Шаг, и еще один.
Ничему ты не научился.
Шаг. Шаг. Шаг.
Неумеха.
Шаг, вниз по склону, не разбирая пути.
Не получится.
Стебиндес гудит как растревоженный улей. Тревога заставляет всех огрызаться, люди становились злее и тупее с каждым часом. Караван, отправленный на запад, не вернулся, и торговцы начали волнения. Крепость послала разведчиков, чтобы успокоить торговцев. Разведчики не вернулись, и крепость закрыли. В округе все чаще видят красные плащи инквизиторов, теперь и город закрыли. На въезд, не на выезд.
Клин думает. Ремесло целителя приносит хлеб и хороший кусок мяса поверх него. Мешая травы и сцеживая отвары для великой и всезнающей госпожи Фуксии он чувствует себя на своем месте. Что бы он не выстроил, отвары он варит качественные и полезные, а стало быть, приносит пользу человечеству, в конце то концов. Но как он будет приносить пользу человечеству, если Стебиндес захватят? Надо уходить.
Несомненно, лучше делать это сейчас, со всем реквизитом.
Но Фуксия намерена быть в крепости, смеется над Клином. Кто возьмет крепость на острове посреди реки.
Кто возьмет крепость на острове посреди реки?
Он смотрит на Фуксию, рыдающую у его шкафа с ингредиентами.
Все так хорошо начиналось.
Работать на Фуксию было легко. Она понравилась ему сразу, как познакомились.
Большой лиловый шатер, в нем дама с соболиными бровями, в невообразимой полосато-пернатой шляпе и с тонким мраморным мундштуком в руке. Перед дамой высокий табурет с бархатной подушкой. Дама, как гласит табличка при входе, рассказывает судьбу по форме стопы.
Под хищным взглядом дамы Клин разувается и ставит ногу на подушку.
Табурет высокий, стоять неудобно.
Это должно внушать неуверенность.
При этом табурет не шатается, это бы указало на бедность гадалки.
Превосходно.
Но почему входная плата такая дешевая?
Из углов струится ароматный дымок, дама закатывает глаза и с придыханием рассказывает Клину его судьбу.
“Вижу я, грядет тебе великое дело. Есть человек, которого хочешь увидеть…”
Клин показывает, что удивлен.
“Да, да, женщина, прекрасная, как цветок. Ты мечтаешь оказаться с ней, и скоро появится шанс. Ты увидишь, да, увидишь предзнаменование, не упусти его и…”
Он уважительно дослушал работу гадалки.
Очень красиво, но почему так дешево?
Он недаром работал над своим прославленным образом. Пара фраз, и Фуксия поняла, с кем встретилась. Она была наслышана о нем. Все знали, но не понимали, пока он сам не признавался. Они мило пообщались. Назначили встречу, которая прошла удовлетворительно и Клин остался на ночь.
Обсудить план съездили на озеро, заодно оба отдохнули.
Так Клин стал при ней целителем и зазывалой.
Почему бы не стать, если снабдить гороскопы реальной ощутимой пользой, можно зарабатывать неплохие деньги.
Клин не говорил вслух, что хотел быть полезным человечеству. Даже внутри себя гнал такую мысль. Предсказания — это деньги, и деньги неплохие. Обычный отвар от простуды, снабженный должной мистификацией гадалки, которая горит своим делом, способен творить чудеса и звонкие монеты.
Так что Клин достал припрятанный травник и организовал всю лавочку на двоих с Фуксией.
Они продержались полгода.
Теперь он слушал тревожное гудение города, и вспоминал полевой госпиталь, где познакомился с целительством. В нем тоже гудело.
Он попал туда как солдат, переодетый в форму союзного города.
На входном допросе однако выяснилось, что форма на нем скорее ученическая и в солдаты он не годится, но Клин не был готов доказывать обратное, демонстрируя свои сомнительные боевые навыки.
А вот что его заинтересовало, так это госпиталь. И симпатичная знахарка, которая в нем распоряжалась. Темное платье, стройная фигура и длинные темно-каштановые волосы, убранные в косу. Тонкие пальцы, ловко отмеряющие правильные доли трав. Красивые глаза, внимательно изучающие указания в травнике.
Разумеется, чтобы пробиться к ней, нужно было интересоваться знахарским делом. Три дня, и она уже обращалась с ним, как с доверенным учеником.
Клин усмехнулся своей мысли. Иногда он понимал причины своих поступков лишь потом.
Чтобы пробиться к знахарскому делу, нужно было заинтересовать симпатичную молодую леди. Три дня, и он уже пользовался всеми ее знаниями.
Из лагеря он сбежал, как только запахло жареным. Вот тогда Клин слышал, как весь лагерь тревожно гудел. Ожидание закончились, прозвучал сигнал к наступлению. Все пошли, и Клин пошел. Только в противоположную сторону, прихватив травник.
Это было крайне неудобно. Уходить пришлось тайно, оставить многие ценные вещи, бросить знахарку, в конце то концов. Но иного пути он не желал. Он не выносил вида крови и открытых ран. То есть видеть мог, но ничего приятного с этим связано не было, и лечить что-то серьезнее несварений и ушибов ему не хотелось.
Вот только…
Крепость не военный лагерь, она не может сдвинуться с места. Она может только гудеть все громче, раздираемая тревогой. Будто карета, с грохотом несущаяся под откос.
Точно так же крепость не может наступать или отступать. Клин рассмеялся. Иногда он удивлялся очевидным мыслям, к которым приходил после долгих размышлений.
Нужно было бежать отсюда. Нужно было отступать из Стебиндеса совершенно точно и срочно. После того полевого госпиталя он уже хорошо различал эту тревогу, это гудение, слышал его не раз — на сцене и в подсобке, или как сейчас, за знахарским столом. Оно означало одно: пора бежать, потому что вот-вот станет горячо. Так звучат люди, готовые рвать других на куски, и лучший способ избежать их гнева — это удрать до того, как тревога станет невыносимой.
Но он столько сделал за эти полгода. Фуксия из гадкого утенка превратилась в лебедя. Клин был к этому готов, она нет. Он не знал, что нужно готовить. В который раз он совершенно не понимал людей.
Лебедь еще чувствовал себя утенком, и Фуксия просто не могла, не хотела поверить, что ее бешеные деньги и слава сейчас не главное. Когда крепость гудит главное не то, что ее комендант почитает тебя за святую, а то, что при ее захвате инквизиторы перевернут все до последнего камушка.
Инквизиторы, которым отвратительны любые разговоры о магии.
Которых видели близ города, главы которого удивительно сильно стали верить одной гадалке.
Кто же возьмет крепость на острове посреди реки?
Ох.
Он может уйти в любой момент.
