6
Их ждали. Вдоль дороги, ведущей к дому на холме, выстроились жители деревни — и стар и млад. Лица мрачны, смотрят враждебно, у каждого в руках факел. Старейшина, как показалось Грогару, выглядел виноватым. Хромоногий старик Ольо, загадочно улыбаясь, сбросил связанных вместе Грогара и слугу с телеги, точно пару дохлых кляч.
— Я их нагайкой погрел! — словно оправдываясь, сказал он. Толпа молча взирала на пленных. Из дома на холме вышло два человека. — Один раз, для профь… профь… тьфу! Ну, шоб знали, паскуды. Ну бывайте, други, я пошел.
И старик, взяв лошадь под уздцы, торопливо заковылял прочь.
— Так-так, — пробормотал Грогар, увидев приближавшуюся к ним пару. — Похоже, намечается преоригинальнейшая забава. Интересно было бы посмотреть — только в качестве зрителей, разумеется, — на предстоящее действо. Ты не находишь, дорогой мой?
— Не нахожу, — проворчал Лунга, отплевываясь. При падении с телеги он с испугу глотнул ком грязи. Кто-то, посмеиваясь, напялил на Лунгу его уже порядком пострадавшую шляпу. — Я нахожу, что мы попали в богомерзкое место, где все сплошь — грешники, святотатцы, убийцы и аспиды! Великий Таб придет за ними и спалит огнем их души!
Кто-то пребольно ткнул его в бок носком сапога.
— Замолчи, дурак! — услышал он. — При Владыке низзя говорить. Владыка… он того… о-хо-хо!
Последние слова человек произнес в кулак. Блеснули глаза, полные ужаса. Женщины тихо заохали, заплакал ребенок.
Люди, подошедшие к распластавшимся в дорожной грязи беглецам — мужчина и женщина, — были облачены в белые балахоны, лица их скрывали жутковатые маски из древесной коры: узкие и высокие, с прорезями для глаз.
— Развяжите и поднимите их, — приказал мужчина. Два дюжих парня, стоявшие позади пленников, с готовностью исполнили повеление. — А теперь — пора, — холодно сказал он, развернулся и невесомой походкой зашагал по тропинке, ведущей в горы. Женщина тенью двинулась следом, за ними — селяне, грубо подталкивая вперед пойманных беглецов.
Узкая тропа, петлявшая меж деревьев и утесов, плавно поднималась. Грогар оглянулся — за ним тянулась, словно сказочная змея, цепочка огней, дрожавших в чаще леса.
— Поразительное зрелище, — мечтательно проговорил он. — Это можно назвать похоронной процессией в нашу, дорогой мой Лунга, честь. Вся деревня провожает нас в последний путь, гордись!
— Ступай, неча болтать! — бросил идущий сзади мужик.
Грогар вздохнул, еще раз посмотрел вниз и побрел дальше. Лунга, на чьем лице застыло не сулящее ничего хорошего выражение мрачной брезгливости, неумолчно бормотал. Его сухой ноющий баритон, чем-то напоминавший перекатывание голышей в сумке, навевал на Грогара дрёму.
Между тем процессия, возглавляемая Владыкой и его спутницей, все шла и шла — через леса, мимо каменистых пустырей, где, как в море, растворялась тропа, снова через леса…
В конце концов они пришли в курчавую рощицу у входа в узкое ущелье. Высоченные и совершенно отвесные скалы тут почти касались друг друга — как будто горную гряду разрубил гигантский топор, оставив проход, куда человек едва мог втиснуться.
У устья этой щели громоздился бурелом. Там и остановились таинственные люди в масках. Селяне бесшумно замерли неподалеку. Грогар, поначалу не обративший внимания на бурелом, присмотрелся и с большим удивлением обнаружил в беспорядочном нагромождении обветшавших гнутых бревен нечто похожее на избу: из руин поднимался еле заметный дымок, в темноте тускло мерцал крохотный огонек, похожий на подслеповатый старушечий глаз.
Владыка воздел к небу руки и торжественно провозгласил:
— Матерь Гор! Прошу тебя, покажись!
Некоторое время ничего не происходило, но затем из избы вышло темное смердящее существо. Дюжие парни-служки по знаку Владыки подвели Грогара со слугой поближе.
Перед ними была безобразная старуха: черная и кривая, хромая, но невероятно подвижная, да еще и слепая — два бледных бельма не оставляли в этом сомнений. Кроме того, старуха была практически нага — ее истощенное уродливое тело прикрывал ворох спутанных засаленных веревок и лоскутков. Весь ее облик — неправдоподобно страшный, отталкивающий, сказочный, — заставлял пялиться на нее и обливаться холодным потом.
