Февраль — март 2087 года
1
Берестов Максим Алексеевич, реальный возраст которого приближался к тридцати пяти годам, хоть он и выглядел юношей, де-факто стал третьим президентом биоинженерной корпорации "Перерождение". Пусть даже де-юре и считался вторым. И уже полтора месяца, как он занимал кабинет на сорок четвёртом этаже головного офиса корпорации. Кабинет с панорамным окном, выходившим на Финский залив.
В марте погода в Санкт-Петербурге всегда стояла сырая, промозглая — это Макс помнил ещё со времён своего детства, проведенного в столице Евразийской конфедерации. И сейчас он наблюдал, как дождевые струи прямо-таки размазывало ветром по сверхпрочному, армированному оконному стеклу. Возникала полная иллюзия, будто дождевые капли падают вовсе не вниз. Некоторые из них перемещались во стеклу вбок, стремясь к боковым откосам огромного окна. А некоторые и вовсе выворачивали вверх — вопреки закону всемирного тяготения. И ползли, хоть и медленно, под ажурный козырек окна.
Из-за густых темно-серых туч, обложивших небо, рассвет в ту мартовскую пятницу словно бы и не наступил. И в кабинете Макса горел свет — из-за которого он почти не мог разглядеть панораму города, раскинувшегося внизу.
Зато в оконном стекле Макс видел сейчас свое собственное отражение. Темноволосый, темноглазый, с гладкой матовой кожей — он куда больше походил на героя какого-нибудь старинного сериала для подростков, а не на президента глобальной инновационной гиперконкурентной компании, от усилий которой зависели сегодня жизни чуть ли не всех, кто населял Евразийскую Конфедерацию. Да что там: от разработок «Перерождения» зависело благополучие половины Евразийского материка. И это еще — по меньшей мере. И первым лицом в такой компании почти наверняка должен был сделаться кто-то, имевший хотя бы солидный вид — не такой, как у её нынешнего президента. Так что Макс от оконных стекол отвернулся и громко произнес:
— Занавесить окно!
После чего шторы в его кабинете стали медленно, бесшумно сдвигаться — пряча от взгляда президента корпорации и его собственное отражение, и мокрые дорожки на стекле, оставленные обезумевшими дождевыми каплями. Когда Макс только-только занял этот кабинет, то решил: будет неплохо, если его отец оснастит тут всё приспособлениями умного дома.
«Наш с Дениской отец», — тут же поправил сам себя мысленно Макс. И воспоминание о погибшем брате вызвало у него болезненный спазм в горле. Так что даже пришлось откашляться. Он и сам не ожидал, что до такой степени будет по своему брату-врагу тосковать. А профессора (Фила — Филиппа Андреевича Рябова) так и не привыкнет видеть с Денискиным лицом.
Да, теперь с этим несусветным обманом было покончено. Филипп Андреевич Рябов подписал полное признание в присвоении чужой личности. Но, поскольку экстракция Дениса Молодцова была произведена уже после смерти, уголовное преследование Филу не грозило. Он всего лишь вынужден был покинуть пост президента "Перерождения". И ему надлежало возместить все денежные суммы, полученные им в качестве первого лица глобальной корпорации. Но — угрызений совести Макс после этого меньше ощущать не стал. Он не сумел — и не захотел — помешать Филиппу Рябову занять место Дениса. Поскольку понимал: такого случая начать внедрение технологии реградации в самые короткие сроки ему ни за что бы не представилось, если бы не содействие Филиппа Андреевича. И это являлось непреложной истиной — даже с учётом того, что его несостоявшийся тесть решил потом пойти на попятный.
Однако завершить ревизию своих прегрешений Максим Берестов не успел. Из коммутатора, стилизованного под прибор конца двадцатого века, послышался голос его секретарши Марины:
— Максим Алексеевич, 14.30! Вы помните об интервью? Корреспондентка Единого новостного канала уже здесь!
— Через две минуты можете её приглашать! — распорядился Макс.
А затем привстал с кресла и оправил на себе светло-серый двубортный пиджак, и заодно проверил узел галстука — не скособочен ли? Но — и костюм его, и галстук пребывали в идеальном порядке. Придраться корреспондентке было бы не к чему.
Он подумал: это словцо — корреспондентка — еще в середине нынешнего, двадцать первого века сочли бы просторечным. Однако с тех пор много словарей — лексиконов — отправили в макулатуру. А сейчас такие вот словечки, когда-то считавшиеся устаревшими, стали на каждом шагу употреблять на всей территории бывшей Российской империи. Модное веяние: неоархаизмы.
Телевизионная корреспондентка позвонила ему еще на прошлой неделе.
— ЕНК поручил мне взять интервью у нового президента корпорации "Перерождение", — начала она тот разговор, сразу же отметая все вопросы, которые — вдруг! — могли бы у него, президента "Перерождения", возникнуть.
Первым побуждением Макса было — отказаться, никакого интервью не давать. Но, раздосадованный на самого себя, Макс тогда ответил:
— Буду рад рассказать о новой эре корпорации зрителям ЕНК. Но у меня будет одно условие: не задавать мне вопросов о деятельности моего предшественника. Говорить о нем я не желаю.