Клин сжимает мерную ложечку, просыпает чуть шиповника мимо стола.
Смотри, дура, я взволнован. Ты правда настолько слепая? Как тебе вообще удается читать людей? Или ты не изображаешь эту истерику?
Клин давно понял, что некоторые люди действительно ощущают чувства, которые показывают. Но прежде он не замечал, чтобы это касалось лицедеев.
— Прекрати эти показные страдания, я говорю с тобой совершенно серьезно. Ну и что, что гарнизон большой. Да, ты раньше и не мечтала так подняться. Я тоже не хочу уходить. — Он смотрит в заплаканные опухшие глаза. Какой кошмар, ее необходимо успокоить, если кто-то увидит ее такой зареванной и жалкой, лопнет вся мистическая аура, которую они столько выстраивали. — Ты не видела войну. Настоящие ранения, понимаешь? — Она молчала, бестолково шмыгая носом. Клин улыбнулся, взял девушку на руки, усадил прямо на свой рабочий стол, не заботясь о склянках. Что-то тоскливо звякнуло, покатился пузырек. Клин придержал пузырек рукой, поднял и посмотрел на этикетку. Отвар, восстанавливающий силы. Подойдет. Налил в мерную чашу, протянул.
— Пей. Пей и слушай меня. Когда город будут осаждать, всем будет плевать на твое колдовство. Нас приставят в госпиталь, лечить раненых. Ты хоть представить можешь, что такое лечить раненных на войне? Что же, слушай. Встаешь до рассвета, идешь в поле с парой солдат. Трава сияет от росы, ветки колются, и все как обычно, вот только за каждым поворотом опасность. Собираешь травы, потому что запасы кончились, и думаешь — убьют или пощадят?
Приходишь, а там режут какого-нибудь офицера. Ему в бок стрела попала. Кровь, кишки, вонь. Беги сюда, говорят, держи печень. Бросаешь травы, стоишь, держишь. Спина затекает, ломит. Кровь везде — брызжет на руки, в лицо. В нос заливается, чешется страшно, а почесать нечем, в руках же печень. Стоишь хоть два часа, хоть целый день. А куда деваться, брюшина вскрыта, не станешь же в углу нос ковырять.
Но это если пациент лежит без чувств. А то вдобавок ор, крики, стоны. Знаешь, как кричат, когда режут по-живому? Такого в театре не услышать, даже при родах так не надрываются. Больному спирта дашь, а самому как, работать же надо.
И отдохнуть тебе никто не даст. Когда война, а ты медик, тебе просто негде дух переводить. В другое время, когда ясно, что слишком тяжело, можешь уйти. Но с тонущего корабля тебе никуда уже не деться. И отступать просто нельзя, можно только спать, да и то урывками и под крики.
Понимаешь ты меня теперь?
Прекрасные глаза Фуксии расширены от ужаса. Она больше не плачет, но и не спешит паковать вещички.
Ух, ничего не понимаю.
Вот чего он не сказал? Или как-то не так? Ладно, попробуем с другой стороны.
Что же тебе еще такого рассказать, чтоб поняла наконец.
— Слушай, да всем плевать будет, умеешь ты врачевать или нет. Сначала приставят к раненым — с настоящими боевыми травмами, пойми ты наконец, тем, кто помрет, если не вылечишь. Вот тогда хирургам станет понятно, что ничего ты не умеешь. Они передадут дальше, и при любом раскладе, захватят крепость или нет, нам конец. Ну понимаешь ты меня?
Выслушиваю ответ, забираю травник и ухожу, хлопнув дверью. Она уже фаворитка коменданта, еще немного и никто не посмеет ставить ее в госпиталь. Безнадежно. Хватит с меня, плевать на полгода, умирать я здесь не собираюсь.
Она мне ничего не сделает. Даже если разозлится и постарается, сдать меня это раскрыть себя. Она просто не пойдет на это.
К демонам целительство, все это слишком скучно, уберусь подальше и начну заново. Новые знания, новая жизнь, новое лицо. Хватит отдыхать в тени. Третий раз Клин пробовал создавать образ какому-нибудь подающему надежды лицедею. Второй раз он делал это успешно. В этот раз он хотя бы не влюбился.
Ох, зачем он об этом вспомнил.
Люсия Карен была прекрасна. Она была просто таки совершенна — ладная и хрупкая, чертами как ребенок, при том, что детские годы ее давно миновали. Клину до сих пор неясно было, отчего он так увлекся ею — из-за чудесного личика или потому, что ее картины были действительно хороши.
А они были прекрасны. Клин помнил, как увидел эти полотна. Струящиеся мазки, богатство красок, нежные и захватывающие сюжеты. В тот раз у него были какие-то планы, но он тут же забыл о них, лишь увидев картины, выставленные прямо на улице, среди продуктовых лотков и старьевщиков.
Может он бы посмотрел и пошел дальше, но Люсия попыталась ему что-нибудь продать. Она была ужасна, когда говорила про свои работы. Опускала глаза, заикалась, краснела.
За всем этим Клин увидел девушку. И пропал.
Он добивался ее удивительно долго. И еще дольше готовил для нее роль. Побывал в богатых домах, послушал, что говорят о мазне, которая висит там на стенах. Пришел покупать дорогое полотно к именитому художнику и долго приценивался. Сделал еще десяток мелочей, спустив на реквизит половину накопленного.
Почти все, что он узнал, он мог рассказать и так. Но впервые за жизнь он чувствовал, что хочет действительно постараться. Это было как-то особенно приятно, он хотел дать то, что умел сам, другому. Действительно хотел.
Для себя он легко собирал образы, но Люсия заслуживала самую понятную, правильную и рабочую маску. Ее работы были хороши, но здесь их совсем не понимали, а она не умела быть замеченной. Клин мог бы взять ее картины, выдать за свои и заработать. Но девушка ему действительно нравилась, и он ни на миг не пожалел о своем решении вывести на сцену ее, а не себя. Он уже знал, что людям не очевидно, как нужно играть ту или иную роль. И он разобрал гениального художника на составляющие, а затем собрал снова, уже для девушки. Отложив другие планы, он до последней детали прорабатывал образ, который должен прилагаться к красивым картинам. И скрупулезно учил Люсию, выстраивая роль, обтачивая ее, как произведение искусства.
Разумеется, Люсию ждал успех. Она привлекла внимание, ее прекрасные картины взлетели в цене, она вырвалась с улиц.
Тогда Клину стало неинтересно. Наваждение рассеялось, девушка уже не была пластичной глиной под его руками, ей были не нужны и не понятны новые облики, которые звали его.
При первой возможности Люсия уехала в другой город, сбежала как можно дальше от него. Постаралась забыть прошлое.
