6–7 января 2087 года. Ночь перед Рождеством
1
Жалел ли Макс о том, что в сентябре прошлого года он самолично открыл нелегальный доступ к технологии реградации — чтобы только её распространению невозможно было помешать? Чтобы только у Филиппа Рябова, который изображал теперь из себя Дениса Молодцова, не осталось шансов его остановить? До этой рождественской ночи Макс мог бы сказать: нет, не жалел.
Да и как он мог жалеть об этом — после того, как свел знакомство с Сашкой Герасимовым и десятками других реградантов, которые без этой технологии остались бы до конца своих скудных дней безгласными «поленьями»? Да, их всех ожидал, очевидно, длительный период реабилитации — и физической, и социальной. Но разве хоть кому-нибудь пришло бы в голову утверждать, что это — хуже, чем быть безликими зомби?
И всё же — в ту ночь толика сомнений у Макса зародилась. А еще — он в первый раз осознал, как сильно ему не хватает настоящего Дениса: его единокровного брата, злейшего врага — и единственного настоящего друга, какой был у него за всю жизнь. Уж Денис-то в два счета разрулил бы всю эту канитель! Да что там — он бы вообще не допустил такой ситуации никогда.
Макс сидел в маленькой каморке, расположенной в торце просторного длинного строения — одноэтажного, с высоченным потолком. Он почти не сомневался: это был тот самый ангар, о котором ему говорил Сашка. Но, прежде чем Макса в эту каморку поместили, он увидел достаточно — чтобы понять всё.
Когда давеча они с герром Ассом выбрались из подземной вентиляционной шахты, то оказались далеко за пределами санатория — в сосновом бору, что окружал его. Причем выбрались они отнюдь не на январскую стужу. Низенькая дверца, до которой они не без труда доковыляли, распахнулась, выведя их в некое подобие сторожевой будки — вполне благоустроенной, к слову сказать. Площадью метров около десяти, ярко освещенная, она имела внутри и обогреватель, и маленький диванчик, и стол с электроплиткой, и — хорошо укомплектованную аптечку. Так что Макс получил возможность заняться раной своего спутника.
Пока они пробирались к этой будке, у Макса не раз и не два возникало желание попросту бросить этого самого Асса — оставить его истекать кровью прямо на полу, с которого тот не сумел бы подняться без посторонней помощи. И остановила Макса даже не клятва Гиппократа — хоть он, доктор Берестов, и не забывал о ней. Остановило его чисто практическое соображение: подземелье под санаторием напоминало лабиринт Минотавра, и схемой его Макс не обладал. Так что без герра Асса он мог бы не выбраться оттуда. Так что, матерясь сквозь зубы, почти что тащил на себе здоровяка — который безошибочно указывал путь.
А когда в сторожевой будке Макс наложил ему повязку, тот, будто фокусник, извлек откуда-то мобильный телефон. И Макс даже не успел еще придумать, как бы ему использовать седативный препарат, имевшийся в аптечке — вкатить его своему пациенту так, чтобы тот ничего не заподозрил, — когда в сторожевую будто влетели снаружи сразу четверо молодых мужчин. У всех из-под зимних курток торчали пижамные брюки. Вот тогда-то Макс и понял всё — включая то, каким образом новые подельники герра Асса появились так быстро — чуть ли не мгновенно. Всех этих четверых Макс знал в лицо — и даже беседовал с каждым из них.
— Ба! — воскликнул Макс — отлично помня про тот микрофон, что оставался при нем: был вмонтирован в прищепку бейджика. — Так вот для чего вы всё это придумали! Пока суд да дело, половина заложников-реградантов из санатория слиняла — переметнулась к вам.
2
Когда мужчина в полковничьей форме сообщил о том, что произошло, Ньютону, тот сперва выругался шепотом, потом сказал:
— Похоже, эти сукины дети для того всё и затеяли — как отвлекающий маневр. — Впрочем, в тот момент он был еще относительно спокоен. — Готов биться об заклад: сбежали именно те пациенты, для реградации которых использовали мозговой экстракт преступников.
— Угадали. — Полковник как-то странно поглядел на Ньютона, и тот мигом смекнул, в чем дело.
