Я знал, я был уверен даже, что Отец Берток от меня не отстанет, он ещё не всё узнал, что ему было нужно, и я ждал его на завтра, не спал всю ночь, раздумывая, какой выход из всего этого я могу придумать.
Поговорить с отцом? Предупредить его, чтобы был готов к проблемам со свидетелями? Пусть прячет свои зеркала подальше и поглубже, пусть предупредит детей, что могут быть допросы обо мне, об отце и о зеркалах — тоже.
Да, наделал я тут делов, ничего не скажешь. Стал своему отцу, как кость поперёк горла. Он, точно, пожалеет, что сохранил мне жизнь и принял в семью.
Я вспомнил, как мы с отцом продумывали мою легенду: кто я, откуда, кто моя мать, а всё, оказывается, было зря. Свидетели уже искали меня от самого Нандора. Рано или поздно они бы вышли на меня. Так или иначе, я привлёк их внимание ещё у графа Сандора в замке, а может, ещё и до этого, когда применил валидол, когда неизвестно откуда появился и начал задавать вопросы.
Они заберут меня, заберут к себе, и меня не спасёт даже то, что я — сын графа.
Сколько нас таких здесь, в этом мире Зазеркалья? Если я не один, если есть ещё и этот француз, значит, есть и другие. Или я не прав? Говорил же он о том, что сам столкнулся впервые с выходцами из нашего мира, ну и одновременно он сказал, что свидетели ищут таких, как я. Значит, попадание в этот мир — неединичные случаи.
Ну, конечно, люди постоянно в нашем мире пропадают бесследно. Может, все они и оказываются тут? А родственники их ищут, с ног сбиваются, а они тут посты Верховных Лучей занимают, их тут все уважают и боятся.
Может, все эти свидетели и появились в зазеркальном мире из какого-то другого мира? Ну, в смысле, те, первые свидетели, о которых сказано в «Свете во тьме…»
Они пришли и захватили этот мир, и правят здесь. А если они придут и захватят наш мир? Сумеет ли человечество дать им отпор? Мы же весь мир свой отделали зеркалами, всё, где можно: дома, магазины, улицы, витрины, супермаркеты, парикмахерские, лифты… Пока мы своими самолётами, вертолётами, даже авианосцами войска перебросим, они, эти свидетели, сменят власть в государствах, пройдя в главные кабинеты через зеркала в сортирах…
И никто ничего не успеет сделать. Как это получилось здесь, например.
Сердце моё замирало от этих мыслей, и заснуть я сумел только под утро. После завтрака я ждал Отца Бертока, но он не пришёл. Почему? Я спросил этого треклятого молчуна Габиана и получил ответ:
— Милорд узнал, что ваше лечение идёт успешно, и отказался от услуг свидетеля.
Вот, оказывается, как. Конечно, вчера Отец Берток снял с моей головы повязку, и что, отец решил, что на этом довольно?
— Я хочу поговорить с отцом! — Я твёрдо смотрел Габиану в глаза и ждал ответа. Камердинер долго молчал, жуя тонкими губами с раздумьем, потом удосужил меня ответом:
— Я передам графу.
— Я хочу поговорить с ним сегодня, — я настаивал, но Габиан только громко усмехнулся на мои слова. Вот падла, худшего типа отец, наверное, найти для меня не мог.
Из комнаты моей меня не выпускали, только в туалет, и то в сопровождении. Поэтому сам поговорить с отцом я не мог, я был вынужден прибегать к посредничеству этого Габиана. Я сомневался в том, что он поговорит с графом, но, видно, он всё же выполнил мою просьбу, потому что после обеда отец пришёл ко мне сам. Габиан сразу убрался, и мы остались с графом Бернатом одни.
Я поднялся и сел на край кровати. От безделья и постоянной тошноты я чаще валялся на кровати, чем сидел. Я заправлял её по утрам толстым льняным покрывалом, а потом в течение дня лежал на ней поперёк и смотрел в потолок, как часто делал это в своей башне первого луча. Мне не хотелось видеть Габиана, а его постная рожа сворачивала мне кровь.
Когда я глянул на отца, моё последнее настроение тут же пропало. Он хоть и не Габиан, но я нутром понял, что отец и сам искал этого разговора. Он не спросил меня ни о моём самочувствии, ни о моей болезни, он сразу же попёр на меня с места в карьер, да так, что я оторопел:
— Что ты сказал ему? Чего ты ему наговорил? Я, разве, не предупреждал тебя? Я просил молчать! Никогда ни при каких обстоятельствах никому не говорить о них!