«Как будто она не знает», — тут же съехидничал он мысленно над самим собой. Однако не удержался и прибавил — больше из-за смущения, охватившего его, едва он услышал голос этой самой корреспондентки:
— Намерения его наверняка были благими, но всем известно, куда именно вымощена дорога такими намерениями!
Собственный тон показался Максу ворчливым, даже брюзгливым. Как будто ему было не тридцать пять, а, скажем, восемьдесят пять лет. Однако корреспондентка ничего неприятного как будто и не заметила.
— Да, я знаю, куда, — сказала она просто. — Мне и справки наводить не нужно!
И на том их телефонная беседа завершилась.
Так что — о сегодняшнем интервью Макс, конечно же, помнил. Он вообще не имел привычки забывать о чем бы то ни было. «У тебя, Максимка, память как у слона», — частенько говаривала его бабушка по материнской линии, Вера Васильевна. Причем произносила она это далеко не всегда в позитивном контексте — дескать, есть вещи, о которых лучше было бы забыть.
— Кто старое помянет, — любила еще Вера Васильевна прибавлять, — тому глаз вон!
Но вот отец Макса — если он при таких разговорах присутствовал — неизменно парировал:
— А кто старое забудет — тому оба вон!..
Уж он-то всегда был на стороне своего мальчика. Вот только — чего бы он сам, Максим Алексеевич Берестов, не отдал, чтобы позабыть навсегда некоторые дни своей жизни! Да вот, хотя бы — то день, когда он согласился возглавить корпорацию "Перерождение".
2
После событий, случившихся в минувшее Рождество, Мария Рябова не отправилась ни в тюрьму, как ожидал Макс, ни в клинику для душевнобольных преступников — на что, быть может, рассчитывал Фил. Фактически она получила полную амнистию — как пострадавшая от недобровольной экстракции. Этого потребовали представлявшие самые разные правозащитные организации юристы, включая Ирму фон Берг.
Этой барышне всё оказалось нипочем. Макс знал со слов своего отца, что именно она застрелила полковника Хрусталева. Конечно, в свете всего случившегося никаких обвинений ей не предъявили — её действия квалифицировали как необходимую самооборону. Но и сама Ирма из-за того выстрела нимало не переживала. И благополучно сумела избежать модного диагноза ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство, хоть и оказалась захваченной в заложницы. И, невзирая на то, что угрожал ей тогда пистолетом именно сподвижник Марии Рябовой, Ирма не проявляла к Настасьиной матери ни малейшей неприязни.
Но все же — Макс никак не ожидал услышать от барышни фон Берг то, что она передала ему, когда в начале февраля заявилась без предупреждения в квартиру Берестовых на Большой Никитской.
— Марья Петровна Рябова находится сейчас в санатории "Перерождения", как тебе наверняка известно, — начала тогда Ирма.
И — да: Макс, конечно же, о местопребывании госпожи Рябовой знал. Причём находил довольно-таки ироничным тот факт, что его несостоявшуюся тещу поместили в тот самый подмосковный санаторий для реградантов, захват которого она сама же и организовала в первых числах января. В это же заведение благодаря Максу были также отправлены на реабилитацию Наташа Зуева и Сашка Герасимов. И Макс даже самому себе с неохотой признавался в том, что устроил он близкое соседство бывших одноклассников из своих собственных расчетов. В надежде на то, что Сашкина подростковая влюбленность в Наташу выльется во что-то взрослое и серьезное. Но Сашка на присутствие бывшей одноклассницы даже и внимания не обращал. И только спрашивал все время персонал санатория о Настасье Рябовой. Сашка явно влюбился в неё. И Максу отчего-то была неприятна эта мысль — невзирая на полный разрыв с бывшей невестой.
— Да, о Марье Петровне мне всё известно, — сказал он Ирме. — Как я понимаю, она решила нанять тебя, чтобы ты представляла её интересы?
— Верно. — Барышня кивнула. — Потому-то я и пришла к тебе, дружочек. Моя клиентка хочет, чтобы ты навестил её в подмосковном санатории. Прямо сегодня. Если хочешь, поедем вместе на моей машине — она припаркована прямо у твоего подъезда. И, кстати, за рулём — Алекс. Мы решили, что станем жить в Москве, когда поженимся. И наша свадьба — через месяц. Ты получишь приглашение, разумеется.
Это её бархатный голос с легчайшим немецким акцентом — он почти убаюкивал. И Максу пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить насмешливо и грубо:
— Чего хочет твоя клиентка — это уж точно не мои проблемы. Можешь передать госпоже Рябовой, — он осекся, поняв, что это прозвучало двусмысленно, и уточнил: —…передать Марье Петровне Рябовой от меня кукиш с маслом. Или как вы, немцы, говорите — Pustekuchen! — И для вящего эффекта он ещё и сложил пальцы правой руки в неприличную дулю.
Но, если он рассчитывал смутить барышню фон Берг, то напрасно. Та при его словах и не поморщилась.