Клин отправился за ней. Он искал ту прекрасную девушку. Нашел Люсию, взглянул на нее, неузнанный. То, какой она предстала, оттолкнуло его. Люсия вела себя в полном соответствии с ролью, которую он создал для нее. Она не была уже никем, кроме созданной Клином роли.
Даже сейчас это было неприятно.
Как будто кто-то присваивает песню, которую ты написал. Впрочем, нет, не настолько.
Клин создал произведение искусства, роль Люсии была действительно безупречна. Можно было ждать, что она сработает. И не ее вина, что в собранной Клином роли не нашлось места для него самого.
Он попробовал еще раз с Фуксией. Сконструировал образ, оставив на этот раз место для себя. Помощник гадалки. Это давало ему свободу передвижения и участие в восхождении его нового достижения. Все же сейчас он не считал приключение с Люсией ошибкой.
В отличие от Фуксии.
Клин вздохнул своим мыслям и стал собирать реквизит. Пара полезных книг, травник, песенник, запас пергамента и чернил. Грим, фляга, флейта. Мешок с ролями. Зеркало. Кошелек.
Нужно еще запастись припасами, пригород наверняка вовсю проверяют инквизиторы и в трактирах неспокойно, а жрать что придется не хотелось.
Кое-какую провизию можно захватить со склада, но много оттуда не вынести без привлечения к себе ненужного внимания. Пожалуй, стоит посетить рынок, если там сегодня кто-то стоит, и местные трактиры.
Он подхватил торбу на плечо и бегло осмотрел комнату. Вышел на улицу, одолеваемый печальными мыслями.
Все это ошибка. Да, они с Фуксией неплохо заработали. Он закончил историю безопасно и уходит до того, как начнутся проблемы. Но он чувствовал, что ошибся. Не достиг того, чего хотел. В самом начале, когда выбрал Фуксию, он ошибся. И не закончив историю сразу, потерял полгода. Сразу как понял, что с Люсией было хорошо, а с Фуксией нет. Он надеялся, что вот сейчас ему станет интересно собирать образ и учить роли, каждый миг ждал, что откроется дверь, станет как прежде. Может быть, он не мог не ошибиться? Как получилось так долго быть вдохновленным тогда, создавая образ Люсии?
Это было горько и даже немного обидно. Хорошо бы дело было в напарнице, а не в нем. Можно проверить, попробовать снова. Теперь он точно знает, чего не хватало. Роль Фуксии была яркой, интересной и прекрасной, у нее был прекрасный потенциал подняться к богатству и славе. И так же, как до этого, ему было понятно, что сделать для достижения цели. Так же, как с Люсией он искренне старался для роли другого человека. Но с Люсией его вело вдохновение. Такого не было с ним с первых дней его безумной, странной жизни.
Клин седлал лошадь и вспоминал. Снова напрягал память, пытаясь вспомнить хоть что-то из детства. Вроде какие-то факты были: дом, детство где-то в глуши, бегство, приемная семья, школа. И все же, как он узнал когда-то, что-то с его детством было не так. Он не помнил ни одного лица, не узнавал места, в его жизни были только факты, без деталей.
До того, момента — Клин улыбнулся своим мыслям и вскочил в седло — до того момента, когда его жизнь действительно началась. Когда на него свалилась крыша палатки. Что бы ни было до этого — эта липкая от скопившейся на ней влаги, холодная серая ткань была первым, что Клин почувствовал и запомнил. Он накинул капюшон дорожного плаща — ткань этой палатки и сейчас была с ним.
Он погладил серую материю и вспомнил ярко, в один миг, словно начало его жизни произошло только что.
Лежать под обвалившейся крышей палатки было неудобно, и он выбрался наружу. Замер, сраженный красотой природы. Палатка стояла в поле, посреди тумана. Светало, но еще было видно звезды. Мир был красив настолько, что у него перехватило дыхание. Тьма ночи медленно отступала, гасли звезды, и купол неба загорался восходящим солнцем. Мутная пелена тумана светлела и рассеивалась под лучами восходящего солнца. Высоко в небе летали птицы, по полю разносились их напевы. Лучи солнца подсвечивали туман, отражались в капельках росы на траве, сверкали на солнце, словно драгоценные камни. Завороженно он смотрел, как самые маленькие капельки росы исчезают под обволакивающим теплом солнца. Кое-где в траве он видел насекомых, которые выползали навстречу теплу, взлетали над землей, расправляя крылья.
Он бы так и стоял, если бы не понял, что голоден. Внутри палатки обнаружился рюкзак, в нем были фляга с водой, хлеб и сало. Он сидел в мокрой от росы траве и жадно откусывал куски хлеба один за другим, и не было ничего вкуснее. Даже у воды был вкус, замечательный и совершенно незнакомый. Еда закончилась, и он почувствовал, что съел слишком много.
Кроме того, в поле не было другой еды. Нужно было собирать вещи и отправляться в путь. Он собирал палатку, доставал из нее вещи и рассматривал их. Все хотелось померить, пощупать, все было интересным. Он заметил, что замерз и это неприятно. Сменил промокшую от росы одежду на сухую, натянул шерстяной свитер, осмотрелся напоследок и пошел в сторону виднеющегося вдали ряда тополей.
Там обнаружилась дорога. Пойдя по ней, он пришел в поселение. Глядя на дома, он решил зайти в любой из них, посмотреть, что там.
Внутри оказалась женщина, которая отчего-то испугалась и зло спросила его: “Ты кто такой?”
— Ну а кого вы ждали? — беззвучно произнесли губы Клина, и он улыбнулся. Он вспоминал.
— Ты кто такой? — зло спросила полная, уже немолодая женщина, одетая в длинную рубаху с передником. В руке у нее был половник, отчего-то имевший грозный вид.
— Ну а кого вы ждали? — неожиданно для себя спросил он. Лицо озарила, он это почувствовал, широкая улыбка.
Женщина опешила.
— Уж кого бы не ждала, а стучаться все равно надо.
— Виноват, добрая госпожа. Я стучал, да видно тихо. — он говорил, а сам замечал, что смотреть на женщину как-то неправильно. Взгляд бегал по дому.
— Что это ты тут рыскаешь, украсть что вздумал?
— Напротив, госпожа! Я работу какую ищу, может вам нужно дров наколоть или скажем стул починить.
— Может и надо, — женщина уже не злилась. — Да только работника просто так, с улицы, я не приглашу. Ты откуда к нам пожаловал?
— Госпожа, вы так догадливы. Как вы поняли, что я не местный?
— Шутишь что ли, у нас тут восемь домов, все друг друга в лицо знаем.
— О, правда? А скажите, пожалуйста, в котором из домов можно поесть?
— Да в любом, если деньги есть.
— Деньги… У меня есть фляга! Еще рюкзак, палатка и одежда.