Дополнительная цель негодяев была — бросить подозрение на него, Алексея Берестова. Поскольку он — чертов идиот! — обмолвился недавно в интервью ЕНК, что его жена была страстной поклонницей Булгакова. Его тогда пригласили в студию Единого новостного канала в связи с потрясшей всех новостью — что Максим Берестов не только жив и здоров, но и готовится поразить мир своей новой разработкой. Конечно, интервьюеры предпочли бы залучить к себе самого Макса, но, уж конечно, этого сделать им не удалось. Да и сам Ньютон не согласился бы ни на какие интервью, но его мальчик сказал ему тогда: «Поговори с ними, папа. Иначе спокойной жизни не будет ни тебе, ни мне». Вот Ньютон и поговорил, причем так увлекся, что выболтал историю о том, как его жена много лет назад приносила ему почитать таинственную пьесу Михаила Булгакова, оказавшуюся под запретом.
Или же — те, кто захватил санаторий, хотели представить дело так, будто Ньютон — это и есть герр Асс. Никто не думал, что Алексей Берестов вернется в Москву так быстро. Для этого Ньютону пришлось переложить обязанности коменданта «Нового Китежа» и начальника его службы безопасности на другого человека — того самого полицейского по имени Алекс, который сох по Ирме фон Берг. Ньютона сегодня в середине дня ссадили с поезда и доставили в Москву на электрокоптере, когда стало известно о захвате санатория. Но сделать это удалось только благодаря тому, что «Новый Китеж» в этот момент делал остановку в Ярославской губернии — откуда до Первопрестольного града было рукой подать.
«Когда всё это закончится, — зло подумал Ньютон, — не поленюсь — схожу на ЕНК и найти того журналюгу, который меня подставил». Но — тут же поправился себя мысленно: если всё это закончится.
От размышлений его отвлек полицейский полковник.
— Дама полетит с нами? — поинтересовался он.
— Полечу, — вместо Ньютона ответила Ольга Булгакова.
Они забрались в электрокоптер, и машина поднялась в воздух.
3
Не один только Алексей Берестов размышлял в ту рождественскую ночь о Едином новостном канале — медиа-гиганте Евразийской конфедерации. Сашка Герасимов, которого вместо пресловутого санатория вернули домой, к родителям, думал о том, что всё произошедшее случилось не просто так. Теперь, когда до него никому нет особого дела, когда все заинтересованные в нем представители «Перерождения» отвлеклись на другое, у него, Александра Герасимова, наконец-то появлялась возможность отправиться на ЕНК и рассказать всему миру правду о безликих. Ну, и что с того, что теперь его имя официально — Седов Сергей Сергеевич? Вон — Максим-то Берестов сколько времени ломал перед ним, Сашкой, комедию: изображал безвестного доктора. И — ничего, всё сошло ему с рук. Так стоит ли переживать Сашке? Уж наверняка тележурналисты его историю дадут в прайм-тайм: безликий, сумевший прожить пять лет после трансмутации и благополучно прошедший затем процедуру реградации. Наверняка они и не спросят, легально он эту процедуру проходил или — не совсем.
А в это время на другом конце Москвы, в номере гостиницы «Ленинградская», Филипп Рябов, выглядевший теперь как президент всесильного «Перерождения», размышлял о том, какого дурака он свалял. Он-то хотел, чтобы Макс выступил на ЕНК и заявил, что право контроля над технологией реградации ему не принадлежит, потому-то он и инициировал начало её нелегального применения. Филипп Рябов рассчитывал, что Настасья убедит Макса это сделать — назовет это в качестве условия восстановления их помолвки. Но — его дочь и двух слов не сказала ему с тех пор, как стало известно о захвате того санатория и о том что Макс обменял себя на заложников. Таких полыхающих гневом глаз Фил не видел у Настасьи еще никогда. И — она тотчас напомнила ему, что именно так глядела в последнее время Маша, её мать. Да, Настасья явно проклинала тот миг, когда позволила себя уговорить — и отправила Максу то сообщение. Она порвала со своим женихом — а теперь неясно было, сумеет ли она когда-нибудь объясниться с ним и поведать, что подтолкнуло её к такому поступку.
Настасья долго разговорила с кем-то по проводному телефону, но произносила слова так тихо, что Фил только сумел понять: говорила она с женщиной. И спрашивать, с какой именно, он не рискнул.
Один только Гастон поглядывал на Фила сочувственно. Но — он, в общем-то, на всех так глядел. И, к тому же, понятия не имел, что натворил сегодня человек, оказавшийся с ним рядом. Человек, который сделался врагом и хозяину черного пса, и его хозяйке.
