1
Ольгу Булгакову уже ничто не удивило бы в эту ночь. По крайней мере, сама она именно так считала. И почти как должное восприняла то, что теперь в красном «Руссо-Балте» с ними ехал еще один пассажир.
На вид это был совершенный громила. И могло бы показатьсястранным, что он не сумел дать нападавшим достойный отпор без посторонней помощи. Вот только — Ольга знала, кто он такой на самом деле. Поняла это, когда услышала его имя, произнесенное первой пассажиркой. Которая, надо думать, владела самой полной информацией о процессе по делу Петра Ивановича Зуева — благодаря корпорации «Перерождение», юристы которой снабжали сведениями её мужа. Если, конечно, правдой было всё то, что эта женщина поведала о себе Ольге.
Новый пассажир полулежал на заднем сиденье, куда пересела и женщина, назвавшаяся Марией Рябовой. Вид у него был довольно-таки измочаленный: куртка порвана в нескольких местах, волосы всклокочены, руки — без перчаток — в грязи и кровоподтеках. Однако серьезных увечий он явно не получил. И Ольга не думала, что они едут сейчас за доктором Берестовым ради того, чтобы тот оказал первую помощь этому молодому человеку. Интересно, как отреагировал бы Алексей Федорович, новый Ольгин знакомый, если бы узнал, что она вольно или невольно помогает сейчас вовлечь его сына в какую-то непонятную авантюру? Но, впрочем, Ольга тут же оборвала эти мысли. Какое, собственно, ей дело до того, что станет думать о её действиях Алексей Берестов, о существовании которого она не знала всего несколько часов назад? И в какую и авантюру этот человек втянул её саму?
— Марья Петровна! — Ольга быстро глянула на свою новую знакомую в зеркало — не повернула к ней головы. — Вашему другу ничего не нужно?
— Нет!
— Не думаю, что мы друзья.
Они одновременно ответили Ольге. И та настолько была сосредоточена на вождении, что не поняла даже: какие слова кто произнес? Но — в данном случае это особой роли не играло.
— И вы, Марья Петровна, только что убили человека и рисковали своей жизнью ради того, кто вам даже и не друг? — спросила Ольга; на пассажиров она по-прежнему глядела через зеркало.
Черноволосая женщина как-то странно усмехнулась — а, может быть, просто искривила губы. А вот мужчина, которого она назвала Александром Герасимовым, произнес сухо:
— Думаю, это была просто солидарность реградантов.
Мария Рябова быстро глянула на него — явно довольная его ответом.
— Я не ошиблась, — сказала она. — Именно такой помощник мне и нужен сегодня.
И Марья Петровна объяснила, чего именно она хочет от Александра Герасимова. Ольга слышала каждое слово. И несколько раз порывалась сказать, что она думает по поводу услышанного. Но — всякий раз она ловила в зеркале предостерегающий взгляд Марии Рябовой, которая каким-то образом улавливала её намерения. И в итоге — смолчала.
2
Дверь стеклянного бокса могла открыться в любой момент — Максим Берестов принял для этого меры. Мониторы, к которым был подсоединено тело герра Асса, вот-вот должны были поднять тревогу. Макс уже сидел в кресле на колесиках — с потом на лбу, с холодильной сумкой на коленях. В этот-то момент он и услышал голос у себя за спиной:
— Куда-то собрались, доктор?
Голос был таким сиплым и слабым, что Макс сперва даже и не понял: это заговорил его пациент! Но ответить ему он не успел: мониторы, которыми был оснащен медицинский бокс, взвыли и замигали. Оставалось только выяснить, как быстро заметят это подельники герра Асса, суетившиеся в ангаре. Как быстро они разблокируют входную дверь. И главное — сколько времени потребуется медицинскому лазеру в ножном браслете, чтобы оттяпать ему, Максу, ступню.
Короткую боль он сумел бы выдержать — а потом вкатил бы себе заготовленную дозу кортикостероида. Вколоть её себе заранее он не решился — из опасения, что препарат затуманит ему разум. А он должен был быть в ясном рассудке — чтобы положить ампутированную свою ступню в холодильную сумку. А потом в кресле-каталке выбраться из ангара.
Но — если ампутация продлится дольше, чем он рассчитывал, если окажется неполной, если не все кровеносные сосуды будут прижжены лазером, а главное: если его всё-таки накроет болевой шок… Макс не позволял себе думать о таких вариантах. И не позволил себе повернуться к герру Ассу — который явно пришел в себя из-за того, что Макс извлек из его вены иглу капельницы.
