1–2 июня 2086 года. Суббота и воскресенье. Тверская губерния
1
Настасья чувствовала себя так, будто у неё в груди уже взорвалась бомба. Там, где должно было бы находиться её сердце, она ощущала одну только пустоту. Тянущую, поглощающую всё — как черная дыра из космоса. Солнце уже взошло, в лесу гомонил оглушительный птичий хор, но для Настасьи окружающий мир стал чем-то вроде театральной декорации — как она их помнила из далекого детства, когда театры еще работали, и родители водили ее на дневные спектакли.
Эти сегодняшние декорации застилал утренний туман — и столь же туманными виделись Настасье намерения её спутников.
— Почему нельзя отцепить один электровоз — тот, который заминирован, — а вторым оттащить отсюда весь Новый Китеж? — в отчаянии спросила она у Макса.
Они уже успели выяснить, что пароля, необходимого для деактивации взрывного устройства, никто, кроме застреленного Молодцова, не знал.
— Второго, считай, уже нет. Когда бойцы Дениса поняли, что мы удираем, они открыли по нему пальбу. И повредили переднюю ось. Но ты не волнуйся: ты успеем доехать до водохранилища. Если взрыв произойдет в воде — никто не пострадает.
«Если…» — подумала Настасья.
Её дед давал указания двоим охранникам Нового Китежа, которые возились теперь с дверьми отцепляемого электровоза — торопливо блокируя их то ли ломами, то ли какими-то рычагами.
— Но почему тот человек, который нас встречал — этот ваш Дюпен — решил убить и тебя, и Алексея Федоровича? — Настасья знала, что раненый Берестов-старший находится теперь в медицинской палатке, разбитой неподалеку от железнодорожных путей. — Он умом повредился? Или, может быть, эти ниндзя Розена его загипнотизировали?
— Сергей Ильич Черенков — ну, Огюст Дюпен — должен был получить полный контроль над поездом, если бы и я, и мой отец перешли в мир иной. Вот, наверное, он и не выдержал искушения. Очень захотел стать единственным владельцем и бенефициаром Нового Китежа. Он-то и передал людям Розена необходимые для побега инструменты. И, несомненно, сообщил, в каком вагоне состоится сходка. Хотя потом он устранил бы их вместе с Розеном: никто не должен был помешать ему овладеть Новым Китежем.
— Для чего? Чтобы брать деньги с прибывающих пассажиров?
— Хорошо, если так. — Макс как-то странно на неё поглядел.
И Настасья поняла: Дюпен мог бы стать миллиардером, если бы продал колберам хотя бы половину своих пассажиров.
— Тогда повезло, — сказала она, — что Денис его застрелил.
Макс помрачнел, и Настасья подумала: связь между двумя братьями была куда более крепкой, чем они оба считали. О том, что Денис Молодцов приходился Максу единокровным братом, Настасье успел сказать дед — пока Макс бегал в свое купе за пустой капсулой для экстракции. Той самой, при помощи которой она украла когда-то облик своего Ивара.
«Теперь Ивар и Макс — это одно целое», — подумала она.
И тут же какая-то другая её часть — та, что поселилась в черной дыре на месте её сердца, прибавила: «И теперь ты потеряешь их обоих — навсегда».
— Хотел бы я знать, почему Денис выстрелил именно в него, — сказал Макс. — Не понял, что Дюпен больше не заодно с нами — со мной и с моим отцом?
— Может быть, — сказала Настасья, — он понял, что не сумеет выстрелить в тебя.
Но тут Макса позвал её дед, и тот отошел, махнув ей на прощанье рукой:
— Скоро увидимся! Не волнуйся ни о чем!
И Настасья попыталась разобраться, из-за чего её обуяла такая тоска: из-за страха во второй раз потерять Ивара — пусть даже в другой ипостаси? Из-за боязни, что её дед не переживет этой поездки?