4
Берестов-старший продолжал читать и в вертолете. И они как раз подлетали к башне-небоскребу, где находилась штаб-квартира ЕНК, когда Алексей Федорович добрался до последней в пьесе реплики. Дараган — авиатор, сбивший самолет Аса-Герра, — обращается к химику Ефросимову: «Эх, профессор, профессор!.. Ты никогда не поймешь тех, кто организует человечество. Ну что ж… Пусть по крайней мере твой гений послужит нам! Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь».
И Ньютон решил, что мерзавец герр Асс, назвавший именем персонажа булгаковской пьесы, выбрал эту пьесу не только из-за него, Алексея Берестова. С помощью такого выбора он еще и передавал послание. Давал понять, что служит он тем, кто организует человечество. Или уже послужил им когда-то. А теперь вынудит служить этим организаторам и Максима Алексеевича Берестова.
«И всё-таки я не могу понять, — убирая листы с текстом пьесы в картонную папку, подумал Ньютон, — с какой стати герр Асс фактически предупредил меня, что я окажусь под ударом? Возможно ли, что он ведет какую-то свою, самостоятельную игру? Или он просто исполнитель воли того, кому отчего-то вздумалось загадать мне загадку?..»
Конечно, ответа на этот вопрос у Ньютона не было — равно как и не было возможности искать его. По крайней мере — в ближайшее время. Ольга издала вдруг какой-то гортанный звук горлом, словно ей внезапно перестало хватать воздуха, и сквозь стекло вертолетной кабины указала вперед: туда, где виднелись гигантские тарелки-антенны на крыше здания ЕНК. Даже ночью здание это источало ярчайший свет, от которого даже ночное небо над ним становилось из темно-фиолетового блекло-синим.
Алексей Федорович проследил взглядом направление, которое она указывала — и чуть рот не разинул от изумления.
Идеально круглая тарелка одной из антенн была рассечена надвое по вертикали черным силуэтом: на парапете крыши стоял мужчина — на фоне этой тарелки сильно напоминающий фигуру на мишени. И по бесчисленному количеству телевизионной аппаратуры и журналистов на крыше нетрудно было догадаться, что о его присутствии здесь знает уже весь ЕНК. Даже с воздуха было понятно: все телекамеры в данный момент работают. И демонстрируют не только Первопрестольному граду, но и всему миру плакат, который мужчина держит в широко раскинутых руках:
Вопреки первоначальным опасениям Ньютона, прыгать вниз человек не планировал. Да и не мог он ничего планировать в своем теперешнем состоянии. На том месте, где раньше у него было лицо, белела лишь плоская маска из плоти. Даже капюшон зимней куртки, наброшенный ему на голову, этой жуткой личины скрыть не мог. Но даже не это более всего поразило Ньютона. Надпись на плакате, который кто-то вручил безликому, гласила: Во всем повинен отец. Покарайте его!
— А что же — охрана здания? — спросил Ньютон; его горло будто веревкой стянули. — Я имею в виду: кто пустил его на крышу?
— Как видите, — сухо произнес полковник, — сотрудники охраны ЕНК это визитера не заметили. Или он просто-напросто соткался из воздуха — так, кажется, выразился когда-то любимый писатель вашей покойной ныне жены? Рр-р-раз! — Мужчина с силой ударил себя кулаком по раскрытой ладони другой руки. — И безликий возник на крыше.
— А террористы, взявшие заложников в санатории? — впервые после посадки в вертолет подала голос Ольга. — Не может ли быть, что это — следующее действие их спектакля?
Полковник глянул на неё то ли с неприязнью, то ли жалостью. Вместо него ей ответил Ньютон:
— Ни тех, ни других мы сейчас допросить не можем. Зато, полагаю, мы сейчас сядем на крышу ЕНК и попробуем выяснить, что тут и как.
— Ну, а если на этом безликом — настоящая бомба? Думаете, люди, которые привели его на крышу, не смогут её взорвать? — не желала успокаиваться Ольга.
Ньютон хмыкнул:
— Думаю, то, что произошло в санатории, вполне согласовывалось с планами этого Аса. А насчет того, что происходит здесь и сейчас — я не уверен, что это часть его плана. Но, если кто-то планирует взорвать бомбу на крыше здания ЕНК, мы должны хотя бы попытаться этому помешать. Хотя за результат поручиться нельзя — сами понимаете.
— Господи, помилуй нас… — прошептала Ольга Булгакова и перекрестилась.