— Моя клиентка, — сказала она, — предполагала, что ты не проявило энтузиазма. А потому просила тебе передать: встретиться с ней — в интересах твоей семьи. Она ни в коем случае не пытается угрожать твоему отцу, отнюдь нет. Но — в случае, если ты отклонишь её просьбу, она может случайно припомнить, кто именно вел машину, которая доставила вас всех в ту ночь к зданию ЕНК. Конечно, для тебя благополучие Ольги Андреевны Булгаковой может особой роли и не играть. Однако у Алексея Фёдоровича может быть иное мнение на сей счёт. Это не мои слова — я дословно цитирую мою клиентку.
Вот так и вышло, что в первую неделю февраля Максу довелось ещё раз побывать в Егорьевском уезде Московской губернии. Разумеется, поехал он туда на своей собственной машине. Но электрокар Ирмы, за рулём которого сидел бывший рижский полицейский Алекс, следовал по пятам. Как будто барышня фон Берг опасалась, что он, Максим Алексеевич Берестов, в последний момент передумает и повернет обратно.
Тот день выдался куда более вьюжистым и морозным, чем шестое января. И парковочная площадка перед санаторием была полупустой: всего шесть электрокаров, явно — принадлежавших персоналу — стояли на ней в ряд. Ни одного человека поблизости Макс не увидел. Из метели не появлялись ни тележурналисты, ни полицейские, ни, паче того, террористы. И только медноствольные сосны всё также величаво вздымали свои темно-зеленые головы чуть в стороне от санаторного корпуса — невозмутимые, словно викторианские аристократы.
В палату своей несостоявшейся тёщи Макс пошёл один. Слава Богу, у Ирмы хватило ума остаться в машине — не сопровождать его и в здании тоже, не раздражать ещё больше. Он и без того ощущал себя ввинченным сверх всякой меры. Причём даже не из-за того, что Мария Рябова побудила его приехать сюда при помощи плохо завуалированного шантажа.
Ирма не могла этого знать, но никаких угроз Марьи Петровны он, Макс, не боялся. Не имел оснований бояться. Существовала куда более веская причина, подтолкнувшая его совершить поездку в Егорьевский уезд. Чего бы там ни хотела от него Марья Петровна, сам-то он хотел одного: поговорить о Настасье. С которой он после событий в штаб-квартиру ЕНК и десятком слов не перемолвился. Она уехала тогда со своим отцом, не сказав Максу — куда. А при расставании только и спросила:
— Можно, Гастон пока побудет пока со мной?
И Макс, конечно же, сказал: "Можно". Хоть и понятия не имел, как он будет обходиться без своего ньюфа. Но — если бы потребовал немедленного возвращения их общего пса, могло бы возникнуть впечатление, что таким способом он, Макс, вознамерился наказать Настасью за то, что она его бросила. А создавать такое впечатление Макс не желал. Категорически. Ну, уж нет, дамы и господа, только не это. Наказывать Настасью ему было не за что. А если бы и было за что, он скорее согласился бы пройти новую трансмутация без наркоза, чем стал бы это делать.
Палата Марии Рябовой, куда Макса привела медсестра в коротеньком, идеально подогнанным по фигуре, белом халате, больше походила на номер-люкс в пятизвездочном отеле. И даже решётки на окнах — явно ручной ковки, с затейливыми завитками и пышными чугунными розами — не портили впечатления.
Марья Петровна сидела на мягком кожаном диване возле зарешеченного окна — лицом к двери, явно поджидая посетителя.
— Я очень рассчитывала, что вы придете, Максим Алексеевич, — произнесла она так, словно Макс наносил ей светский визит. — Прошу вас, присаживайтесь!
И жестом королевы она указала ему на кожаное кресло, стоявшее от её дивана чуть сбоку. Наверняка понимала: садиться с нею рядом на диван посетитель не захочет.
Но Макс не захотел садиться вовсе.
— Благодарю, я предпочту постоять. Не думаю, что наш разговор затянется. — Макс прикрыл за собой дверь, но отходить от неё далеко не стал.
Марья Петровна оглядела его с головы до ног. Свою куртку он оставил в гардеробе, и теперь на нем были только джинсы и свитер — вероятно, не самая подобающая одежда для визита к королеве. Она-то сама облачилась отнюдь не в больничный халат, а в английский костюм: — синий шерстяной жакет без воротника и юбку фасона "миди".
— Стойте, если вам угодно, — сказала Марья Петровна. — Тем более что разговор наш и вправду не должен выйти долгим. У меня, собственно, будет к вам одна-единственная просьба: стать преемником моего мужа Фила. Занять кресло президента "Перерождения", которое ему в связи с открывшимся обстоятельствами пришлось освободить.
Макс едва не расхохотался — гомерическим смехом. Да, он ожидал от своей несостоявшейся тёщи какой-нибудь нелепицы, однако всему же есть предел!
— А то что? — спросил он. — Вы найдёте способ очернить Ольгу Андреевну Булгакову, завлита Художественного театра, чтобы подгадить моему отцу? Или, быть может, представите, что они все действовали сообща: мой отец, Ольга Булгакова и герр Асс, которому они совместными усилиями придумали булгаковский псевдоним?