— Матерь Гор! — осторожно сказал Владыка. — Скоро полнолуние — ночь, когда Тьма выходит из своего логова, дабы вкусить плоды жизни, испить кровь добродетели и посеять чуму. Благослови же жертву нашу, — он церемонно простер руку в сторону пленных, — чтобы насытить зверя и сомкнуть его всепронзающие очи!
Но старуха, казалось, не слышала его. Она зашипела и заметалась. Подпрыгивая на одной ноге и тряся косматой головой, «Матерь Гор» кидалась то к одному дереву, то к другому; обхватывала стволы руками и, пуская пузыри, рычала. Селяне при ее приближении отбегали, как от страшилища, коим она, собственно, и являлась.
Владыка явно растерялся. Просительно протянув руки, он все поворачивался за ней, повторяя свои слова насчет тьмы, полнолуния и ненасытного зверя. Женщина в маске раздраженно дергала его за рукав, шепча на ухо:
— Брось ты ее! Она совсем спятила.
И тут Матерь Гор внезапно остановилась. Женщина в маске, видимо, испугавшись, что ее слова услышали, схватилась за сердце. Старуха, согнувшись, как перед прыжком, обвела всех собравшихся невидящим взглядом, всего на мгновение остановив его на стоявшей чуть в стороне девушке, державшей за руку маленькую девочку.
Этого хватило.
— Вот она! — как гром среди ясного неба прозвучал зычный голос Владыки. Грогар вздрогнул, Лунга перестал бормотать и вытаращил глаза.
Девушка покрепче прижала к себе девочку — лет пяти, не более — и попятилась.
— Хватайте ее!
В гробовой тишине слышался лишь треск факелов. На скалах плясали их гротескно вытянутые отсветы. Где-то сверху тоскливо завывал ветер.
Служки подскочили к бедняжке, вырвали девочку, швырнули на землю — Грогар заметил, что над ней склонился какой-то старик, — и поволокли девушку к людям в масках. Безобразная старуха стояла все это время неподвижно, вскинув голову и словно принюхиваясь к чему-то.
Парни бесцеремонно кинули потерявшую от страха сознание жертву к ногам Владыки.
— Чашу, — негромко произнес он, вынимая из складок своих белых одежд узкий нож из заостренной кости. И Грогару показалось, что он уже где-то видел этого человека, ему показался знакомым голос. Однако происходящее настолько ужасало, что Хтойрдик напрочь лишился дара речи.
Владыка мягко присел, аккуратно приподнял за подбородок голову девушки — и спокойным уверенным движением перерезал ей горло: предусмотрительно подставленная глиняная чаша вмиг заполнилась теплой дымящейся кровью. Селяне хором охнули, истошно завопила женщина — крик эхом прокатился по ущелью.
— Выпей, Матерь Гор. — Человек в маске с поклоном преподнес старухе чашу.
Она медленно повернула к нему голову и неожиданно выбила из его рук подношение. Балахон окрасился алым, и Владыка отшатнулся.
— Грядет последний день проклятья, — прошамкала карга. — Грядет. Худо будет всем. Скоро.
С этими словами она заковыляла к своей избе и скрылась за дверью.
Воцарилась тишина. Наконец Владыка сказал:
— Вы слышали ее, братья. Горе нам. Жертву надо.
— Жертву, — зашелестели перепуганные голоса. — Жертву… что же будет с нами-то…
— Жертву, — продолжал Владыка, — омытую кровью невинных. Жертву, символизирующую богатство и бедность, начало жизни и конец ее. Не отчаивайтесь, братья. Матерь Гор сказала свое веское слово, и мы готовы, готовы достойно вынести это испытание. Только твердость духа нас спасет. — И его палец зловеще указал на старика с девочкой. — Начало жизни и конец ее, богатство, — палец повернулся в сторону Грогара и Лунги, — и нищета, справедливость и обман. Наберите еще чашу. Омоем их, сестра. А вы, братья, — обратился он к толпе, — молитесь, громко молитесь!
— Может, не надо малышку… — растерянно сказал Грогар и замолчал. Он вдруг, как никогда четко, ощутил, насколько враждебны ему эти безумцы.
И сжался, слепо отдавшись страху.
Владыка, набрав еще чашу крови, вылил ее на головы Грогара, Лунги, старика и девочки.