Точнее — не позволил бы себе оборачиваться. Но потом даже сквозь завывания мониторов он уловил еще один звук: надрывный хрип задыхающегося человека. И — Макс не думал, что его пациент симулирует удушье.
Между тем люди снаружи уже начали проявлять беспокойство: некоторые поворачивали головы к плексигласовому боксу, а один из бандитов даже указал на него пальцем. «Минута — и они все будут здесь!» — подумал Макс. Возможно, у него даже и этой минуты не было. И всё же — он вскочил со своего кресла, бросил сумку-холодильник на его сиденье и в два шага подскочил к герру Ассу.
Тот не просто задыхался — его тело била такая дрожь, словно сквозь него пропускали электрический ток. «Как на старинном электрическом стуле! — посетила Макса почти ехидная мысль. — Там ему было бы самое место!» Но ведь он, доктор Берестов, давал когда-то клятву Гиппократа. Так что он схватил иглу капельницы и ввел её в вену подстреленного бандита. А потом вернул в прежнее положение вентиль на капельнице.
Ничего не произошло. Здоровяка продолжала бить дрожь — под ним даже кровать сотрясалась. Нормальное дыхание не восстановилось. И, в довершение ко всему прочему, на его повязке выступило пятно крови: похоже, из-за сотрясений начали расходиться наложенные швы.
Краем глаза Макс видел: к медицинскому боксу уже спешат пять или шесть человек. Подельники герра Асса явно смекнули, что с их раненным предводителем не всё ладно. И это означало одно: план Макса требовал срочных изменений.
Электронный замок бокса со щелчком открылся, дверь отъехала в сторону, и внутрь ввалились посетители. Макс услышал топот вбегающих людей. И был уверен, что у всех них имелось оружие в руках. Причем — отнюдь не какие-нибудь ван Винкли. Однако он даже не повернул головы в их сторону.
— А ну, отойди от него! — проорал тот, кто давеча разъяснил пленнику невозможность его бегства — Макс опознал его по голосу. — Что ты делаешь с ним?
— Я делаю всё, что могу, — сказал Макс, по-прежнему не оборачиваясь. — Если мы срочно не доставим его в госпиталь, его не спасти. Я знаю, где ему могут помочь — и не станут задавать лишних вопросов. Но ехать нужно прямо сейчас.
3
Ангар, к которому подкатил красный «Руссо-Балт», освещал только один-единственный фонарь возле самого входа. Однако даже Ольга Булгакова — не самый опытный водитель — не побоялась ошибиться. Она приехала туда, куда было нужно. Серая громада этого заброшенного на вид строения темнела прямо за оградой московского зоопарка — тоже почти не освещенного в этот час. А главное— закрытого для посетителей с 2081 года.
Ольга Андреевна даже не сразу поняла, о чем речь, когда пассажир, расположившийся на заднем сиденье, вдруг закричал:
— Проезжайте мимо, не останавливайтесь! — И даже слегка толкнул её в спину — прямо через спинку водительского кресла.
Марья Петровна в первый момент тоже удивилась. Но потом явно разглядела за окнами электрокара то же самое, что до это увидел Александр Герасимов: шевеление занесенных снегом кустов в одном месте, кратчайшее мелькание зелёной светодиодной лампочки — в другом, мельтешение теней — чуть поодаль.
— Поверните за угол и заглушите мотор! — Черноволосая женщина даже не глядела на Ольгу Булгакову, когда отдавала это распоряжение.
Но Ольга, несомненно, послушалась бы её. Она была не робкого десятка и всегда этим гордилась, но черноволосая пассажирка словно бы её гипнотизировала. Когда-то в детстве родители водили маленькую Олю в кинотеатр: на показ старинных мультфильмов, созданных столетие назад, а теперь восстановленных и оцифрованных. И одним из таких образчиков отечественной мультипликации была история о Маугли — мальчике, воспитанном волками. Там в одной из серий она увидела кадры, напугавшие маленькую Олю до такой степени, что она постыдно расплакалась. И родителям пришлось увести её из кинозала. Это был эпизод, в котором огромный многоцветный удав по имени Каа завораживал извивами своих колец несчастных глупых мартышек. Заманивал их себе в пасть, явно намереваясь всех их проглотить. Вот такой же мартышкой Ольга ощущала себя перед Марьей Петровной Рядовой.