А потом она вдруг осознала: это всё из-за того, что Макс так и не поцеловал её на прощанье. И какая глупость была — переживать именно из-за этого! Тот их единственный поцелуй — тогда, на собачьей площадке, — он был вроде как не совсем всерьез.
«Это для Макса он был — не всерьез», — сказала себе она.
Она почти не заметила, как к ней подошел дедушка — с какими-то обнадеживающими и успокоительными словами. И не помнила, что ответила ему сама. Только тогда, когда уже загудел аккумулятор отцепленного электровоза, она поняла: отъезжающие забыли кое с кем попрощаться.
— Гастон! — позвала Настасья. — Гастон, мальчик!
Но ньюф не подбежал к ней. Она принялась крутить головой и успела увидеть, как черный пес с разбегу запрыгивает в приоткрытое окно — в передней части электровоза. Из окошка этого на порядочное расстояние разносился характерный запах освежителя воздуха.
2
Профессор понимал, как тяжело сейчас на душе у его спутника. И всё же — он должен был задать свой вопрос.
— Вы уверены, что правильно определили местонахождение Маши? — обратился он к Максиму Берестову.
— Его определил не я — системный администратор Дениса, — сказал тот. — И передал информацию начальнику его службы охраны.
Из всех участников ночной поездки в вагоне-кухне едва ли половине посчастливилось выжить. Вместе с Розеном погибли все его ниндзя, а из охранников Молодцова уцелели только трое. Однако начальник его охраны оставался снаружи. И был захвачен людьми Огюста Дюпена — тоже покойного ныне — вместе с немногочисленными уцелевшими сподвижниками. Предатель Дюпен хотел разделаться с Молодцовым и его людьми ничуть не меньше, чем с отцом и сыном Берестовыми. Как видно, видел и в Денисе огромное препятствие на пути обладания бронепоездом.
— А вы, — продолжал Максим Берестов, — очень быстро убедили этого человека сотрудничать с вами. Вы пистолетом ему пригрозили, что ли?
Профессор подумал: если бы понадобилось, то пригрозил бы. Однако ему требовался гарантировано живой помощник — который исполнил бы всё то, что ему прикажут. На случай, если сам профессор не сумеет из этой поездки вернуться. Он и не рассчитывал особо, что вернется. Если бы он мог, то и Максима Берестова отговорил бы ехать с ним на электровозе к водохранилищу. Однако тот уперся: заявил, что одного профессора не отпустит. И оставалось только уповать на то, что хотя бы Берестова-младшего он спасти сумеет. Иначе — всё теряло смысл.
— Пистолетом я ему не угрожал, — сказал он. — Просто нашел убедительные аргументы. Он сказал бы мне, и как обезвредить бомбу — если бы знал сам. И я очень рассчитываю, что вас, Максим Алексеевич, мне тоже удастся убедить…
Но раньше, чем он договорил, они с Берестовым услыхали громкий нетерпеливый стук. И оба чуть не подпрыгнули на месте.
Звук доносился из узкого коридорчика, ведшего в кабину машиниста. Локомотивом управлял автопилот, и профессор с Берестовым тут же из кабины выскочили.
— Похоже, мы кого-то заперли в туалете, — удивленно проговорил Максим.
Он шагнул к узкой дверце санитарного модуля, запираемой снаружи, отодвинул щеколду на ней — и в тот же миг распахнувшаяся дверь едва не сбила его с ног. Профессор мгновенно, не думая, выхватил из-за пояса маузер — но сразу же и опустил его.
Из туалета выскочил Гастон — и тут же облапил своего хозяина, а потом еще лизнул его раза три или четыре в лицо. И тот ничего — не возражал. Вроде как даже был доволен. Возможно, радовался, что пес признал его в новом обличье. Но потом он всё-таки своего ньюфаундленда пожурил:
— Да зачем же ты сюда пробрался, мальчик? Ты должен был оставаться с Настасьей.
— А он и оставался со мной, — донесся из санитарного блока голос, от которого у профессора упало сердце. — Точнее, это я решила остаться с ним — первым сюда пробрался он.