Лунга горько плакал, теребя в руках свою широкополую шляпу. Кровь тонкими струйками стекала по его лицу.
— А теперь вы отправитесь в путь. Идите. Идите же!
И жертвы обреченно двинулись к ущелью. У входа Грогар бросил взгляд назад — крестьяне, что-то скорбно бормоча, обступили мертвую девушку. Владыка же со своей спутницей и служками степенно пошли прочь.
Старейшина, растерянно потирая седую голову, поплелся им вслед.
7
Узость ущелья пугала. Казалось, что громады, нависшие с обеих сторон, никогда не кончатся. Плечи упирались в скалы, острые грани камней рвали одежду, пыль щекотала ноздри. Было жарко.
И здесь царила полная тьма.
Грогару не хватало воздуха, да и не только ему, всем остальным, наверное, тоже. Ярлу казалось, что он тонет, — однажды в детстве он испытал это до крайности неприятное чувство.
Девочка всхлипывала, а старик глухо, одиноко успокаивал ее.
И, когда Грогар уже готов был завопить в приступе истеричного страха и бессильного бешенства, земля вдруг ускользнула из-под ног и вся четверка скатилась во внезапно открывшийся грот.
8
«Тьфу. И здесь воняет», — подумал Грогар и открыл глаза.
Безжизненный лунный свет заливал пещерку, выхватывая из мрака угрожающие призрачные очертания чего-то, громоздившегося у стен. Прохладный ветер залетал сюда — тот самый ветер, что властвует в диких Изломанных Землях. Он прикоснулся к перепачканному кровью и грязью лицу ярла, заставив мужчину вздрогнуть, и затих.
Только сейчас Грогар почувствовал, как близок этот пресловутый и осмеянный им же край мира, населенный сказочными доденами, двархами, шнеями и прочей нечистью.
Пленившись величием момента, Грогар вышел из грота.
Перед ним простирался лес: волнующееся, шумящее море, окруженное ровной, будто рукотворной цепью высоких заснеженных гор. В самом центре леса темнел замок — многочисленные узкие башни, увенчанные копьями-шпилями, вздымались к небу, словно отчаянно моля о помощи. За замком, чуть справа, простиралось круглое озеро, и его черные мерцающие воды напоминали вход в бездну.
Грогар обернулся. Лунга, морщась и стеная, старательно вытирал лицо крохотным платочком, отряхивал безнадежно испорченное платье. Вездесущая его шляпа лежала на валуне. Закончив приводить себя в порядок, Лунга со скорбным выражением лица начал ее чистить. Старик приобнял девочку и осматривался вокруг блуждающим взглядом человека, привыкшего повиноваться и принимать судьбу такой, какая она есть.
Грогар рассмеялся. «Несколько вымученно», — подумал он.
— Ну! Мы живы! Мы живы, и не все так плохо, клянусь печенью мадам Пепелины!
(К слову, мадам Пепелина, или вдовствующая королева-мать Элоиза Марируэлла Кастелла… тра-та-та… герцогиня Ровальская и Брахтендорденская… еще что-то там… славилась своим ужасно сварливым и неукротимым нравом. Однажды она прилюдно — в присутствии сановных послов из Пагорга и Вууденроха, на глазах у всей форнолдской знати, — отстегала тридцатилетнего сына-короля по, простите, голому заду. Представьте себе, мадам Пепелина, будто волчица, вцепилась в штаны короля мертвой хваткой и, несмотря ни на что, умудрилась стянуть их, а после крепко пройтись по царственной попе кожаной плеткой, бывшей всегда при ней. Скандал, скандал! Между прочим, попа-то у короля была нежная и розовая, как у младенца, уж это все заметили).
Это забавное воспоминание, а также полные глубокой тоски вздохи Лунги, рассматривавшего свою шляпу так, словно от нее зависела его жизнь, заметно приободрили Грогара. Его всегда веселили нарочитые благочестие и печаль слуги.
— Чего вы радуетесь? — спросил Лунга.
— Ты что, не замечаешь очевидного? Может быть, ты думаешь, будто уже попал на небо, в чертоги… э-э-э… кого там… ну, ты понял. Тогда ущипни себя, ущипни, авось очнешься.
— Простите меня, ваша милость, но вы ведете себя, как неразумное дитя. Неужто эти… дикари сунули нас сюда просто так?
— Ну… на то они и дикари.
— Я далеко не так уверен, мой господин. — Лунга кивнул в сторону стен. — Присмотритесь.