— Тогда понятно, чего ты работу-то ищешь. Вот что, раз такое дело, наколи дров, а я за это тебя накормлю.
— Спасибо большое, госпожа.
Колоть дрова оказалось довольно скучно. Колун рассекал чурбак и шел криво, если удар задевал сучки. Как раскалывать большие чурбаки он не понял и откладывал их в сторону.
Разговор с женщиной был очень странный. Он как будто знал, что говорить, но совсем не знал, как себя вести, и не понимал некоторых слов. Если подумать, он не помнил, колол ли прежде дрова. Он помнил поле, помнил дорогу, помнил женщину и о чем они говорили. Понимал, что за спиной у него улица и еще один дом, и что он стоит во дворе.
Но до этого словно ничего и не было. Вместо этого колун застрял в очередном чурбаке.
— Парень, да прекрати ты трясти его, это не яблоня. — раздалось с улицы. Он обернулся. Напротив стоял мужчина в синей куртке.
— Как мне его высвободить?
— Молотом ударить надо. Или если не уверен, что сработает, вбей клин рядом.
— Что сделать?
Мужчина подошел, выбрал щепку и вставил рядом в трещину чурбака.
— Теперь стукни по клинышку, — Клин стукнул молотком, чурбак высвободился.
— Вот так, парень. Дрова тоже нужно уметь колоть. Ты чей будешь?
— Да я не местный. Очень вы мне помогли, спасибо.
— Нечего. Звать то тебя как?
— Вы не поверите. Клин.
Мужчина расхохотался.
— И правда не верю. Тебе с таким именем, парень, в плотники первая дорога. Как же вышло, что тебя всему этому отец не научил? — Клин развел руками. — Да у тебя никак мозоли! Парень, ты чего это дрова взялся колоть с такими руками?
На шум вышла хозяйка дома.
— Здравствуй, Корен. Что тут у вас?
— Да вот с пареньком твоим разговорился. Видала, у него руки такие, будто труда отродясь не знали.
— Да. — Сказал Клин. — Но вы знаете, я не от хорошей жизни в работники подался.
Женщина сострадательно спросила:
— Что с твоими родными, живы ли они?
Клин не знал, что ответить. Отчего-то ему стало вдруг очень больно и слезы полились из глаз.
— Эк ты какой, парень… — Начал мужчина.
— А ну-ка замолкни, Корен. Видишь же, у мальчика горе. — Женщина обняла Клина. Он не знал, что сказать. Не знал, как себя вести. Он просто уткнулся в теплое плечо и плакал навзрыд.
Этого оказалось достаточно. Ему выделили постель и кормили едой, не задавая вопросов. Порой госпожа Рибо пыталась выяснить, кому она дала приют и позволила помогать по дому, но Клин не говорил, что просто не знает, кто такой. С первого вопроса на этот счет он вдруг почувствовал, что не стоит говорить правду. Он рассказал, что заблудился и не знает, куда забрел. Госпожа Рибо рассказала о поселке, об окружающей местности, даже о ближайшем городе.
Еще Клин дал понять, что действительно не знает многого о работе руками. Ему посоветовали выбрать, что нравится делать, и пойти работать подмастерьем.
Клин учился. Каждый день был полон открытий. Он узнавал, как вести домашние дела, как ухаживать за огородом и убирать урожай. Все это было ново и интересно, но вскоре переставало быть незнакомым. И вдруг Клин почувствовал нечто новое. С момента пробуждения в палатке все, что он слышал и узнавал, радовало его. Но почему-то постепенно рассказы о крестьянской жизни перестали увлекать его. Он понял, что знает слишком много про каждый день, который проживает в доме госпожи Рибо, и отчего-то больше не рад. Он очень хотел вернуть чувство радости новому, почему-то все, что происходило с ним, больше не было таким ярким и удивительным, как утро в поле. Он искал способ, как снова пережить то состояние. Он узнал, что крестьяне живут по годовому циклу и начал спрашивать про хранение зерна, заготовку продуктов, про все, что приходило в голову. Ему нравилось понимать, как все это работает и иногда он забывал сравнивать свою жизнь с утром в поле.
Рибо ему нравилась, она заботилась о нем и честно старалась научить как можно большему. Шли дни, и она начала относиться к нему, как к члену семьи.
Но однажды утром Клин почувствовал, что у него больше нет вопросов. За весь день он ничем не обрадовался. Когда стемнело собрал вещи и тихо ушел в ночь.
Клин был совсем другим тогда. Он многое пережил, и те спокойные дни в доме госпожи Рибо, такие нормальные и счастливые, стали неотличимы для него от утра в поле. Иногда он мечтал, как не ушел от госпожи Рибо и представлял спокойную и счастливую жизнь у нее. Думая об этом, он искренне верил, что смог бы, если бы только знал, сколько трудностей, а не только вдохновения и радостей, таит мир вне уютной и спокойной общины, где он нашел приют когда-то давно.
Рынок ожидаемо оказался пуст, и он поехал в трактир. Сейчас Клин был в образе уроженца западных стран, в котором его знали в городе. Так он привлекал внимание своей одеждой, за которой скрывались приметы внешности — темная кожа и ярко-зеленые глаза. Если бы горожан попросили описать его, они рассказали бы про чудной кафтан и прямые, без привычной в местных землях вышивки, штаны. Так Клин умел прятаться на виду, с минимумом маскировки.
Наряд ему не шел, но на западе шили штаны с карманами. Клин не понимал, почему все так не шьют. Это же так удобно. Может быть, стоило открыть свою мастерскую по пошиву штанов с карманами?
Может быть этим он и займется. Когда выберется из города.
И все же большое количество еды про запас могло привлечь лишнее внимание и вызвать вопросы на выходе из Стебиндеса. В другой ситуации Клин нашел бы способ миновать ворота, но город стоял на острове, вместе с ограничением на въезд запретили лодкам отплывать без специального разрешения, а выбираться вплавь было неразумным.
Трактир выглядел подходящим местом, чтобы собраться с мыслями и выбрать подходящий образ на выезд и дорогу. Решив, что раз он все равно меняет роль, можно купить съестное и в качестве уроженца западных стран, Клин отправился в наиболее приличной в городе трактир с желанием пообедать, подумать и может быть разжиться не только припасами, но и новой ролью. Он оставил лошадь у коновязи и вошел внутрь.
Трактирщик был занят, разговаривал с какими-то приезжими, судя по одежде, из Корена. Клин подошел к ним, заодно осматриваясь.
Задумчивое настроение как рукой сняло.
Похоже, он недооценил громкость гудения.
Официанток в зале не было.
Не смотря на то, что была середина дня, трактир был почти пустой. Немногочисленные посетители тихо переговаривались, Клин видел в их лицах тревогу.