И в коридорчик перед маленьким туалетом шагнула Настасья. Профессор чуть было не влепил ей оплеуху — впервые за всю жизнь он испытал подобное побуждение.
— Ты!.. — прошептал он яростно. — Вот только тебя тут не хватало!..
Он попытался схватить Настасью за руку, но та увернулась — и тут же между ними очутился Гастон. С непреклонной решимостью пес поглядел на руку профессора, в которой всё еще был пистолет, и Берестов сказал:
— Лучше уберите это. Гастон сроду никого не кусал — но вот Розена тяпнул, когда у того была похожая игрушка.
Профессор, сдерживая рвущиеся с губ ругательства, сунул маузер обратно за пояс. И посмотрел в упор на Настасью — которая, однако, взгляда не отвела. Глядела на него прямо и дерзко своими огромными глазищами.
— Зачем ты здесь? — отрывисто спросил он, уже прикидывая мысленно: успеют ли они остановить электровоз, чтобы ссадить девочку?
Успеть-то они, может, и успели бы. Вот только — как близко она окажется после этого к эпицентру грядущего взрыва?
— Я здесь, — ответила ему юная красавица, — потому что я так решила.
3
Настасья не помнила, чтобы хоть когда-то её дедушка выглядел до такой степени сокрушенным.
— Боже! — Он прижал к вискам ладони и даже чуть наклонился вперед. — Ну почему — теперь?! Всю свою жизнь ты была такой послушной девочкой. Неужели ты не могла выбрать другое время, чтобы взбунтоваться? Всё, чего я хотел — это чтобы ты была в безопасности.
— Да, — кивнула Настасья. — Я в этом не сомневаюсь. Но я-то хотела не этого.
— А чего ты хотела?! Стать добычей колберов?
Она даже отшатнулась — дед еще никогда не орал на неё так. Но тут шагнул вперед Макс — встал почти бок о бок со своим псом.
— По-моему, — сказал он, — Настасья всегда хотела обрести свободу. И, может быть, весь проект «Новый Китеж» был ошибкой — этот обмен свободы на безопасность. И то, и другое имеют ценность только вместе — не по отдельности.
Настасья так удивилась его словам, что даже не нашлась, что сказать.
— Ага, — мрачно кивнул её дед, — и погибнуть нам всем будет лучше вместе — не по отдельности.
— А кто же управляет электровозом? — воскликнула Настасья: ей только-только пришла в голову эта мысль.
— Сейчас — начнем управлять мы. — Макс крепче сжал её руку. — Сколько времени у нас осталось? — обратился он к её деду.
Тот глянул на часы и потемнел лицом:
— Четыре минуты. Нет, уже три минуты и пятьдесят секунд. Останавливать электровоз поздно. После этого он до взрыва не успеет отъехать достаточно далеко.
— Но вы же всё рассчитали, Петр Сергеевич, разве нет?
— Рассчитал, да. — Настасья поймала дедушкин взгляд, и поняла: больше всего на свете ему не хочется говорить при ней то, что он сейчас скажет. — Но при сходе с рельсов автопилот заблокирует колеса. А нужно, чтобы взрыв случился в воде — иначе погасить его силу не получится.
И Макс, похоже, при этих словах что-то понял.
— Вот почему вы просили меня не ехать, — сказал он. — Хотели, чтобы кто-то сумел всё закончить. А сами планировали отключить автопилот и до конца управлять электровозом вручную.
— Я хотел, — сказал Настасьин дед, — убедить вас спрыгнуть. Как раз об этом хотел с вами заговорить в тот момент, когда объявилась моя… — Он отчего-то запнулся на миг, словно хотел да что-то решиться, да так и не решился; и закончил фразу с едва уловимым вздохом: — Моя Настасья.
4
Профессор всё-таки надеялся, что они уложатся в отпущенное им время. Они и вправду почти успели — им не хватило даже не минуты: всего-то нескольких секунд. Электровоз уже подъезжал к водохранилищу, когда в часах Дениса Молодцова запикал таймер.