Марья Петровна его тираде только улыбнулась. И эта её улыбка — чуть хитроватая, почти ребяческая — мгновенно заставила Макса вспомнить о Настасье. Мимика людей не меняется при трансмутации: мать и дочь улыбались совершенно одинаково.
— Вы уж очень невысокого мнения обо мне, Максим Алексеевич. Вы бы еще предположили, что я стану на вас воздействовать силой внушения! А, впрочем, мы оба знаем: после неоднократных трансмутаций человек становится невосприимчив к внушению реградантов. Я никоим образом не угрожаю ни вашему отцу, ни его пассии. Однако подумайте вот о чем: очень ли сильно старался мой муж Фил сделать так, чтобы ваше совместное детище — технология реградации — получила повсеместное распространение?
Макс только поморщился — ничего не ответил. Да Марья Петровна его ответа и не ждала — продолжила себе говорить:
— Фил готов был разрушить и вашу жизнь, и жизнь нашей Настасьи, лишь бы только не дать этой технологии хода. Вы ведь уже в курсе, что это он вынудил Настасью с вами порвать? Дабы потом она выдвинула вам условие — что она возобновит вашу с ней помолвку, если вы признаете своё неполное авторство в технологии реградации? Представьте, сколько лет ушло бы на судебные тяжбы, когда вам пришлось бы доказывать, что без вашего участия технология Фила никогда не была бы доведена до практического применения? И сколько безликих погибло бы за это время — хотя их всех можно было бы спасти? Настасья — та всё это поняла очень быстро. Поэтому-то и не может теперь себе простить, что пошла на поводу у своего отца.
— Она ни в чем не виновата. — Макс, не осознавая сам, что делает, подошел к тому креслу, на которое давеча указывала ему Марья Петровна, и тяжело в него опустился.
— Я говорила ей об этом много раз, когда она меня навещала. Но что толку? Она считает — и не без оснований — что по вине её родителей технология реградации оказалась скомпрометированной. Да, да, я нисколько и с самой себя не снимаю вины за всё случившееся.
— Ну, тогда сделайте одолжение себе и мне: перестаньте ходить вокруг да около! Чего вы на самом деле от меня хотите?
— Да, собственно, того же, чего вы сами хотите, бесценный Максим Алексеевич! Вышло так, что наши с вами интересы полностью совпадают. И не нужно хмыкать и крутить головой! Сейчас вы сами поймете, что я права. Я обещаю дезавуировать заявления Александра Герасимова о силе внушения реградантов. И мне поверят, уж будьте благонадежны. Но и вы должны сделать кое-что: осуществить новую разработку. Создать препарат, который поможет реградантам преодолеть эмоциональную нестабильность — как это называет моя адвокатесса. И, чтобы синтезировать подобный препарат в кратчайшие сроки, вам понадобятся все ресурсы "Перерождения".
— А вы ни о чем не забыли, часом? Я — самый одиозный ученый, каких видел свет. Акционеры "Перерождения" рехнулись бы, если я попробовал возглавить корпорацию. Рыночная капитализация компаний вам не подвластна, если вы не в курсе.
— Ну, — проговорила Марья Петровна, поднимаясь с дивана и мимолетным движением оправляя на себе юбку, — эту проблему я намерена решить прямо сегодня. Ирма фон Берг дожидается меня сейчас в своей машине. И она заранее испросила разрешение у руководства санатория, чтобы я могла на полдня покинуть это замечательное заведение. Так что мы прямо сейчас совершим поездку.
3
Макс до такой степени погрузился в свои воспоминания, что даже слегка вздрогнул, когда дверь его кабинета распахнулась, и Марина пропустила внутрь корреспондентку. К удивлению Макса, девушка пришла одна — не в сопровождении телеоператоров, как он ожидал.
Он ощутил укол беспокойства — болезненный, как если бы ему вогнали иглу глубоко в ладонь. В ладонь правой руки — в которой он задержал на секунду или две руку девушки, протянутую для рукопожатия. Впрочем, рукопожатие всё равно показалось ему мимолетным. А корреспондентка уже угнездилась на стуле, стоявшем через стол от кресла Макса.
— А где же телеоператор? — спросил Макс — хотя ответ и так представлялся очевидным.
— Зачем он мне — этот оператор? — Девушка пожала плечами и поставила на стол Макса миниатюрную видеокамеру. — Я сама произведу запись. Надеюсь, возражений не будет?
И что, спрашивается, Макс должен был отвечать? Он родился не вчера и отлично понимал: если вам кажется, что с вами ведут какую-то игру, то — вам совсем даже не кажется. Однако — не спорить же ему было с новоиспеченной журналисткой? И он сказал:
— Разумеется, я не возражаю. Мы можем начинать? Или, быть может, я вначале всё-таки смогу получить список вопросов для ознакомления?
Собственно, список он просил у неё еще в прошлый раз, но тогда корреспондентка отговорилась. Сказала, что она избрала для себя журналистское кредо: заранее интервьюируемого с вопросами не знакомить. И сейчас девушка сделала вид, что даже и не слышала его вопроса. Это было совершенно в её духе. Она установила видеокамеру так, чтобы объектив смотрел на Макса, и спросила — явно для проформы:
— Итак, мы можем начинать?
