно. — Я понял, что он говорит о своём камердинере, и до меня дошло, что времени прошло уже много. Сколько сейчас? Полночь? Больше?
Мы теряли время. Откладывать на завтра — нет! Всё уже готово, я собран, ждать ещё один день — нет, да мало ли что! А вдруг кто что пронюхает, или Патрик проболтается. Целый день бездействия — это много.
— Пошли!
Я уже был обут, и плащ на мне надёжно застёгнут, всё необходимое под лестницей, я только нашёл спрятанный под матрасом факел и зажёг его от углей в камине. Свет живого огня задрожал бликами в витражах окон. Факела на лестнице уже почти выгорели. Блин! Сколько же времени прошло? Ладно, Патрик ждал своего камердинера, но, а я-то безбожно проспал! Уже ночь! Глухая ночь! Хватит ли времени?
Я спускался по лестнице вниз, а Патрик неотступно шёл следом за мной. Это хорошо, пусть держится рядом.
Когда я разгрёб мусор под лестницей и не без труда открыл люк подземного хода, у сына графа удивлённо вытянулось лицо.
— Ничего себе… Куда он ведёт? Как ты вообще нашёл его? Кто о нём знает?
Я усмехнулся. Сколько вопросов. Да кто здесь о нём знает, кроме меня, да теперь, вот, его? Вряд ли, кто-то в Лоранде пытался свести одно к одному, чтобы вычислить этот ход, узнать о его расположении. Если подумать, я показывал сыну врага своей семьи ход, через который тайно можно было попасть в Лоранд. А что, если замок попадёт в осаду, и враги пройдут под землёй сюда? Об этом я не думал, но всё же верил, что моему отцу хватит мозгов обыскать мою башню, найти этот лаз и закрыть его, но только после того, когда меня уже здесь не будет.
— Там глубоко? А слишком узко? А тупиков нет? А далеко?
Он заваливал меня вопросами, и я посмотрел ему в лицо, высвеченное алыми сполохами факела.
— Ты вообще домой хочешь?
— Хочу…
— Тогда заткнись и не задавай вопросов. Хорошо?
Я спустился первым, потом подождал, пока спустится Патрик, снова поднялся и закрыл за нами дверь: не стоит держать её открытой, мало ли что, закон подлости ещё никто не отменял.
Я высвечивал путь факелом и шёл первым, я уже был здесь однажды, мне было легче, я слышал, как Патрик тяжело дышал у меня за спиной и вздыхал, будто задыхался с каждым шагом. Я свернул за угол и сделал несколько шагов, когда понял, что ничего не слышу за собой.
Обернулся. Какого чёрта? Где он? Куда делся? Да что б тебя, Патрик, куда ты провалился?
Я поспешил назад. До этого я был здесь со свечами, они меньше давали света, и обстановка вокруг сейчас казалась более тяжёлой и гнетущей. Все эти каменные плиты, тонны земли над головой, непроглядный мрак и неподвижный воздух. Я уже хотел быстрее выйти на поверхность, а приходилось идти назад, возвращаться обратно. Что могло случиться? Куда он запропастился?
За одним из поворотов я нашёл его, сидящим у стены с низко склонённой головой. Факел высветил его светлую макушку и ладони, обхватившие колени.
— Что случилось? Какого чёрта, Патрик? — Я набросился на него сходу. Все эти задержки злили меня, и я уже начал жалеть, что взял этого мальчишку с собой.
— Какого — чего? — Он поднял голову и посмотрел на меня снизу. Меня поразила его неестественная бледность и огромные глаза в пол-лица, что с ним?
— Тебе что, плохо?
— Я не могу… Я задыхаюсь… Я не могу здесь дышать… Моё сердце… Это — могила… Это — склеп… Мы не выберемся отсюда… Сейчас всё рухнет, и нас завалит насмерть… Мне… Мне страшно… Как никогда ещё не бывало…
Я опешил. Вот об этом я не подумал. Я-то был здесь однажды, а он нет. Я — выходец городских джунглей и не боялся всяких узких щелей и маленьких комнат, например, лифтов… А этот… Где он был? Да чтоб тебя, честное слово!
Он что, так и собирается сидеть здесь и жалеть себя, бедненького? Возвращаться назад я не собираюсь, ещё чего. Уже столько прошли, да и дверь эту открывать изнутри я не пробовал, хватит ли мне сил сделать это? Это как канализационный люк из-под земли открывать, стоя на лестнице. Да и что, просто оставить его, что ли? Выпустить, а самому уйти? Его завтра же прижмут, он всё и выложит, да и он мне нужен, в конце концов! Я не умею плавать! Если эта проклятая лодка перевернётся, я пойду ко дну, как колун! Да и он сам, какого чёрта, он что, хочет попасть в лапы этих инквизиторов? То бишь свидетелей…
— Слушай… — Я опустился к Патрику и заглянул ему в глаза, свет горящего факела плескался в его огромных зрачках. Я бы не сказал, что здесь было душно, а на лбу Патрика блестели капельки пота. Что это с ним? — У тебя что, клаустрофобия?
— Чего? — шепнул сухими губами.