— Сколько осталось? — повернулся к нему Макс.
— Нисколько. — Оставалось еще пятьдесят секунд. — Вам с Настасьей надо прыгать.
— Мы еще не доехали! — крикнула Настасья — теперь она явно была в ужасе, и снова казалась маленькой девочкой.
— Неважно. Прыгайте первыми, а я — за вами.
— Нет, — отрезал Макс и встретился с Настасьей глазами — задержал на ней взгляд на долгих три или четыре секунды.
— Что? — Профессор решил, что ослышался.
— Прыгайте вы. Я — выпрыгну в последний момент.
— Почему?!
— Некогда спорить. Вы Настасье нужнее, чем я.
— Макс! — воскликнула Настасья, схватила его за руку — но больше ничего не прибавила.
Профессор открыл было рот — возразить. Но и вправду было уже некогда. Впереди серебряным зеркалом переливалась вода. Но рельсы-то уходили не в неё. И кто-то в самом деле должен был остаться на электровозе — чтобы направить его в водохранилище, когда он сойдет с рельсов.
Максим Берестов поглядел на Настасью. Профессор не видел выражения его глаз, но под этим взглядом девочка — отпустила его ладонь. Профессор тут же сам стиснул руку Настасьи и ринулся к дверям электровоза, намертво заблокированные двумя стальными монтировками.
— Гастон! — Настасья поискала взглядом ньюфаундленда.
— Некогда, некогда! — Профессор изо все сил потянул её за собой, но в последний момент всё же оглянулся на Берестова:
— Прыгайте в воду! — крикнул он. — У вас есть еще десять секунд.
И они с Настасьей почти одновременно выпрыгнули из дверей электровоза — по ходу его движения. Профессор приземлился на ноги и на ладони, перекувырнулся через голову, чтобы погасить кинетическую энергию. А потом вскочил и оглянулся: Настасья тоже приземлилась удачно — но теперь застыла на месте: стояла, глядя на локомотив, который уже сошел с рельсов и катил прямиком к водохранилищу.
Профессор кинулся к ней и повалил её наземь: так, чтобы они оказались ногами к эпицентру грядущего взрыва. А потом прикрыл Настасью собой, вжал её животом в землю. И тут же раздался оглушительный хлопок, как если бы кто-то с размаху наступил на гриб-дождевик размером с десятиэтажный дом. Профессор ладонями зажал Настасьины уши, а локти крепко прижал к её бокам. И даже успел крикнуть ей — хоть было уже и поздновато:
— Открой рот!..
Он понял, что рассчитал все неверно: взрыв произошел раньше, чем он ожидал. Или, может, сбился таймер в часах Молодцова. Электрические аккумуляторы локомотива, выброшенные взрывной волной, рухнули на берег всего в паре метров от них. И аккумуляторная кислота выплеснулась профессору на спину, на плечи, на затылок, на заднюю поверхность ног. Его словно бы облили кипящей смолой.
«Слава Богу, хоть не на мою девочку!» — успел он подумать — за секунду до того, как его накрыло волной шока.
5
Макс видел, что случилось с профессором, однако ничем помочь ему не мог. Главное — тот всё-таки сберег Настасью. И профессор, по крайней мере, остался на земле. В отличие от него самого.
Он сумел прыгнуть в воду до того, как грянул взрыв. Что да, то да. И даже сумел сделать несколько больших гребков — так что взрывная волна только качнула его, словно бумажный кораблик, и обрушила на него лавину воды. Однако она Макса не потопила. И он даже принялся искать в воде Гастона — который выпрыгнул с ним вместе, но теперь бесследно исчез. Макс, сам оказавшийся под водой, крутил головой вправо и влево — тратя уходящий из легких воздух. И, забывшись, даже попытался позвать своего пса — так что чуть было не захлебнулся сразу же. Всё было бессмысленно: ньюфа рядом с ним не было.