Однако распоряжение Марьи Петровны тотчас оспорил Александр Герасимов.
— Нет, — он резко мотнул головой — Ольга увидела это в зеркале, — здание окружено. Остановимся — нас тут же схватят. Нужно таранить дверь!
Вот тут Ольга наконец-то позволила себе возмутиться.
— Да вы ополоумели, что ли? Я только разобью машину! Да и кто окружил это здание? Если полиция, они арестуют нас и внутри ангара.
За Александра ответила Марья Петровна:
— Уверена: это не полиция. Это клевреты господина Ф. И, будь у них приказание войти в ангар, они уже вошли бы. Но Александр неправ: идти на таран мы никак не можем. Электрокар нам нужен в целости и сохранности. Здесь — отнюдь не конечный пункт нашей поездки.
Ольга перевела дух: она уже представляла себе, как врезается на «Руссо-Балте» в стальные двери ангара. И она точно знала: воспротивиться воле этой женщины, прикажи она такое, ей не удалось бы. При всем желании.
Однако то, что Марья Петровна Рябова сказала дальше, Ольгу уж точно не успокоило.
— Объезжайте ангар кругом, а потом возвращайтесь к его дверям, — сказала черноволосая пассажирка. — За это время я решу, что делать дальше.
4
Филипп Рябов почти не замечал нацеленных на него телекамер. Как пытался не замечать и того, каким взглядом безотрывно глядел на него Алексей Берестов, его несостоявшийся родственник. Бывший байкер Ньютон смотрелне со злобой или раздражением — как Фил опасался, с учетом того, что он отказал Ньютону в его просьбе повременить с телеобращением. Нет, тот глядел на него с сочувствием. Даже — с некоторым подобием жалости. Как будто понимал, что именно он, Филипп Рябов, сейчас ощущает. Хотя — может быть, и вправду понимал. Учитывая обстоятельства собственной жизни Алексея Федоровича. Трудно было поверить, что несколько минут назад человек этот осыпал Фила такими бранными словами, каких тот прежде и не слыхивал. А ведь то ведомство, где Фил начинал свою карьеру — это был не институт благородных девиц. Правда, бранился Алексей Федорович шепотом — чтобы никто, кроме Филиппа Рябова, не мог его услышать. И лишь тогда, когда понял, что это бессмысленно, умолк. Однако — такого сочувствующего взгляда Филипп Рябов от него всё-таки не ожидал.
— Сегодня, — громко произнес Фил, — я вынужден сделать заявление, которое наверняка получит неоднозначную оценку. Не буду лукавить: решение, которого я принял, будучи президентом корпорации «Перерождение», кто-то, возможно, назовет одиозным. А потому я считаю своим долгом разъяснить, что именно вынудило меня его принять. Вы все знаете о том, что моя корпорация анонсировала новую биотехнологию, которая…
И тут вдруг раздался голос — к новому, взрослому звучанию которого Фил пока что так и не привык. Зато упрямая интонация, с какой были произнесены слова, была ему привычна, как собственное отражение в зеркале:
— Твоя корпорация? — произнесла где-то совсем рядом молодая женщина. — А ты уверен в том, что она твоя, папа?
На голос этот разом повернулись все: и тележурналисты, и сотрудники ОСБ, и полицейские, и Алексей Берестов. Позже всех голову повернул сам Филипп Рябов — он и так хорошо себе представлял, что сейчас увидит. Хотя разум его и отказывался верить, что дело всё-таки дошло до такого. А главное — он не мог понять, как вышло, что предвидеть подобного пассажа он не сумел? И это — после всех событий нынешней, беспредельно долгой ночи!
Неподалёку от выхода на крышу, рядом с посадочной площадкой для электрокоптеров, стояли три человека. Один был — полковник Хрусталев: ухмыляющийся, уже без наручников. Справа от него упирала руки в бока белокурая красавица с непокрытой головой: Ирма фон Берг. А чуть впереди от этих двоих застыла девушка необыкновенной красоты: в распахнутой норковой шубке, в шапочке из такого же меха, из-под которой волной ниспадали роскошные черные волосы. И Филипп Рябов подумал: уже завтра на его дочь откроют охоту все колберы Евразийской конфедерации. Разве только — его жена Маша всё-таки совершит то, что обещала.
Господин Ф. шагнул вперёд. Попытался — следовало отдать ему должное — загородить Настасью от телекамер. Но — журналисты уже обтекали его справа и слева. Отпихивали друг друга. Пробовали задавать какие-то вопросы. И снимали, снимали, снимали.
