- Ага, - сказал он. - А вы сегодня еще не писали? Надо пописать. Это всегда приносит облегчение.
Ее уже раздражал его акцент - какого то германского происхождения, решила она, англэ или альмань - и еще то раздражало, что он был прав. Ей действительно хотелось писать.
- А на хуй вам не пойти ли? - осведомилась она светским тоном.
Он задумчиво повертел в руках туфель.
- Да вы бы слезли с парапета, - сказал. - Сыро. Простудитесь.
- Да вам-то что?
- Да так просто. Дайте-ка мне вашу руку.
Она посмотрела на него затравленно. Спрыгнула с парапета. Было больно, ноги затекли. Она взяла у него туфель и надела. На ногу. Потом поняла, что не та нога. Сняла. Переодела. Он не хихикал и даже не улыбался.
У меня есть еще по крайней мере полчаса, подумала она. Сегодня суббота, и народу еще долго не будет. А вот и второй туфель. Надеть его или сначала дать ему по роже каблуком?
- Вы за мной не ходите, - сказала она, когда они перешли мост и улицу. И пошла в кафе.
Она нашла двуфранковую монету и опустила ее в щель, подумав, что именно столько ей сейчас не хватит на кофе. Закрывшись в кабинке, она начала писать с достоинством, вымпрямив спину, но потом, вспомнив что в последний раз, согнулась и дописала с чувством и удовольствием. После чего ей захотелось обратно к лионцу в постель, не принимая душ. Вот так - со слоем пота, с запахами. Она с грустью подумала, что ему бы и это понравилось.
Когда она вышла, нагло и намеренно не подкрасившись, фермер уже сидел за столиком на тротуаре и официант, сникший и притихший под ставшим вдруг железным взглядом клиента, услужливо ставил две чашки кофе перед ним. Что-то между ними такое произошло. Не исключалось даже взятие за засаленый галстук волосатой ручищей и вкрадчивое убеждение тихим, хрипловатым голосом. Урок хорошего тона зарвавшемуся в своем презрении к иностранцам парижанину. Деловое предложение лишить нескольких зубов и ребер.
Фермер кивнул Мод, и она, злясь на себя за то, что не может вот так просто отказать мужчине, села за столик.
- Спасибо, - сказал фермер официанту. - Теперь иди отсюда, блядь, а то рожа твоя неинтересная совсем, скучная.
И официант ушел, хорохорясь.
""""
После часа разговора с Мартой, женой дирижера, у Рони Рива болела голова. Он несколько раз порывался стукнуть ее чем-нибудь тяжелым, но сдерживался. Она ходила по спальне под дулом, делала жесты, раздевалась, надевала халат. Говорила, что сочувствует.
Монотонность обстановки разбил бдребезги телефонный звонок. Марта подняла трубку.
- Это вас, - сказала она после паузы и протянула трубку Рони. Он чуть не выронил пистолет.
- Как - меня? - спросил он зловещим шепотом.
- Вы ведь тот самый, что сидите в моей спальне с пистолетом?
- Ну и?
- Вот вас и просят. К телефону. С пистолетом.
Так. Рони прикинул, что уж если просят, значит здание оцеплено. Где же была ошибка? Где-то он чего-то там недодумал, напортачил. Как же ты так? А? Что же делать? Брать эту дуру заложницей? Последнее средство, да и не было случая, чтоб оно всерьез срабатывало. Дааа. Дааа, блядь. Покушение? Шантаж? Сколько за это дают?
Он взял трубку.
- Здравствуй, Рив.
- Привет.
- Отменяется.
- Что именно отменяется?
- Все отменяется. Произошла небольшая ошибка. Его не нужно убирать.
- Ага.
- Это я.
- Да, я понял.
- Все понял?
- Несовсем. Насчет второй половины денег очень плохо понял.
- Будет.
- Понял.
- Сматывай удочки.
- Понял.
- И уезжай. Прямо сейчас. Даже кофе не пей. Интерпол осведомлен.
- Не понял.
- Неважно. Уезжай немедленно.
- Понял.
""""
Фермер отпил кофе, эстетствуя двумя пальцами, и посмотрел на Мод. Она не улыбнулась. Она была не американка какая-нибудь, а парижанка перед самоубийством. Дело серьезное, так что никаких там улыбок, ни стерильных, ни тем более сексуальных со всем Млечным Путем в глазах.
- Пейте кофе, - сказал фермер.
Она глотнула послушно.
- Хороший кофе, - сообщил он.
- Да.