Искореженный электровоз опускался на дно водохранилища. И вокруг Макса опускались на дно, наподобие уродливых штопоров, обломки погибшей машины. И вот так же, должно быть, пошел ко дну его пес, так хорошо умевший плавать: зашибленный какой-нибудь железякой или убитый взрывной волной.
«Не успел, — только и подумал Макс, — как и я всегда не успевал». И за долю секунды у него в памяти промелькнули строчки — уже не из Эдгара По, а из Стивена Кинга:
Я вам скажу, чтоб знали вы
И помнили всегда,
Что есть и у собак свой рай,
И он ушёл туда[1].
Он заплакал бы — но это отняло бы последние остатки его дыхания. И он устремился к поверхности, кое-как подгребая руками.
Он всплыл — на секунду или две. И даже смог сделать глубокий вдох. Но в этот самый момент по воде перед ним промелькнула тень, а потом прямо над головой Макса, почти задев его крылом, пролетела какая-то большая птица — должно быть, чайка. Она даже и не думала его атаковать — просто проскочила мимо. И Макс даже понял это. Точнее, поняла какая-то одна его часть — ведавшая логикой и здравым смыслом и доподлинно знавшая, что никогда прежде он не страдал орнитофобией.
Но вот другая его часть — неведомая ему самому — среагировала прежде, чем он успел взять её под контроль. Дикий, иррациональный страх накрыл его, и Макс, вместо того, чтобы плыть прочь он взорвавшегося локомотива, снова нырнул — ушел под воду так глубоко, как только сумел.
Может быть, ему еще удалось бы этот панический страх одолеть, снова вынырнуть. Но тут уходящий на дно электровоз издал низкий животный стон и начал затягивать Макса в тугую водяную воронку. И выбраться из неё он уже не мог: был слишком вымотан всем случившимся.
Макс тонул — шел ко дну, почти этому не противясь, — лишь изредка пытаясь взмахивать руками и сучить ногами. Он слишком обессилел. После бессонных ночей, после бегства от добрых пастырей, после трансмутации, которую он прошел без наркоза, после гибели Дениса, после убийства Розена, после потери Гастона он ощущал себя опустошенным, как та колба, из которой был извлечен весь экстракт его имени.
Он вспомнил, как выглядела его мама в тот день, когда он видел её в последний раз — какой молодой она была! Моложе, чем он сейчас — если брать его всамделишный возраст. Вспомнил своих бабушку и дедушку — оба не дожили до его невероятной славы. Не дожили даже до того дня, когда их внук окончил университет. Смерть единственной дочери подкосила их куда сильнее, чем это в детстве казалось Максу.
Он вспомнил и то, как нес Гастона домой из собачьего питомника — толстолапый комок шерсти,
(…есть и у собак свой рай)
который грел, как маленький сопящий чайник, его грудь за отворотом куртки.
И еще он вспомнил — придержал это воспоминанье на самый конец — их единственный с Настасьей поцелуй: на собачьей площадке мотеля «Сириус». Он решил, что хочет уйти именно с этим воспоминанием. И начал закрывать глаза — надеясь, что хоть на миг увидит на обратной стороне своих век Настасьино лицо.
Но в этот момент он вдруг увидел кое-что другое — кое-кого. Черное мохнатое существо со смешно выпученными под водой глазами плыло к нему, мерно и часто загребая широченными лапами с перепонками между пальцев. И у этого существа сил явно хватало — чтобы вытащить их обоих. Макс обхватил пса за шею, и тот мгновенно потянул его вверх — стремительно, как если бы у него имелся моторчик где-то под мягким брюхом.
6
Настасья чуть помедлила, прежде чем откинуть полог белой медицинской палатки, которую накануне развернули прямо рядом с железнодорожной платформой близ Клина. Она знала, кого увидит внутри — и не чувствовала, что готова к этой встрече. Вся её жизнь пошла кувырком за минувшую неделю. И теперь, она знала, её ожидает еще один — чуть ли не самый гадкий — кувырок.