При этих её словах Максу послышалась за дверью кабинета, в его приёмной, какая-то возня. Однако он особого значения ей не придал. Пусть Марина во всём разбирается — ему-то уж точно сейчас не до того.
— Да, не будем тянуть время, — кивнул он. — Какой будет первый вопрос? Полагаю, не о том, в каком возрасте я увлёкся генетикой?
Он попробовал улыбнуться, но представил, как его улыбка должна выглядеть сейчас со стороны — и тут же её погасил. Скроил серьёзную мину.
Корреспондентку, однако, его шутка явно позабавила. И на губах её возникла усмешка: лукавая, чуть ребяческая.
— О, нет. — Девушка включила видеокамеру. — Мой первый вопрос будет о другом. Каково это было — навсегда расстаться со своим инкогнито?
Макс размышлял не меньше минуты, прежде чем ответить.
Он подумал: если бы Мария Рябова не уничтожила его инкогнито так быстро и безвозвратно, решился бы он сам когда-нибудь на такой поступок? А главное тогда решился бы он сам, без давления извне, вернуться в корпорацию, покинутую много лет назад? И как приняли бы нового (старого) руководителя нынешние акционеры и прежние коллеги, когда б ни Марья Петровна?
Он вспомнил ту их февральскую поездку — когда они на двух разных электрокарах прибыли в московский офис "Перерождения". Где — сюрприз, сюрприз! — как раз проводил выездное заседание совет директоров корпорации. И Макс, злорадствуя мысленно, заявился на его заседание в джинсах и толстом свитере с высоким воротом.
То, что случилось потом, он, Максим Берестов, должен был бы предвидеть. Но вот, поди ж ты — не предвидел. А ведь он знал: большинство тех, кто заправлял делами в "Перерождении", успело уже пройти трансмутацию. И, поскольку выбор у этих людей был огромный, и финансы позволяли, они с самого начала выбрали для себя такие физические параметры, которые устраивали их полностью. Так что — в повторном перерождении никакой потребности у членов совета директоров не возникло.
— Я рада представить вам, — сказала им всем тогда Марья Петровна Рябова, — нового президента корпорации — Максима Алексеевича Берестова. Осталось только уладить формальности — сейчас вы все проголосуете за его кандидатуру.
И — уже три дня спустя Макс покинул квартиру своего отца на Большой Никитской. Перебрался в продуваемый ветрами Санкт-Петербург.
А теперь Макс ответил корреспондентке:
— Расстаться с инкогнито оказалось нетрудно — в свете того, что сейчас рядом с мной нет близких мне людей, которые могли бы пострадать из-за раскрытия моей истинной личности.
На миг девушка смешалась — или, возможно, Максу это просто померещилось. Но улыбка с её лица пропала — это точно. А за дверью своего кабинета Макс опять услышал звуки какой-то непонятной возник. И ещё — приглушенно прозвучал голос его секретарши, которая явно увещевала кого-то.
Корреспондентка между тем быстро совладал с собой, задала свой следующий вопрос:
— Ну, а в плане личной безопасности не возникло никаких проблем? Нашим телезрителям я напомню, — прибавила девушка, даже не развернув в свою сторону единственную видеокамеру, — что Максим Алексеевич Берестов является автором того самого изобретения, на основе которого корпорация «Перерождение» десять лет назад начала внедрение технологии трансмутации. Что привело к известным всем катастрофическим последствиям. Патенты, проданные господином Берестовым «Перерождению», можно считать самой ценной интеллектуальной собственностью корпорации. Без них её деятельность стала бы невозможной.
Макс не хотел впадать в раздражение, но ничего не сумел с собой поделать: в словах корреспондентки слишком явственно проступила недобрая, ядовитая подоплека.
— Так я не понял, в чем была суть заданного вопроса? — спросил он. — Или ты, Настасья, решила приехать сюда из Москвы только затем, чтобы напомнить мне: это из-за меня начался глобальный хаос? Если да, то тебе не стоило и трудиться. Я и без того ни на минуту об этом не забываю.
Его бывшая невеста протянула руку к видеокамере и остановила запись. А её прекрасное лицо сделалось совсем уж детским. Казалось, ей сейчас не девятнадцать лет, а снова — девять, как в тот год, когда её мать и дед стали жертвами колберов. И в который уже раз Макс подумал: он должен обратиться на ЕНК — в тамошний совет по этике. И поставить перед ним вопрос: допустимо ли было нанимать в качестве корреспондента медиа-гиганта юную девушку, не имеющую ни журналистского образования, ни опыта работы на телевидении, ни жизненного опыта как такового? Нанимать — исходя только из пиар-мотивов: чтобы привлечь внимание зрителей, следивших за той рождественской историей? И, уж конечно, заметивших исключительную Настасьину красоту.