— О ком? — сумел я выдавить из себя, чем ещё больше разозлил отца. Я видел, как губы его скривились, и даже, кажется, услышал скрип зубов.
— Я ударю тебя… честное слово — и плевать на твою больную башку…
Я молчал, думая, с кем отец мог говорить, и о чём я проболтался. Всё сводилось к одному: граф пообщался со свидетелем, с Отцом Бертоком.
— Он что-то сказал вам, да? Отец Берток…
— Он спросил меня о тебе! — граф перебил меня. — Откуда ты взялся? И как я узнал о тебе? И вообще… Он задал слишком много подозрительных вопросов. После того, как пообщался с тобой.
Я выдохнул негромким шёпотом то, что, как я считал, отец должен знать обязательно:
— Он знает, откуда я, он всё знает…
Граф долго молчал, будто до него мои слова доходили с трудом, потом резко спросил:
— Откуда? Ты ему разболтал?
Я медленно повёл подбородком туда-сюда и ответил:
— Он догадался, сам догадался…
Отец мой фыркнул, передёрнув плечами, он не верил в возможность этого. Я бы тоже не верил на месте отца.
— Ерунда! Как бы он смог догадаться? Глупости! Арс, какого мрака происходит, ответь мне? Что ты вообще творишь? Что с тобой в последнее время? Голову тебе точно свернули не в ту сторону!
Я перебил его:
— У нас есть пословица: «Рыбак рыбака видит издалека». Никогда не сталкивались с ней у нас? Вы же были в Париже? Во Франции? Вы говорили, что знаете французский… Эйфелева башня, Елисейские поля, Лувр… — я перечислял ему достопримечательности Парижа, представляя, какая каша в его голове после посещения многих стран и столиц.
— О чём ты говоришь?
— Вспомнили? Парле ву франсе?
— Арс? — Глаза моего отца от возмущения и ярости готовы были искры метать, а я спокойно ответил ему:
— Ваш Отец Берток из нашего мира, его зовут Ален дʼАртен, он француз из конца шестидесятых… Он оказался здесь случайно, так же, как и я, и попал в свидетели… Он спокойно опознал во мне своего, неместного… Он сказал, меня ищут от самого Нандора… Я — не единственный в этом мире, и таких, как я, забирают в свидетели или убивают.
Я посмотрел отцу в лицо, говоря последние слова, хотел видеть, как он отреагирует на это. В этом мире мне грозит смерть, меня могут убить, а он вообще никак не ответил на мои слова, и я продолжил свои мысли:
— Он сразу же заподозрил неладное, если я — ваш сын, и я из России, то вы явно были ТАМ, а значит, у вас есть зеркало… Чёрт! — я ругнулся по-нашему. Плевать! — Я же не знаю, о чём он спрашивал вас! Если он сообщит обо всём этом своим, то… — Тут отец перебил меня резко:
— Я догадываюсь, что будет!
Я кивнул, радуясь, что мой отец меня хоть в этом понимает, а граф заговорил о другом:
— От тебя одни заботы, честное слово. Проблемный ты, сынок, оказался…
А я выпалил вдруг своё, то, что мне было нужно:
— А вы отпустите меня! Отправьте меня домой!
Отец молчал, глядя на меня сверху, я видел, как пальцы его расслабленной ладони, лежащей на поясе, медленно стиснулись в кулак, аж суставы побелели.
Нет, он никогда меня не отпустит.
— Когда ты разговаривал с ним? Сколько дней назад?
— Вчера…
Отец посмотрел мимо меня и опасно так сощурил глаза, мне от этого аж нехорошо стало, ей-богу, похолодело всё внутри.
— Может, он не успел ещё со своими связаться?
— Что? О чём вы?
Но граф больше не удостоил меня ответом, развернулся и ушёл, а через момент на своё место вернулся сторожевой пёс Габиан. Меня аж передёрнуло. Чтобы не видеть его, я упал на спину на свою постель и снова уставился в потолок.
Какого мрака происходит? Что теперь будет? Мне не понравился последний взгляд моего отца.
А утром следующего дня служанка, топившая камин, проболталась о том, что во рву замка нашли тело Отца Бертока…
Сказать, что я от этой новости выпал в осадок — ничего не сказать.