В палатке стояло четыре кровати, но только на двух из них лежали пациенты. Одну занимал отец Макса — Алексей Федорович Берестов. А вторую — вроде бы занимал её дед.
Берестов-старший спал — вероятно, под воздействием какого-то лекарства. Его одеяло было сдвинуто почти до пояса — день выдался очень жарким. И Настасья видела, что мощную грудь бывшего байкера крест-накрест пересекают бинты, удерживающие регенерирующие пластыри на швах. Макс ей сказал: его отцу повезло. Сквозное ранение оказалось неопасным: пуля Дениса Молодцова не задела жизненно важных органов.
При мысли о Молодцове Настасья перевела взгляд на другую койку — возле которой сидел на табурете Макс, поглаживая одной рукой голову своего пса. Гастон расположился на полу возле его ног: ловкий игрок в прятки, увязавшийся за своим хозяином и спасший ему жизнь. Как только Настасья вошла, пес вскинулся — но не стал подбегать к ней: понял, что она сама сейчас к нему подойдет.
— Хороший мальчик, хороший! — Настасья подтянула к койке еще один табурет, уселась на него и ласково потеребила уши ньюфа — одно из которых всё ещё оставалось слегка припухшим после схватки с собаками-людоедами.
— А со мной не хочешь поздороваться? — спросил её дедушка.
— Привет. — Настасья старалась не глядеть в его сторону. — Как самочувствие?
— Отлично! Давно уже так себя не чувствовал.
— У твоего дедушки были очень серьезные химические ожоги, — сказал Макс. — Но, по счастью, мы изыскали возможность с этой проблемой справиться.
— Понимаю. — Настасья сама расстроилась из-за того, сколько обиды прозвучало в её голосе. — Ну, и какие планы у вас… у тебя на будущее?
— Мы с Петром Сергеевичем займемся тем, чем и собирались: доработкой и внедрением его открытия. — Макс решил, вероятно, что произнеся «вас», она имела в виду не только своего деда, но и его самого.
— Понимаю, — снова сказала Настасья — но теперь уже не только с обидой, и с сарказмом. — Перед вами обоими теперь открываются такие возможности!
— Я помню наш вчерашний разговор насчет свободы и безопасности, — произнес её вроде бы дед. — И теперь понимаю: я не имел права делать из тебя узницу. Но сейчас… Я сам остался бы узником в изуродованном теле, если бы не сделал того, что сделал.
— Твой дедушка спас тебе жизнь, — прибавил Макс; он выглядел смущенным — он оба раза согласился принять план её деда.
— Он всем спас жизни — всем пассажирам Нового Китежа, — сказала Настасья. — И они теперь смогут продолжить свое путешествие — как люди-невидимки. Здорово, правда?
И, не дожидаясь ответа, она встала и направилась к выходу — хоть Гастон и наградил её непонимающим взглядом: почему она вздумала уходить и так мало его гладила?
— Настасья, подожди! — крикнул ей вслед Макс, но она уже опускала за собой полог палатки.
7
Макс подумал: название «Новый Китеж» теперь становится вдвойне оправданным. Железнодорожный состав после всех злоключений пришлось обновить чуть ли не на треть — благо, они с отцом давно держали наготове парк запасных вагонов. Однако купе, в которое вселили Настасью, оказалось в прежней части поезда. И Макс без труда отыскал его.
Он постучал, и девушка тут же открыла ему — как если бы она ждала его. Он шагнул внутрь и закрыл за собой дверь — машинально отметив, что вся её нижняя часть исчиркана теперь собачьими когтями.
Некоторое время Макс и Настасья просто стояли друг против друга — не начинали разговор.
— Ты хочешь вернуться в Санкт-Петербург? — спросила, наконец, девушка.
— Не в Санкт-Петербург: мы с твоим дедушкой сошлись во мнении, что для основания «Возвращения» больше подойдет Москва. Но — да: я должен вернуться. Вряд ли я сумею возместить весь ущерб, какой уже нанес. Но что-то исправить я еще в состоянии. Теперь, когда Дениса не стало, руки у меня развязаны.