— Настасья, — быстро проговорил он, — извини, что я вспылил! На самом деле я…
Он собирался сказать: очень рад тебя видеть. Однако его бывшая невеста перебила его:
— Мой вопрос, — проговорила она, — сводился к тому, что я хотела узнать: уверен ли ты на сегодняшний день в своей личной безопасности? Что ты думаешь о тех обстоятельствах, при которых погиб твой брат? Считаешь, его гибель была случайной? Не опасаешься, что следующую свою атаку "Добрые пастыри" совершат на тебя? Ведь это лишь по официальной версии их организация перестала существовать!
— Я думаю, — сказал Макс, — всего этого просто не должно было произойти. Но — всё это произошло. Всё то, чего я не опасался, потому что считал это невозможным. И мои разработки привели мир чуть ли не к апокалипсису. И Денис погиб на моих глазах. И — ты решила со мной порвать. А что касается добрых пастырей — так это просто мелочь. Поскольку я считаю их атаку возможной. Так что — меня охраняют на совесть. Можешь в этом не сомневаться.
Настасья вскинула подборок — поглядела Максу прямо в глаза. И на губах её снова возникла улыбка, вот только — очень уж грустная.
— Ну, — сказала девушка, — безопасности слишком много что не бывает. И кое-кто вполне способен сделать твою жизнь более безопасной. А потому я хочу вернуть его тебе. Он очень по тебе скучает. Даже похудел, по-моему.
Макс на миг ощутил такое давление в груди, что едва сумел сделать вдох. Он, уж конечно, понял, о ком ведёт речь его Настасья — вернее, больше уже не его Настасья. И наконец-то он уразумел, что это за возня доносилась из его приёмной. И всё же — он даже с места не сдвинулся при этих Настасьиных словах. Слишком боялся потерять её взгляд.
— А ты? — спросил он. — Что же — ты?
— Мне придётся обойтись без Гастона. — Её улыбка сделалось ещё более печальной.
— Не изображай дурочку — это тебе не идёт! — Он зло дернул головой, но — по-прежнему глядел при этом в её зелёные глазищи, которые явно начинали наливаться слезами. — Неужели тебе — всё равно? Гастон меня не забыл, а ты?..
Она всё-таки опустила, глаза, однако Макс увидел в этом добрый знак. И повторил так громко, что это больше походило на крик:
— А ты?!
Но — ответить ему Настасья не успела. Какими бы словами ни увещевала секретарша его ньюфаундленда, они явно не имели ровным счётом никакого значения в сравнении с криком его хозяина. В следующий миг раздался такой звук, как если бы кто-то ударил тараном в дубовую дверь. Она распахнулась, и в кабинет президента "Перерождения" ворвалась чёрная мохнатая комета. Прямо через стол она метнулась к Максу, сшибив на пол видеокамеру Настасьи. А затем — кресло Макса в один миг откатилось назад, к стене. И повезло ещё, что эта стена оказалась близко. А не то он, Максим Алексеевич Берестов, великий генетик, грянулся бы со всего маху вместе со своим креслом на пол. Поскольку огромный чёрный пес — весом в семьдесят пять килограммов — прыгнул на него сверху, нимало не заботясь об устойчивости хозяйской офисной мебели.
Гастон уперся здоровенными задними лапами в пол, передними — в грудь хозяина, и принялся мусолить ему лицо языком с таким самозабвенным восторгом, что Макс даже о Настасье на миг позабыл. Он ощутил, как глупая, счастливая улыбка растянута его собственные губы, а когда ему удалось чуть отодвинуть от себя круглую башку Гастона, у того на морде сияла почти такая же улыбочка. Темно-карие глаза пса светились, как два куска янтаря на солнце, с розового языка капала слюна, и весь костюм Макса покрылся, словно чёрной паутиной, собачьей шерстью. И — это был один из самых счастливых моментов в жизни новоиспеченного президента "Перерождения".
Но, когда он наобнимался с Гастоном и все-таки ссадил его на пол, Настасьи в кабинете уже не было. Макс и не заметил, в какой именно момент девушка ушла. И только её видеокамера так и осталась лежать не полу — хоть при падении она и не разбилась.
4
Господин Ф. уже три месяца кряду впадал в раздражение, когда за воротами своего загородного дома в ближнем Подмосковье видел электрокар с водителем, присланный с Лубянки. И не потому вовсе он раздражался, что считал это неуместной бравадой перед соседями. Тех увозили от ступеней от ступеней их домов машины куда более дорогие, чем демократичный седан «Лада», выбранный руководителем ОСБ в качестве служебного авто. И даже не в том состояло дело, что номера у этого седана были специфические — какие полагались только конфедератским чиновникам высшего ранга. Причина, по какой руководитель ОСБ так невзлюбил служебный транспорт, от которого он не мог отказаться, не вызвав при этом подозрений, состояла в ином. Уже три месяца в его доме проживал постоялец, коего он отнюдь не планировал показывать лубянскому водителю. Пожалуй что, его водителя хватил бы Кондратий, познакомься он с этим постояльцем накоротке. А наносить ущерб здоровью своих подчиненных господин Ф. уж точно не хотел.
Он отлично понимал, что совершил непростительную глупость, когда он решил поселить в своём доме такого жильца. В Своде законов Евразийской Конфедерации деяние господина Ф. имело совершенно конкретное название: сокрытие улик по делу. И руководитель ОСБ об этом отлично знал.