Да неужели опоздал.
— Любезный, чем вас угостить? — окликнул его трактирщик.
Трактирщик был низкорослый и стройный, что для его профессии было довольно нехарактерно. Его звали Перридон, и Клин недоумевал, как он ведет дела так удачно, с его странным именем и добрыми кроткими глазами.
Сейчас трактирщик выглядел растерянным.
— Ничего, Перридон, договори. Я не тороплюсь.
— Это хорошо, а то со всеми этими ограничениями на въезд как раз ничего то у меня и есть.
Только не это.
— Да быть того не может, что, и куска хлеба не найдется?
— Может и будет где-то в закромах, да только его мышь погрызла.
Кажется, Перридон просто хочет избавиться от назойливых собеседников. Коренчане не перебивали нас, наоборот, тот, что повыше, нагнулся ко второму и что-то тихо спросил у него. Его собеседник, владелец прекрасной окладистой бороды, спросил:
— Достопочтенный трактирщик, мы последние несколько дней как-то погрязли в своих делах и даже не в курсе последних новостей. А что, город закрыт на въезд?
— Да, любезный. Так что ничего не могу вам предложить, да и нет у меня времени разговоры с вами разговаривать.
Это значило вежливое “идите вы дальней дорогой”. Однако, коренчане как будто не поняли:
— А почему город закрыли?
— Стебиндес не сегодня так завтра будут штурмом брать, а вы не в курсе?
Не люблю говорить вот так в лоб, но сейчас как-то не было желания красиво выражаться.
— А кто? — спросил высокий коренчанин.
— Постой, как сегодня-завтра? Ты откуда это знаешь? Слышал чего? — живо заинтересовался трактирщик.
Клин почувствовал на себе взгляды людей.
Ох и не стоило говорить так громко.
Хотел же не привлекать внимание.
А теперь все посетители трактира смотрели на него.
Сказать громко и разборчиво, демонстративно обращаясь к трактирщику.
— Если бы я что-то знал, то посоветовал тебе спрятать своих дочек подальше и молиться, чтобы ими не заинтересовались инквизиторы.
— Что за чушь ты несешь? — крикнул кто-то из зала. — Начерта мы сдались инквизиторам?
Клин посмотрел в зал. За угловым столом сидели две коренчанки. Молодые и симпатичные. Они испуганно смотрели на него. У одной из них были странные глаза.
А, все равно собирался переоблачиться.
— Прекрасный вопрос, уважаемый как вас там. Зачем инквизиторам, этим верным слугам богов, штурмовать мирный торговый город? Или может лучше спросить, почему отряд, отправившийся на поиски пропавшего каравана, не вернулся? — Клин шел вглубь зала. — Разве в этом городе ересь, господа? Разве среди нас есть неверные? — Коренчанка догадалась опустить глаза, но он уже разглядел. Радужные.
У нее радужные глаза.
Разве бывают радужные глаза?
— Демон побери, он говорит про гадалку. — раздался тот же голос.
— Что, город захватят ради одной бабы?
Очень, очень хороший вопрос.
И как он раньше не задал себе этот вопрос?
Сейчас Фуксия любимица коменданта. Но что будет, когда инквизиторы возьмут город в осаду?
Похоже, он очень вовремя оттуда убрался.
Как бы еще понять, отделается ли Стебиндес малой кровью.
Тем временем посетители истолковали молчание Клина по-своему.
Если этот парень прав, нужно уводить детей отсюда.
— Верес, ты остаешься? Нужно вооружиться.
— Хватай жену и идите к нам, можно переждать в подвале.
— Идемте, тут мы ничего не услышим. — раздался у него над ухом голос высокого коренчанина. Женщины поднялись, и когда они проходили мимо, Клин сказал той, что с радужными глазами:
— Вам стоит как можно скорее убраться подальше.
Она вздрогнула, даже очень заметно. Прошла мимо.
Может быть мне удалось спасти сегодня несколько жизней.
Осталось понять, угрожает ли что-то лично ему.
— Перридон, — по столешнице звякнула тяжелая монета, — О чем эти люди расспрашивали тебя?
— Да они странные какие-то. Я и сам не понял, начали всякие вопросы про религию задавать, верю ли я в богов и почему. Нашли время.
— Отчего же, сейчас подходящий момент молиться всем богам. А что конкретно спрашивали?
— Ну, не слышал ли я, чтобы в городе появлялся бог.
Клин вздохнул, оставил монету на столешнице и похлопал трактирщика по плечу.
— Вот это бы всем нам не помешало. Удачи тебе, береги своих дочек.
Трактирщик скомкано поблагодарил. Клин поспешил на улицу.
Самое время было раствориться.
На задворках часто сушат одежду прямо на улице. Обойдя несколько домов, он нашел чьи-то штаны и рубаху.
Оставалось только осветлить лицо гримом и достать из мешка с ролями широкополую шляпу местного фасона.
Удобно, что на войлоке почти не остается складок.
А вот брать ли с собой торбу и плащ.
Слишком приметные, лучше оставить в укромном месте.
Но что, если не будет времени вернуться?
Клин потер лоб.
Оставлю ближе к границе города, как раз подходящее место, чтобы узнать последние новости.
Оттуда и выбираться ближе, и если он пойдет туда с собранными вещами, это не привлечет сейчас особого внимания.
Клин с обеспокоенным видом вышел на улицу и пошел в направлении городских ворот.
Там вокруг стражников собралась небольшая толпа горожан.
Специальное распоряжение коменданта.
К городу приближается враг.
Выезд из города запрещен для всех без исключения.
Всем, кто умеет сражаться, пройти в крепость для вооружения.
Всем остальным разойтись по домам.
Собирайте вещи и ждите, мы объявим, если будет нужно укрыться в крепости.
Неподалеку кто-то грязно выругался. Клин обернулся на знакомый голос и узнал коренчан. И из любви к искусству сформулировал изощреннее и злее.
— И что теперь делать? — медноволосая коренчанка озвучила его мысли.
— Думаю, нужно прямо идти к коменданту и просить убежища. — расслышал Клин тихий ответ той, что с радужными глазами. Она все время смотрела себе под ноги.
Коренчане не знают, что происходит, но лично знакомы с комендантом?
Либо они идиоты, либо Клин не знает о чем-то важном.
И раз уж прямо сейчас идти некуда, неплохо бы это выяснить.
Коренчане развернулись в сторону крепости, не замечая в толпе, что он направился следом.
Они разговаривали тихо, но кое-что он услышал. У высокого был низкий, раскатистый голос.
— Нет, эту крепость просто так не взять. Кажется, что она сложена из камня, но кладка просто маскировка. Внутри внешних стен цельная скала, как в любом их городе.