— Ты домой хочешь? Ты ещё хочешь увидеть своего отца и своего брата? Ты понимаешь, что мы теряем время? Мы и так долго собирались, луна полная, провозимся, начнётся рассвет, и нас увидят со стен замка… Ты этого хочешь?
Сын графа смотрел на меня и молчал. Я понял, что простыми доводами рассудка до сознания его не достучишься. Он понимает, он всё понимает, но он и с места не сдвинется, как зомби с остановившимся взглядом, его словами не проймёшь. Он весь во власти своего ужаса.
Фобии… Я ненавидел это, честное слово! Ну как это может быть, взрослый человек и вот такой вот детский страх?
— Слушай, назад я тебя не поведу, мы зашли вдвоём и выйдем отсюда вдвоём… Ты мне нужен…
— Я не могу…
— Можешь, всё ты можешь… — Он вдруг резко перебил меня:
— Нет! Нет! Не заставляй меня!
— А домой? Ты хочешь в свой Нандор к папочке-графу?
— Да! Я хочу домой, но… — Вот теперь я его перебил:
— Да к чёрту твоё «но»! Слышишь меня? Вставай и пошли!
Я резко поднялся, светя факелом сверху, стоял над Патриком и думал, стискивая от досады зубы. Вот угораздило же связаться с этим нытиком. Тоже мне, сын графа, слюнтяй, размазня… Стоп! Я мысленно остановил себя. Я ничего не знал о фобиях. Знал, что они бывают разные. При арахнофобии боятся пауков, при коулрофобии — клоунов… А что ещё? Чем тут поможешь? Я не психолог, я даже не представляю, что в подобных случаях говорят и делают. Чёрт! Но я прямо физически чувствовал, как уходит время.
Я снова опустился к Патрику на уровень его лица. Как там в американских фильмах делают?
— Успокойся, хорошо? Медленно вдыхай воздух на всю грудь, расправь плечи и дыши. Спокойно, размеренно, всеми лёгкими… И выдыхай так же медленно… Через нос… Думай о чём-нибудь приятном… Ты любишь свой Нандор? А брата? Я его видел… И отца твоего видел… — Чёрт! Что я несу? Я не должен говорить ему, что бывал в Нандоре, мы договаривались об этом с отцом. Но глядя на Патрика, я сомневался, что он что-то запомнит из того, что было здесь, под землёй.
Он дышал, и я дышал вместе с ним, мы как два дурака сидели в подземном ходу — успокаивали нервы по тупой американской методике, что я не раз видел в голливудских фильмах. Эх, жаль я прихватил сюда только валидол, а не ведро валерьянки!
— Всё! Хватит! Пошли!
Я снова поднялся на ноги и глянул на Патрика сверху.
— Я не знаю… Нет…
К чёрту всё!
Я рывком наклонился к нему и, взяв за грудки, поднял на ноги, притиснул к каменной стене спиной и заговорил в огромные ошарашенные глаза:
— А теперь слушай внимательно, очень внимательно… — Я поднёс факел к его лицу очень близко, продолжая всё так же держать одной рукой за ворот камзола и плащ на груди. Патрик дёрнулся в сторону, опасаясь живого огня, и это меня порадовало: всё не так плохо. Может, американцы в чём-то и правы, он подышал тут по их методе и немного вернул мозги на место. Значит, будет слушать.
— Видишь этот факел? Кивни, если понял… — Патрик кивнул, поведя подбородком, и я продолжил: — Я не прятал здесь ещё один на запас, когда этот сгорит, и я, и ты — мы оба останемся в полной темноте… Назад я не пойду и тебя не поведу обратно… Или ты идёшь со мной или останешься здесь. Я заберу единственный факел, и ты останешься здесь один… Вот это будет точно могила… Назад ты сам не выйдешь, ты не откроешь дверь… А вперёд идти не можешь… Выбирай! Один здесь сдохнешь или всё-таки пойдёшь вперёд, где тебя, надеюсь, ждёт свобода и твой Нандор! Ну так что? — Я ещё раз толкнул его в стену спиной, требуя ответа.
Патрик молчал, глядя мне в лицо. Я не собирался ждать, пока он до чего-то додумается и что-то решит, я просто толкнул его вперёд, держа за шиворот.
— Ты просто переставляй ноги и думай о хорошем… Вернёшься домой, обрадуешь папочку-графа… Агнес сбежала, и ты сбежишь… Будете в расчёте… Никто никому не должен. Я же видел, как ты на неё смотришь. Она дома, а ты до сих пор тут… Тебе, разве, не обидно? — Я немного встряхнул его, таща впереди себя по тёмному узкому коридору.
Шли мы медленно, но, по крайней мере, шли. Патрик несколько раз споткнулся, но я удерживал его на ногах, не давая упасть, один раз его даже вырвало. Вот же чёрт! Патрик… Надеюсь, это будет самое большое испытание на нашем нелёгком пути. Потом всё компенсируется и сложится удачнее. И он, и я выберемся из передряги и будем вспоминать поход наш под землёй с улыбкой. По крайней мере, я-то точно буду… Про него не скажу.