«Но ведь реального вреда от этого никому нет», — с привычной легкостью мысленно произнес он себе в оправдание тем субботним утром. Легкость эта, впрочем, обусловлена была весьма приятным для него фактом: вовсе не лубянский транспорт прибыл за ним сегодня. Так что господин Ф. шагнул со ступеней своего особняка на обдуваемый теплым воздухом тротуар не один — в сопровождении того самого жильца, три месяца назад им присвоенного и с тех пор от всех скрываемого.
На тротуаре, припаркованный под небольшим углом к бордюру, стоял белый лимузин «Руссо-Балт — Парус». Историю этих авто господин Ф. помнил со школьной скамьи. Когда-то давно, при государе императоре Николае Втором, «Руссо-Балты» производили в Риге. А уже в двадцать первом веке московский АЗЛК возродил легендарную марку. И стал выпускать под ней электрокары представительского класса. Эмблема «Руссо-Балта» осталась при этом прежней, имперской: золотой двуглавый орел. И спутник господина Ф. воззрился на этого орла не просто с интересом: взгляд его темно-карих глаз сделался сияющим, жадным.
— Я видел такие машины раньше, в том городе!.. — произнес он (по счастью, очень тихо произнес, так что услышал его только сам господин Ф.), а потом осмотрел машину всю: от багажника до капота, от колес до крыши.
Теплый ветерок из придомового воздуходува закручивал вокруг колёс машины крохотные пылевые вихри. А ещё — воздуходув издавал монотонное гудение, слегка приглушавшее остальные звуки. А не то водитель "Паруса" тоже запросто мог бы повредиться здоровьем — если бы услышал совершенно безобидную фразу, произнесенную одним из двух его пассажиров. Они оба устроились на заднем сиденье — господин Ф. и его спутник. После чего электрокар с золотым орлом на капоте бесшумно рванул с места. И за пару секунд разогнался до ста десяти верст в час. Руководитель ОСБ знал: водитель не из лихачества решил прокатить их, что называется, с ветерком. Ехать им предстояло долго — до самого Санкт-Петербурга. Но — сесть на поезд или в самолёт с таким спутником господин Ф. уж точно не решился бы. О Своде законов он хорошо помнил.
Господин Ф. увидел их отражения в зеркале: своё собственное и своего спутника. И ему показалось, что тот улыбается. Причем улыбка эта словно бы говорит: "Я просто счастлив, что ты моих ожиданий не обманул!"
И руководителю ОСБ было от чего-то особенно приятно одобрение этого странного существа. Хотя у него самого, видит Бог, имелись поводы как для самобичевания, так и для сугубой гордости после всего, что случилось в начале января.
Тогда он едва не допустил катастрофы — масштабы которой вышли бы не только за пределы Москвы, но и за границы ЕАК. Отец и сын Берестовы — вот кто спас тогда всех. А ему самому после всех допущенных ляпов и просчётов впору было бы написать прошение об отставке. Но — пусть это могло бы показаться парадоксальным, отказаться от этой идеи его побудили безрукий реградант Зуев и очень быстро шедший на поправку герр Асс.
Зуева тогда вернули в ту клинику, откуда незадолго перед тем он совершил свой немыслимый побег. Однако пришлось произвести психиатрическое освидетельствование мерзавца. И психиатры подтвердили: пациент не невменяем, по меньшей мере — временно. А, стало быть, принудительной экстракции не подлежит. И господин Ф. подумал тогда: он дождется того момента, когда психику бывшего директора зоопарка приведут в норму, сколько бы времени это ни заняло. После чего пустил в ход всё своё влияние и все ресурсы ОСБ, чтобы добиться публичного процесса над ним. Исполнит не воплотившуюся пока мечту о возмездии, которую лелеял Александр Герасимов и все те, кто знал и любил детей, Зуевым беспощадно погубленных.
Ну, а с герром Ассом руководитель ОСБ поступил и проще, и изощреннее одновременно. Когда тот оправился после ранения, его тут же арестовала ОСБ. Но — господин Ф. немедленно поместил его не в тюремную камеру, а на конспиративную квартиру. После чего сделал официальное заявление: преступник-де готов дать обличающие его сообщников показания, но его адвокат требует в обмен на это соглашение об иммунитете. А пока сделка не заключена, пресловутый Асс будет находиться под охраной спецслужб. Конечно, руководитель ОСБ намерен был использовать его в качестве потенциального свидетеля по делу Марии Рябовой — в том случае, если она снова начнёт выкидывать коленца. О чем и сообщил отцу и сыну Берестовым, перед которыми он был в неоплатном долгу.
— Так что, — заверил он их, — эта дамочка ничем навредить вам не сможет. Уж на этот счёт можете быть спокойны.
5
В ту субботу Максим Берестов принимал посетителей не в служебном кабинете, а в своей петербургской квартире. Точнее, в квартире, которая досталась ему ещё от деда с бабкой по материнской линии. Здесь, на Набережной канала Грибоедова, город Санкт-Петербург смотрелся совсем не так, как из панорамного окна его кабинета. Да и день сегодня выдался совсем другой: за окнами старинной квартиры вовсю изливало ультрафиолет ослепительное мартовское солнце. Он предложил бы своим гостям прогуляться по городу, когда те прибыли. Но точно знал, что господин Ф. отвергает такое предложение. Он всё ещё опасался, что его диковинный питомец чем-нибудь себя выдаст.