Макс подумал: развязаны, но не до такой уж степени. Именно теперь, когда он сумел бы положить конец производству капсул Берестова/Ли Ханя, он не мог этого сделать. Открытие профессора Королева требовало наличия донорского материала — чтобы вернуть к жизни всех тех, у кого открытие Максима Берестова эту жизнь отобрало. И, хотел Макс этого или нет, но свои планы по ликвидации «Перерождения» ему явно требовалось отложить на потом.
— Ты ведь знал, что он — Денис — твой сводный брат? — спросила Настасья.
— Знал. — Макс поморщился. — Он рассказал мне об этом давным-давно. Еще даже до того, как мы с ним создали «Перерождение». Но я уговорил его не говорить ни о чем нашему отцу. И Денис на много лет вывел меня из игры, угрожая раскрыть отцу правду — и поведать, что тот повинен, хоть и косвенно, в гибели мамы. А вчера папа мне заявил: оказывается, он уже обо всем этом знал! Какая нелепость!
— А твой отец? Что он собирается делать дальше?
— Он — останется здесь. Заменит Огюста Дюпена — возглавит службу безопасности Нового Китежа. А фактически — станет комендантом поезда.
— Жаль, что мне не удалось познакомиться с ним поближе. С твоим отцом — не с прежним Дюпеном.
— Думаю, у тебя еще будет такая возможность — раз вы будете путешествовать вместе.
— Это вряд ли. Я здесь не останусь.
Вот теперь Макс удивился всерьез.
— Но ведь вы с Иваром хотели остаться в Новом Китеже!
— Ты не Ивар, — сказала Настасья. — Да и сам не останешься здесь. А если ты беспокоишься о том, как бы до меня не добрались колберы, то теперь вряд ли у них появятся такие шансы. Корпорация «Перерождение» этого не допустит. Ведь так?
Макс хотел прибавить: «И твой дедушка этого не допустит». Но решил, что лучше будет промолчать. Настасья и так не могла прийти в себя после того, как узнала, какое решение принял Петр Сергеевич Королев. Потому сказал другое:
— Ну, может быть, ты еще передумаешь. Осмотришься, познакомишься с другими пассажирами. Среди них есть множество по-настоящему привлекательных людей.
— Я тебя ненавижу! — Настасья отвернулась от него, опустила лицо, обхватила себя руками за плечи. — Всегда буду ненавидеть! Будь он проклят — твой Новый Китеж. На первой же остановке я сойду. И даже не пытайся…
Она не договорила: явно побоялась, что голос выдаст её слезы. Только распахнула дверцу маленького гардероба с зеркальными дверцами и начала вынимать оттуда вешалки-плечики со своими новыми вещами и швырять их на стоявший у стены диван. Все эти обновки Макс принес Настасье нынче утром со склада на их станции-базе: он помнил её размер после посещения супермаркета в Псковской губернии.
Когда дверцы оказались под углом к нему, Макс увидел в одной из них свое отражение: будто бы — отражение восемнадцатилетнего юноши. Но только — на деле-то ему было далеко не восемнадцать лет. И он прекрасно знал, что означает такое вот — ненавижу. Оно всегда означает одно и то же: люблю без взаимности.
— Это неправда, — сказал он — и сам удивился тому, как ухнуло у него сердце; даже при поездке на заминированном электровозе он так не волновался.
— Что — неправда? — Настасья повернулась к нему, держа в руках одну из новых блузок и комкая её. — То, что я сойду? Или то, что я тебя ненавижу?
— Это неправда, что я тебя не люблю, — сказал Макс.
Настасья уставилась на него, в первый момент не поняв смысла его фразы. А потом очередная вешалка выпала у неё из рук. И её цветастое платье — то самое, которое она выбрала для себя сама, — распласталось на полу вагона, как бабочка, распахнувшая крылья на цветке.
[1] С. Кинг. «Куджо».