Гитлер. Ну мало ли… Припишешь… Он не понимает, небось.
Бетховен. Я его больше не хочу, слышишь? Найди мне кого-нибудь.
Гитлер. Ну все, вот звуки музыки, начинается бал. Переоденься во все белое, я тебе сейчас кого-нибудь приведу.
Надсмотрщик (просыпаясь). Так. Где у нас Луна? Ленин, ты Луна?
Ленин. Я Луна. (Сворачивает рот на сторону.)
Надсмотрщик (зевая). Кто у нас Ромео? Эйнштейн!
Эйнштейн. Я. (Вытаскивает скрипку.)
Надсмотрщик. А вот этого не надо. Ты что, начнешь играть на скрипке, вас с Джульеттой сразу застукают. Танцуй пока на балу с кормилицей. Гитлер! Танцуешь с Эйнштейном. Ромео танцует с кормилицей. Джульетта вся в белом!
Гитлер и Кормилица танцуют, Бетховен тем временем переодевается во все белое, т. е. остается в кальсонах и майке. Эйнштейн с Гитлером танцуют "Кумпарситу" с резкими поворотами головы. Гитлер прячет скрипку за кулисами.
Гитлер (прижимая Эйнштейна). Такой молоденький! Первоходка, небось?
Эйнштейн (хрипло). Ты ошибаешься, тетка! Мне далеко уже не четырнадцать!
Гитлер. Пойдем ко мне?
Эйнштейн. А если меня с тобой увидят?
Гитлер. Ну и увидят, але. А я тебя зато познакомлю с Джульеттой.
Идут к Бетховену.
Бетховен. Ох! (Стоит в подштанниках, дрожа.) Гитлер. Джульетта, ты так хотела познакомиться с Ромео! Бетховен. Ох. Эйнштейн. Это… Джульетта? Г и т л е р. А кто же еще?
Эйнштейн. Я ее себе представлял не такой.
Гитлер. Что, оказалась много лучше?
Эйнштейн. Ой, я скрипку позабыл. Щас вернусь. (Поворачивается уходить.)
Гитлер. Ты, еврейская морда! Стой здесь. Скрипка вам двоим ни к чеМу сейчас.
Эйнштейн. Я больше ни секунды здесь не останусь, меня давно звали в Америку!
Гитлер. А в Освенцим не хо? А по ха не хо?
Эйнштейн. Ты дикая, некультурная женщина, я не желаю иметь с вами ничего общего, ты настоящий Гитлер в юбке!
Гитлер. Я ща приду. (Выходит крадучись.)
Бетховен. Вы что, играете на скрипке?
Эйнштейн. Да, с семи лет. Я еще не умел говорить, думали, что идиот, и решили хотя бы научить меня играть на скрипке, мало ли, можно на улице заработать… Что еще возьмешь с идиота.
Бетховен (загораясь). А меня, знаешь, учил играть… знаешь такого Сальери? Композитора такого?
Эйнштейн (осторожно). В седьмом бараке?
Бетховен (туманно). Нет, он не здесь.
Эйнштейн. Это та история с Моцартом?
Бетховен. Там много клеветы. У Моцарта всегда было плохо со стулом.
Эйнштейн. Принесу скрипку, сыграем?
Бетховен. У меня есть скрипичный концерт, ля-ля-ля. (Поет.)
Эйнштейн. Скрипку Гитлер у меня спрятал, олух.
Бетховен. А меня он любит. Гитлер любил Бетховена.
Эйнштейн. И Ленин тебя любит, соната Аппассионата.
Ленин отрицательно трясет головой, потом спохватывается и снова кривится.
Бетховен. Меня многие любят.
Эйнштейн. Пока этот (в сторону Надсмотрщика) спит, я скажу: меня тут никто не может оценить, а зарабатываю я скрипкой, начну играть, они сразу суют мне кубок с амброзией и просят: здесь больше не играй. А в остальном — ну кто здесь знает, кто я и что такое е равно мц квадрат!
Бетховен. А че это?
Эйнштейн. Долго объяснять.
Ленин (внезапно). Да, здесь, в этих условиях, никто не обращает внимания. Кок в эмиграции. Идешь — никто не узнает, даже в твою сторону не глядят. А дома, в России, приходилось натягивать парик, брить все лицо, так на меня кидались. Из-за этого мы и совершили переворот, чтобы все узнавали, кидались, но при этом не ссылали опять в Шушенское. Там тоже всем все равно, Ленин, Ульянов, фиг-люянов… Ходят крестьяне, они не въезжают, кто я.
Надсмотрщик (просыпаясь). Луна! Едрит твою в ноздрю.
Ленин. Я Луна. (Бессмысленно кривится.)
Входит Гитлер.
Бетховен (Гитлеру). А ты вообще что сюда затесался, блин! Мы еще не кончили.
Надсмотрщик. С пятой цифры! Луна плывет по небесам!
Ленин, кривясь, загребает саженками.
Бетховен. Ромео, ты как мороженый окунь, глаза с поволокой, а сам фригидный такой.