Впрочем, с последним она поспешила: осенить себя крестным знамением ей следовало позже, поскольку самое удивительное ждало их впереди. Пилот вертолета начал заводить машину на посадку — площадка с буквой «Н» на крыше была свободна, — когда все, кто находился в «вертушке», дружно, в один голос ахнули.
5
Ньютон, отвлекшийся в момент разворота над крышей, быстро вскинул взгляд — и вместе со всеми издал изумленный возглас. Чего только ему ни довелось повидать за свою жизнь, однако и он был потрясен открывшимся зрелищем ничуть не меньше, чем Ольга Булгакова или собравшиеся на крыше журналисты.
С человеком на парапете здания что-то происходило — нечто небывалое и немыслимое даже для Ньютона. Вот — только что на месте лица у него была безобразная маска. А затем она просто взяло и исчезла. И вместо неё у человека в капюшоне начали формироваться и застывать вполне человеческие черты. Все тело его вибрировало, ходило ходуном, и было даже странно, что он еще не ухнул с парапета вниз — и не выпустил своего плаката.
— Матерь Божья, Пресвятая Богородица, — шепотом произнес пилот вертолета.
Как и все остальные, он уже понял, что происходит прямо у них на глазах: человек проходит спонтанную реградацию.
— Потрясающе… — не сдержавшись, прошептал Алексей Федорович.
— Вы знаете, как такое возможно? — полковник мгновенно повернулся к Ньютону.
— М-м-м… — тот издал неопределенное мычание, стараясь мимикой не выдать себя. — Какое-то неизвестное науке явление…
С подозрением и разочарованием на лице полковник отвернулся от него, а Ньютон перевел дух. Ибо он знал, о, да, знал, что это было. Отложенная трансмутация — над этой биотехнологией Макс работал когда-то, много лет назад. Но «Перерождение» не захотело ту его разработку внедрять — слишком уж непредсказуемо шел процесс. А теперь Ньютон ни за что на свете не показал бы своей осведомленности этим людям. Пусть им сообщает сведения кто-нибудь другой.
И, пока все глядели в сторону перерождающегося человека на крыше, Алексей Федорович успел сделать вещь не совсем понятную: вытащив из нагрудного кармана пиджака маленький карандаш, он быстро написал несколько строк прямо на картонной папке, в которой лежала пьеса Булгакова. А затем сунул папку в руки Ольге. Та, почти не глядя, взяла у него бесценную пьесу, продолжая смотреть на удивительный процесс, происходящий на крыше — куда уже опустился их электрокоптер.
— Быстро все к нему — к этому клоуну с плакатом! — скомандовал было полковник двоим полицейским, что летели с ними.
Однако Ньютон тотчас ухватил его за рукав:
— Я бы не стал с этим торопиться. Более чем вероятно, что это — ловушка. Сначала туда пойду я, один. Вдруг — я и есть тот отец, которого припечатали позором на плакате.
Надо отдать полковнику должное: он не стал вступать в пререкания с Алексеем Федоровичем. Вместе с ним он вышел из вертолета, отвелчуть в сторону и лишь после этого потребовал:
— Руки!
— Что? — Ньютон самым искренним образом не понял его.
— Я говорю — вытяните вперед руки! — И полковник вытащил из кармана пластиковые наручники.
— Не уверен, что у вас есть полномочия поступать так, — заметил Алексей Федорович, однако руки вытянул.
— А вот я уверен, что мне полномочий хватит! — Полковник с силой затянул пластиковую ленту на запястьях Ньютона, и тот невольно поморщился. — Жаль только, что я не догадался сделать этого раньше. Когда именно вы вступили в сговор с этим герром — как его там? Молчите? Ну, хорошо.
Он обернулся к вертолету, откуда на него с изумлением взирали его подчиненные, и распорядился:
— Дамочку тоже арестовать!
Но никакой дамочки в электрокоптере уже не было. Как не видно её было и нигде поблизости. Впрочем, в толпе народу, запрудившего крышу, легко мог бы раствориться целый взвод солдат.
— Упустили! — заорал полковник. — Его сообщница сбежала!
— Далеко не убежит, — ухмыльнулся радист электрокоптера, — я тут, пока мы летели, на всякий случай подстраховался.
Однако подстраховаться решил не он один. И Ньютон рассчитывал, что его страховка окажется не хуже. Если, конечно, Ольга Булгакова прочтет надпись, которую он оставил на папке.