— Ян, значит, в этой крепости тоже будут тоннели наружу?
Какой-то прохожий толкнул Клина, и он безнадежно отстал.
Впрочем ответ ему был не нужен. Откуда Ян это знал, было вопросом не первостепенной важности.
Из крепости есть тоннель наружу.
Замечательно.
Он поспешил в крепость, у ворот которой уже собралась толпа горожан. Коренчане стояли у самых ворот, разговаривая с лейтенантом стражи.
— Вы не узнаете нас? — спросил Ян. Девушка с радужными глазами сняла шапку, и длинная коса неестественно белых волос упала на ее плечи. Кое-кто ахнул, лейтенант дал знак пропустить их.
Клин пробился вперед через толпу.
— Где тут у вас дают оружие? Я умею сражаться.
Стражник едва удостоил Клина вниманием.
— Подготовь документы и пройди направо, в казарму. Там же тебе скажут, где оставить вещи.
Документы, ну да.
Все же он направился именно туда, куда послали. Коренчан уводили в замок, нужно было переодеться.
Казармы наспех переоборудовали под склад. Ожидаемо, там была суматоха. Клин бросил вещи в дальний угол и, старательно изображая тень, запыленный размытый отблеск дрожащей тени, прокрался к штабелям оружия и доспехов. Там он разжился кольчугой, шлемом, мечом и щитом.
Теперь можно и по крепости походить.
Идти за коренчанами смысла не было, к коменданту его бы не пропустили. Может и можно было бы пройти как помощнику Фуксии, но большую глупость сейчас и представить было сложно.
Его искали.
Из разговоров Клин услышал, что гонец инквизиторов потребовал выдать гадалку, которую защищает город.
А еще, что Фуксию держали не в тюрьме.
В галерее на втором этаже замка.
Он узнал комнату.
Постарался вспомнить ее.
На окнах были решетки, и выбраться оттуда было некуда.
Зато пробраться туда, обладая обликом ополченца и набором отмычек, было не сложно.
Стоило попробовать.
Без риска.
Но вдруг ее не сторожат.
Клин с уверенным видом направился в замок, в дороге придумав десяток вариантов того, что сказать, если его кто-то окликнет.
Всем было наплевать.
Как-то даже обидно.
Как будто подготовил номер, а в зал никто не явился.
Но не привлекать же внимание специально.
По лестнице с грохотом и звоном пронеслись стражники.
Клин осмотрел галерею.
У двери было пусто.
Во всей галерее никого не было.
Иногда он совсем не понимал людей.
Если у вас пленница, которую нужно выдать, чтобы в город не вошла армия, зачем держать ее за решеткой, вместо того, чтобы просто это сделать?
И даже если держишь, почему не приставить стражу?
Просто потому, что она не сможет сбежать?
С другой стороны, кто в целом городе захочет ее вызволять.
Клин отпер дверь.
— Что вам надо?! — Она вскочила со стула и присмотрелась, — Клин, это ты? Ты вернулся за мной? — Вот теперь она была прекрасна. Глаза блестели на бледном лице, руки сложены в умоляющем жесте.
— Я не мог тебя так оставить. — Он снял шлем и кольчугу. — Здесь найдутся брюки? В замке есть тайный ход, попробуем тебя вывести.
Она стояла молча.
— Фуксия, не время пререкаться. Одевайся и идем, если хочешь жить.
Она медлила. Глаза бегали, словно что-то искала.
— Клин, я нашла это в своих вещах после того, как меня схватили.
— Что нашла?
— Записку, да где же она. Там написано, что мне нужно срочно покинуть город, оставив признаки того, что я мошенница и никогда не была волшебницей. Кто-то пытался предупредить меня, Клин. И ты тоже пытался.
Фуксия нашла сложенный листок пергамента. Клин взял его, но прочитать не успел. Снаружи послышались шаги.
Клин схватил кольчугу, запихнул в нее Фуксию и потащил наружу. Дверь открылась, на пороге был высокий коренчанин.
— Держите их! — крикнул кто-то из стражи за ним.
Ну сейчас, конечно.
Коренчанин медлил, отчего-то он не спешил доставать меч из ножен.
Как раз дернуть девушку и броситься по галерее назад к лестнице.
Фуксия кричала.
— Ведьма пытается сбежать! — заорал кто-то из стражи, — Это ее прихвостень помогает ей! Держите их!
Клин запустил на крик стулом.
Кто там такой догадливый выискался, чтоб ты ногу сломал.
Вот теперь внимания им доставалось в избытке.
Фуксия молча бежала следом.
Нужно было срочно что-то придумать.
Или может не надо?
Клин помчался наверх, свернул в правый коридор. Третья дверь, гобелен. Вот и проход, но он заперт.
— Задвинь чем-нибудь дверь, пока я тут разбираюсь!
Руки не дрожат. Даже сейчас мне не страшно.
Помню, как научился узнавать страх.
Очередной мастер, к которому Клин устроился подмастерьем, был фокусником. Он заговаривал змей, глотал шпаги, ходил по углям и останавливал летящие в него стрелы. Он был очень мудрым и веселым. И очень уверенным в себе.
Тогда тоже были инквизиторы.
И его славный учитель сделал все ошибки, какие мог, чтобы оказаться в их руках. Клин любил старого фокусника, он попытался спасти его, но инквизиторы хорошо охраняли пленных еретиков.
Страх заставлял людей совершать ошибки. Страх появлялся там, где люди не знали, что будет дальше и что делать. Страх указывал людям, что им будет больно.
Клину не нравилось, когда его союзники боятся.
Но страх врагов был очень удобным.
Раньше Клину хотелось понять, что чувствует человек, когда ему страшно.
Страх был очередной вещью, которой Клин не умел. Он изображал страх, играл его. Изучил то, что пугает людей, и попробовал на себе.
Но почему-то он всегда знал, что делать. И знал, как задавать вопросы, чтобы разобраться, что будет дальше.
Постепенно страх стал понятен. Страх это проблема, мешающая думать людям вокруг.
Он так и не почувствовал страха.
Замок щелкнул, и проход дохнул на Клина холодным и сырым воздухом.
Он заглянул внутрь тоннеля.
Кто-то двигался навстречу. Там, в темноте, на сырых стенах, покрытых паутиной, дрожал свет факела.
За спиной Клина в комнату пытались ворваться.
— Будь потише, — бросил он через плечо, достал меч из ножен и пошел в тоннель. Кто бы не шел по проходу, нужно было немедленно идти вперед. Откуда-то Клин знал, что это тот самый тоннель, по которому можно покинуть город.
Очень удачно.
Тоннель узкий.
Даже если людей впереди много, они будут нападать по одному.
Гораздо лучше, чем пытаться разобраться сразу со всеми стражниками, которые сбежались на шум.