Да Макс и сам, пожалуй, мог бы легко выдать себя удивлением — он даже ахнул, когда Гастон Девятый переступил сегодня порог его квартиры. А вот его собственный пес — которого и господин Ф., и господин Рябов именовали Гастоном Первым — выказал полнейший восторг при появлении своего двойника. Принялся прыгать вокруг него, словно всё ещё был щенком, и хвостом изображать султанское опахало. Так что в воздухе летали, словно тополиный пух, бесчисленные чёрные шерстинки. Весна — время собачьей линьки, как-никак.
— Рад видеть вас обоих, — сказал Макс, пожимая руку своему знакомцу руку. — Я не был уверен, что вы приедете, когда вчера вам позвонил.
— Это я его уговорил, — раздался вдруг голос — до того похожий на голос самого Макса, что тот даже вздрогнул.
Он не понял, кто говорил, и вопросительно глянул на руководителя ОСБ. Но тот лишь улыбнулся хитроватой улыбкой и показал взглядом вниз — туда, где посреди прихожей стоял двойник Гастона. Его клон, созданный профессором — Филиппом Рябовым.
Этот двойник поглядел на Макса — иронически, как тому показалось. А потом сделал такое, что Макс, не устояв на ногах, с размаху сел на низенькую полочку для обуви, доставшуюся ему ещё от бабушки Веры Васильевны.
— Я очень хотел познакомиться и с вами, и со своим прототипом, — проговорил чёрный пес, приехавший вместе с господином Ф.
И Максу показалось, что даже у Гастона — его Гастона — отпала при этом челюсть. Его ньюф мгновенно перестал скакать вокруг своего двойника и даже слегка от него отшатнулся. А его темно-карие глаза вспыхнули воинственным зеленоватым светом.
— Ну, ну, Максим Алексеевич, — проговорил господин Ф., — не надо так переживать. Я же предупреждал вас: мой Гастон — не совсем собака. Я даже придумал для него наименование: киноид — по аналогии с андроидом.
Гастон Первый между тем подбежал к хозяину и встал между ним и своим двойником, заслоняя от него Макса широким черным боком.
— Всё в порядке, мальчик! — Макс потрепал его по голове — но сам смотрел при этом на господина Ф. — Как я понимаю, киноид — это значит пес-киборг?
— Именно так. И господин Рябов сумел так модифицировать голосовые связки кибер-собаки, чтобы дать ей возможность говорить[1].
Макс не выдержал — издал нервный смешок.
— А ещё меня называют безумным гением! — воскликнул он, однако при этом сам ощутил, что в голосе его прозвучало восхищение. — Но зачем профессору — в смысле, Филиппу Андреевичу Рябову — понадобилось делать своих киноидов копией моего Гастона?
— Как я понял с его слов, — господин Ф. тоже провёл ладонью по голове своего пса, — профессор намеревался осуществить подмену. Заменить своим кибер-псом вашего Гастона.
— Но смысл-то в этом какой был?!
— Да разве же непонятно? — И это снова подал голос Девятый. — Чтобы шпионить за вами. Может быть, и за своей дочерью шпионить тоже.
— Мы с ней расстались. — Макс сам ощутил, как поникли его плечи. — Она вчера уехала сразу после того, как вернула мне Гастона. И я навел справки: она вернулась в Москву. У неё там теперь работа — на Едином новостном канале.
Макс даже не знал, кому он это говорит — господину Ф. или его невероятному псу. И подумал: в равной степени смешно ему искать сочувствия и у того, у другого. Они оба в равной степени были ему чужими. Но господин Ф. неожиданно присел рядом с ним на полочку для обуви, произнес:
— Я это знаю. Моя организация круглосуточно охраняет Настасью Филипповну Рябову, как я вам и обещал.
Минуту или две они сидели молча. И Гастон Первый, совершенно успокоившись, уселся на пол возле ног Макса. А его говорящий двойник — тот и вовсе улегся посреди прихожей, после чего в ней совершенно не осталось свободного места.
— Жаль, что мой Гастон не умеет говорить! — Макс то ли рассмеялся, то ли вздохнул — он и сам не понял. — Тогда, по крайней мере, я мог бы поговорить с ним о Настасье. Узнать, что она думает обо мне на самом деле. Как полагаете, это тоже могло бы считаться разновидностью шпионства?
— Я полагаю, — сказал господин Ф., — вы сможете лично выяснить у Настасьи Филипповны, что именно она думает о вас. Когда вы увидитесь с ней в следующий раз. Я, как и вы, уже довольно давно живу на свете. И за это время твёрдо усвоил одну вещь: всё ваше — к вам вернётся. А если нет — значит, это не было вашим с самого начала.
— А если нет, — сказал Макс, — тогда вернусь я.
Больше книг на сайте - Knigoed.net