А Настасья, его прекрасная, обожаемая и такая глупая дочь, сделала между тем ещё несколько шагов вперёд. Потом остановилась — явно дожидаясь, когда тележурналисты обступят её кольцом. После чего снова заговорила. Голос её звучал так громко, что не могло быть сомнений: она прикрепила микрофон, скажем, к ворота губки. Может быть, Ирма надоумила её поступить так.
— Меня зовут Настасья Рябова, — проговорила девушка. — Мой биогенетический паспорт при мне. — И она жестом фокусника извлекла его из кармана шубки. — А этот человек — мой отец, Филипп Рябов. — Она свободной рукой указала на Фила. — И в смысле отцовства он не самозванец. Иное дело — его президентство в корпорации «Перерождение». У него нет никакого права этой корпорацией руководить. А саботировать внедрение реградации он хочет по сугубо личным причинам. Опасается, что поведение реградантов его скомпрометирует. Что все сложат два и два и поймут: сам он нелегально применил эту технологию еще полгода назал.
Полковник Хрусталев нехорошо ухмыльнулся при этих словах Настасьи. Ирма фон Берг нахмурилась — почти что с выражением отвращения на красивом личике. А вот Алексей Берестов глянул на Фила уже даже не с сочувствием — с состраданием.
— Он скажет вам, — продолжала между тем говорить его красавица-дочь, которую слышала и видела сейчас вся Евразийская конфедерация, — что реграданты склонны проявлять неконтролируемую агрессию. Возможно, даже покажет вам видеозаписи, на которых возвращенные переходят черту — убивают людей. Но задайте моему отцу вопрос: принял ли в расчет возможность подобных эксцессов, когда возвращал мою мать?
И это был уж чересчур! Таких вещей его Настасья не должна была говорить. Ни при каком раскладе.
— Неконтролируемая агрессия тут ни при чем, — вполголоса выговорил Фил.
Однако на нем тоже был микрофон. И его голос, усиленный телевизионными динамиками, разнесся по всей крыше штаб-квартиры ЕНК. Да что там! Ясно было: гигантские тарелки спутниковых антенн разнесли голос Филиппа Рябова по всей Евразийской конфедерации.
— Ах, ну да, — кивнула Настасья; она будто этих слов и ожидала. — Сейчас мой отец скажет вам, что этот несчастный, — она указала подбородком на реграданта с плакатом, — взорвет бомбу по распоряжению моей матери, если его не остановить.
У Фила сдавило сердце. И не столько даже из-за обвинений, выдвигаемых его дочерью, сколько из-за того, что она почти всё время говорила о нем в третьем лице. Как будто он и не стоял в паре десятков шагов от неё. А Настасья продолжала:
— Вот только эта бомба — такое же вранье, как и та, которую будто бы заложили в санатории «Перерождения».
И Фил понял: полковник Хрусталев поделился с его дочерью всей информацией, какой владел.
— А вот в этом, — выговорил Филипп Рябов в полный голос, — ты ошибаешься, дочка. У твоей матери и вправду имеется бомба. Только совсем не такая, как все думают. Полагаю, даже его, — он перевел взгляд на господина Ф., — ожидает сюрприз.
5
Максим Берестов ждал — понятия не имел, какой будет реакция на его заявление. Тот соратник герра Асса, который давеча пугал Макса ампутацией ступни, глядел на него теперь так, словно обдумывал идею: а не оттяпать ли ему ногу прямо сейчас? Чтобы он уж точно не сбежал. Да и остальные — кто прибежал в застекленный бокс — никаких признаков дружелюбия не выказывали.
— Ладно, — кивнул, наконец, тот, кто угрожал оставить Макса без ноги. — Сделаем вот что. — Он сунул руку в карман джинсов и вытащил маленькое приспособление, похожее на ключ-брелок для электрокара. — Сейчас я перепрограммирую устройство на вашей лодыжке, доктор. Когда мы выйдем отсюда, ваша нога не отвалится. Но одно ваше неверное движение — и я приведу в действие лазерную пилу. Немедленно. И с большим удовольствием.
И в этот момент снаружи раздался гудок электрокара. Громкий, но не оглушительный. И содержащий даже оттенки мелодичности. Так звучал клаксон только одной машины, известной Максиму Берестову: «Руссо-Балта», собранного на конвейере возрожденного АЗЛК.