Они пробирались по тоннелю настолько быстро, как могли в темноте. Дверь в комнату позади сотрясалась от ударов.
Свет факела приближался.
Фуксия закричала.
Клин поморщился.
Человек, держащий факел, был необычным. С копной спутанных волос, в странной одежде.
Но орать то зачем.
Он услышал нас и насторожился. В руке у него был нож.
Клин продолжал идти вперед. Теперь, когда впереди горел свет, идти было даже проще.
Высокий человек был все ближе.
Его одежда была вся мокрая.
Человек прислонился к стене, пропуская их.
Хороший человек.
Они шли вперед по тоннелю, снова в полной темноте. Далеко позади разносились топот и крики.
Все-таки не выдержала баррикада.
Пусть только попробуют сунуться.
Чутье не подсказывало, сколько еще идти, и они принялись бежать.
И тут мир содрогнулся.
Сначала раздался грохот, почти сразу затряслись стены и пол.
Они упали.
Фуксия закричала.
Зачем она снова кричит.
Это же ничем не помо…
Посыпались камни, и Клин упал без чувств.
В лицо плеснули водой. Голова болела.
Он все еще был в тоннеле. Вокруг обломки каменной кладки. Горел факел. Над Клином склонился странный волосатый мужчина, встреченный в тоннеле.
— Как он? — раздался знакомый голос. Высокий коренчанин, которого звали Ян, тоже был здесь.
— Похоже получил по голове, но приходит в себя.
— Гадалке, похоже, повезло меньше.
Клин присмотрелся. Коренчанин разбирал обломки, и Клин удивился ужасающей легкости, с которой тот ворочал каменные глыбы.
Показалось раздавленное тело. Клин отвернулся.
Тут и шлем бы не спас.
— Парень, ты как? — спросил Ян. Клин медлил, он продолжил задавать вопросы, — Ты ее помощник, так? Откуда вы? Кто она была на самом деле?
Клина не спешили вязать. Кроме того, нигде не было видно стражников.
Из сложившейся ситуации должен быть какой-то очень благоприятный выход.
Но голова болела, и мысли путались.
Не дождавшись ответа, волосатый видимо решил посмотреть, серьезная ли рана, и стянул шляпу.
— Ян, это фелл! — Закричал он.
Дальше Клину было очень больно.
Страха он не знал. Но боль ему не нравилась.
И все же, каждый раз, чувствуя ее, он отправлялся куда-то далеко.
Не знаю, почему люди так кричат от боли.
Зачем они так.
Когда больно, видишь очень красивые вещи.
Багряный закат в горах. Аплодисменты зрителей. Река, разливающаяся в полях по весне. Обнаженная красавица. Танец орлов в вышине. Грядка со спелой клубникой.
Клин даже жалел, что боль прекратилась.
Вне боли он был раздет донага и пойман с руками, заломленными за спину. Коренчанин держал его, волосатый начал допрашивать:
— Здесь только ты и мы, фелл. Говори. Как тебя зовут? Кто ты? Зачем вы пришли в Стебиндес? Кто была твоя госпожа?
Клин улыбнулся широко и радостно.
— Ну а кого вы ждали? Да, я фелл, меня зовут Клин. Я пришел в город, чтобы чинить тут зло, да вот, убегая, обрушил всем на голову крепость. Никого как видите не пощадил, даже себя. Только если вы вдруг некроманты, не трогайте Фуксию, она не знала, какой я ужасный.
И засмеялся, наслаждаясь реакцией.
Бить Клина не стали. Вот это было неожиданно.
— Он не маг, Эзобериен. Но он очень странно себя ведет.
— Может и не маг, но он точно фелл. Он выглядит как фелл и ведет себя так же. От него ничего не добиться пытками или уговорами.
— Откуда ты знаешь?
— У них есть такая школа, там учат всему этому, — Волосатый смотрел на Клина в упор. У него тоже были странные глаза. Янтарные, — Но ты и так это знаешь, не так ли? Верно, Клин? Может, расскажешь нам?
— Конечно. Мы в этой школе узнаем, как никогда не бояться, как уходить куда-нибудь в приятные места когда тебя пытают, осваиваем разные профессии, но без каких-то особых знаний, — Неожиданно для себя он добавил, — И еще мы там изучаем планы всех крепостей в мире.
— Видишь, я же говорил!
Клину ужасно хотелось узнать, кто же такие феллы, но пока что они и сами рассказывали.
— В таком случае его и правда стоит убить. У нас просто нет времени разбираться со всем этим.
Оп, а вот это неприятный поворот.
— Это нечестно. Я же ответил на все ваши вопросы.
Снова растерянные лица. Даже понимая, что возможно это последнее, что он сделает в жизни, Клин рассмеялся.
— Слушайте, да я сам не знаю, кто я такой. Мне однажды на голову палатка упала, а до этого ничего не помню. Вот вы говорите, я фелл. Таким словом меня не называли, но говорили, что я демон, еще бывало, что вели себя странно, только побеседовать с ними, вот как сейчас с вами, не доводилось. По разным причинам.
— Беседуем, вот что по твоему мы делаем? Эзобериен, я кажется понял, кто он такой. Ровно как он говорит. Ты прав, он фелл. И еще он ним.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказали хором Клин с Эзобериеном. Ян расхохотался.
— Странно, я уж думал, ты все знаешь. Вторая башня требует, чтобы опасные знания нимов стирали. — В голосе Яна звучала жалость.
Клин уже забыл, что в тоннеле холодно. В тоннеле было прекрасно.
— Все равно он опасен. Если отпустим, он сдаст нас.
— Так не отпускайте, — Клин был готов умолять, — Я иногда не знаю, чего от себя ожидать. Не видел никого похожего. Чем не займусь, мне становится скучно. Вы похоже знаете, что со мной, расскажите, а я помогу вам, чем смогу.
— Ян, я уверен, он при первой возможности отравит нас и предаст, а потом еще раз отравит.
— Тебя может быть, а вот мне ему будет непросто навредить. Вот что, Эзобериен. Не стоит бросать парня одного, раз мы его нашли. Сейчас нужно убираться отсюда, понять, что произошло с крепостью, и выбираться подальше.
— Ян, вы дважды сказали одно и то же. Выбираться и убираться, — вежливо заметил Клин.
— Сначала нужно вывести девушек, раз мы теперь знаем, где тоннель. И ты, умник, нам в этом поможешь, раз уж думаешь, что нам по пути.
Эзобериен вскочил.
— Аштанар может быть в опасности?
— Когда я уходил, то оставил ее с Глэном и комендантом. Но это было до того, как тут все содрогнулось. Вот что, Клин. Мой друг очень нервный и, как ты мог заметить, быстрый на расправу. Будешь вести себя хорошо? — Клин кивнул, — Тогда это мы пожалуй снимем.