О боги! Фигуры, те самые призрачные фигуры, — с них спала пелена мрака, и Грогар увидел… скопление костей.
Нагромождение человеческих костей и черепов — древних, вросших в землю; более свежих, вокруг которых виднелись остатки истлевших внутренностей; и совсем новых, наспех обглоданных, — около них днем наверняка роились мухи и пищали крысы.
— Пока ночь, — неожиданно сказал старик, — надо уходить. Подальше. Как можно дальше. Ибо утром он придет.
Речь старика — правильная и мягкая — выдала в нем человека ученого. Он нежно прижимал к себе вздрагивающую девочку и смотрел на Грогара грустными, глубоко посаженными глазами.
Грогар покосился на старика, и на секунду ему стало страшно. Эти глаза… старик многое пережил, и облик его хранил в себе мудрость… Или хорошо замаскированное безумие?
— Кто ты? Как тебя зовут?
— Дьярв Лёлинг, исследователь древностей из королевского университета, к вашим услугам, ваша милость. Для меня честь… если, конечно, сейчас уместно…
— Да бросьте! — махнул рукой Грогар и призадумался. — Лёлинг, Лёлинг… Что-то знакомое… Вы, кажется, пропали года три… или… четыре тому?
— Два с половиной, господин Грогар.
— Два с половиной… хм. Ах да! Я вспомнил! Итак, любезнейший мой Лунга, ты имеешь честь лицезреть Дьярва Лёлинга из Бобродока, того самого ученого, что отыскал гробницу Бранда Великого, расшифровал надписи в пещерах Элма и совершил еще множество замечательных дел.
— Очень рад, — с поклоном сказал Лунга. — Большая честь.
— Но, позвольте спросить, что вы делаете здесь?
— Это длинная история, — ответил ученый. — И поверьте, у вас еще будет время ее послушать. Если только мы немедленно уберемся отсюда. Вы даже не представляете себе, какая опасность нам угрожает.
И все тут же отправились в дорогу.
Выйдя из грота, товарищи по несчастью спустились немного, потом ученый повернул направо и углубился в скалы.
Путь был тяжелый: мешала темнота, осыпающиеся каменистые склоны, неожиданные пропасти и завалы. Несчастную девочку — маленькую, с волнистыми каштановыми волосами и курносым носиком, по имени Лилия, — Грогару и Лунге приходилось по очереди нести на руках. Она перестала плакать, но все еще находилась в оцепенении.
Вскоре они оказались в узкой долине, по дну которой струился небольшой ручей.
— Мы должны вымыться, — тяжело дыша, сказал Дьярв. — Полностью раздеться, искупаться и тщательно выстирать одежду.
— Ты хочешь сказать, уважаемый Дьярв, — уточнил Грогар, — что мы остановимся здесь?
— Нет, господин Грогар, — покачал головой старик, — нет. Мы оботремся листьями дым-куста; вон он, видите? Листья пахнут скверно, не скрою, но их запах напрочь заглушит наш собственный. Зверь пойдет на запах крови — вот почему нас вымазали кровью той бедняжки. Медлить нельзя, снимайте одежду; как все сделаем, наденем мокрое и будем искать убежище на день.
— Постой, — сказал Грогар. — Мы-то наденем мокрое, а как же дитя? Ночка ведь холодная. Не простудится?
— У нас нет выхода. Либо смерть, либо сопли. Но я не стал бы так беспокоиться — деревенские дети гораздо крепче и выносливей господских. Они с люльки на улице — и в непогоду, и в снег, да еще и голышом. Так что выжмем хорошенько одежду и наденем, ветер мигом обсушит. И не забудьте сначала попить — вряд ли нам скоро вновь предоставится такая возможность.
Сделав все, как велел исследователь древностей, путники пошли прямо по ручью — еще одна мера предосторожности. Через час, уже основательно продрогнув, они отвернули от него и стали карабкаться в гору, по пути набрав диких ягод — голубику, дикие финики, яблоки; Лунга нарвал какие-то пахучие травы: «Съедобные», — пояснил он, хотя Грогар сильно в этом сомневался. Дьярв Лёлинг, ученый, отыскавший гробницу Бранда Великого, долго искал подходящее место для укрытия и только под самое утро, начиная уже паниковать, наконец выбрал место — пещеру с маленьким входом, притаившуюся меж двух гладких отвесных стен. С трудом пробравшись туда, ученый облегченно вздохнул и объявил, что они останутся здесь до следующей ночи.