Ян потянулся за спину Клина, и тот почувствовал, как хватка на запястьях исчезла.
Странные наручники, даже сразу не сообразить, как снимаются.
Клин потер руки.
А что, хороший вопрос.
— Что это у вас за колодки такие? — спросил он.
Вопрос замер в воздухе.
— Быть не может, — Сказал Ян. Он ощупывал стену тоннеля за спиной Клина, — Эзобериен, эта стена, она… Скорее за мной!
Коренчанин ударил по стене кулаком, и та расступилась. Эзобериен задержался, бросив взгляд на Клина, и прыгнул следом.
Формально, приказ не относился к Клину.
Разминая запястья, он встал на ноги.
Что ж.
Он голый. С факелом. И трупом напарницы неподалеку.
Он осмотрелся. Одежда нашлась чуть в стороне.
Клин оделся.
Очень хотелось пойти следом за этой странной парочкой.
Но здравый смысл.
Прихватив факел, он пошел по тоннелю прочь из города.
Впереди был завал. Разумеется. Все же придется возвращаться.
Наудачу Клин все же толкнул верхние камни. Они поддались, и он расчистил проход.
Он пошел дальше. Под ногами хлюпала вода. Но стало светлее.
Тоннель заканчивался колодцем и лестницей. Забравшись наверх, он осторожно выглянул и осмотрелся.
Колодец на задворках какой-то фермы. Вокруг ни души.
Немыслимо.
Он выбрался наружу.
Когда-то на берегах реки рос лес. Его вырубили, но на вершинах холмов уцелели еще какие-то деревья. Клин устремился к ним.
Упал на мох.
Он все же выбрался.
Конечно, он не мог не выбраться.
Можно не бежать.
Клин хохотал, представляя лица стражников, Яна, и того волосатого, Эзобериена, когда они поймут, что он просто взял и сбежал от них.
Хорошо то как.
Он даже отдохнет.
Он на южном берегу реки, город штурмуют с севера, какое-то время здесь ему ничто не угрожает.
Как в сказке, он увидел заросли голубики.
Ягоды в этих местах вырастали размером с вишню.
С наслаждением поел.
Фуксия любила голубику.
Жаль ее.
А что за пергамент она ему дала?
Наверняка уже потерял.
Он пошарил и нащупал что-то шуршащее в кармане штанов.
Она хотела, чтобы Клин это прочитал.
“Катрина, тебя нет в комнате. Так что пусть будет записка. Ты засветилась. Собирайтесь и уходите из города. Если сочувствуешь местным жителям — оставь как можно больше свидетельств того, что ты мошенница. Если уйдешь, тебе ничего не угрожает. Но не стоит быть волшебницей, если не знаешь, во что влезла. Привет Зэбору и Аштанар, если встретишь их. Доброжелатель.”
Клин бы предпочел, чтобы кто-нибудь сейчас сделал ему очень больно.
Хотелось оказаться где-нибудь далеко.
Ладно, кто-то их предостерег. Он догадался, значит и кто-то другой мог это сделать.
Если бы в записке был конкретный план действий, можно было бы предположить ловушку. А так совет был крайне полезный.
Но он запомнил, что одну из коренчанок зовут Аштанар.
Разумеется, он уже слышал это имя.
Сказочницу так зовут. И у сказочницы белые волосы и такая же бледная кожа. Но она ходила по ковру и ни с кем не говорила. Но если это была только роль…
Конечно же, он запомнил сценический образ и не узнал девушку без него.
Вот почему они знали коменданта, вот почему ее пропустили.
Она же легенда!
Какое-то время все его мысли были нецензурные.
Упустил такую возможность.
Ну и ладно.
Все равно сказки у нее были какой-то чушью.
Два мужика еще сочиняли про каждую из них мораль, будто это что-то значит.
Клин постарался вспомнить. Вроде один из них был похож на бородача, которого он видел в трактире.
Он тут рассуждает, а мог просто пойти за Яном.
Он же хотел.
Но он не знал!
Все он знал. Он услышал имя, понял уже тогда, но не хотел заметить.
В тот момент ему это было невыгодно.
Они знали, кто он такой. Ян доверился ему. Эзобериен, он, ну, не убил его. У него были буквально все шансы сыграть свою лучшую роль, но все равно он просто ушел.
Пусть Клин не умел бояться, но иногда ему бывало стыдно.
И сейчас ему было стыдно. Он задумался о причине.
Он услышал, что Аштанар в беде, и не поспешил на помощь? Да там весь город полыхает, даже над кронами деревьев видны столбы дыма.
Конечно, это грустно.
Но почему ему стыдно?
Он понял.
Ему понравились странные сказки Аштанар.
Как картины Люсии, как идея Фуксии гадать по форме стопы.
Он почувствовал прилив сил. Не все потеряно. Может быть, они выбралась? У них должно было получиться.
Тогда нужно только придумать оправдание, и у него еще есть шанс.
Впрочем, зачем что-то придумывать. Он был вынужден бежать из осажденного инквизиторами города и его напарница умерла. Кто угодно на его месте поступил бы так же.
Он встал и пошел обратно.
Но тот волосатый, Эзобериен.
Он же просто-напросто сожрет его живьем. Возьмет и проглотит.
Клин остановился. Он был уже у края леса. Отсюда открывалась панорама полыхающего острова.
Кажется, крепость стала выше. Другой ракурс? Не похоже.
Раздался крик хищной птицы, рядом с Клином на ветку сел сокол.
— Птица, ты видишь то же, что и я?
Сокол крикнул.
Стены крепости стали выше. Клин прикинул, сравнивая с размером домов. Десять метров, не меньше.
Что могло поднять крепость на десять метров?
Магия.
— Как думаешь, человек, который руками расталкивает скалы — настоящий маг?
Сокол промолчал. Наверное, он не знал, что ответить.
Зато Клин знал. Прекрасно понял, что видел, уже в тоннеле, еще когда Ян разбрасывал камни.
Он самый настоящий волшебник из всех шарлатанов и фокусников, которых Клин встречал за свою жизнь.
И поэтому Клин не хотел идти за ним в тоннель.
Но еще этот волшебник знал, кто Клин такой, а его напарник убедительно описал природу способностей Клина. Было очень похоже на то, что его многому научили, а затем он почему-то все забыл.
Может быть потому, что получил по голове, а может быть из-за какой-то второй башни.
Он встретил тех, кто мог помочь разобраться. Помог им, почти договорился, а затем оставил их в осажденном городе.
Сокол улетел.
Клин бы тоже улетел, но безумно хотелось остаться, найти их и узнать, что из всего этого выйдет.