28 июля 2086 года. Воскресенье
Комарово. Санкт-Петербургская губерния
1
В палате частной клиники, выстроенной посреди соснового бора на окраине Комарова, медперсонал держал окна открытыми. Стояла середина лета, и даже здесь, на севере Европы, установилась жара. Правда, панораму Финского залива портила стальная мелкоячеистая сетка, которой окна были затянуты. Но этого требовала специфика лечебного учреждения.
Молодую пациентку, сидевшую возле окна в своей палате, облачили в хлопковый сарафан на бретельках. И ветерок, долетавший сюда с залива, слегка теребил его легкую, цвета морской волны, ткань.
Пациентка эта доставила не так давно массу хлопот всему медперсоналу клиники — хотя не по своей вине, конечно же. Вначале — она пропала куда-то, исчезла прямо из палаты. И пожилой мужчина, который её в этот санаторий поместил, просто рвал и метал, когда ему сообщили об этом по телефону. А когда прибыл в клинику, то чуть было не придушил — в буквальном смысле — главного врача этого чудесного заведения. Но на другой день, к счастью, унесся куда-то. Ну, а еще через три дня его дочь нашлась: снова сидела в кресле-каталке посреди своей палаты, словно бы никуда и не исчезала.
В этом же кресле она восседала и теперь. Не покинула его даже после того, что произошло через месяц после её исчезновения и возвращения. Тогда медсестра, вошедшая в её палату утром, чтобы поднять (при помощи специальной лебедки) безымянную пациентку с постели и пересадить в это самое кресло, зашлась диким визгом. И опрометью из палаты вылетела.
— Там, там!.. — кричала она, тыча пальцем куда-то себе за спину.
В коридоре с ней столкнулись еще две медсестры и врач, которые тут же решили: очередной их пациент скончался. Их только удивила реакция коллеги. Всем им было не привыкать к потере пациентов. В их заведении дольше двух-трех лет не гостил никто. И эта пациентка — Джейн Доу — оказалась единственным их старожилом: пробыла здесь целых девять лет. Так что её уход вряд ли мог стать такой уж неожиданностью.
И сотрудники клиники, не слишком торопясь, вошли в палату, из которой только что выскочила сестра милосердия. Да так и застыли на пороге.
Их пациентка больше не была безликой: живым куском плоти с зажмуренными глазами. На кровати, облаченная в фирменную пижаму, на кармашке которой было вышито Jane Doe, с теми же черными волосами, какие у неё были раньше, лежала обыкновенная женщина. И она смотрела на них: удивленно, однако вполне осмысленно. Было видно: она силится что-то сказать, и одна из сестер подскочила к ней — подала стакан с водой. Глотательный рефлекс даже у безликих сохранялся, так что они могли обходиться без искусственного кормления: пили, если вода попадала им прямо в рот; ели, если им давали жидкую пищу.
Однако теперь Джейн Доу сама протянула за стаканом обе руки. И, хоть пальцы её ходили ходуном, она сумела удержать сосуд с водой, поднести его к губам и сделать несколько больших глотков. А потом вернула стакан сиделке и спросила, по очереди оглядывая всех медработников, которые выстроились в ряд возле её кровати:
— Скажите, где я нахожусь?
И вот теперь к этой пациентке, плата за содержание которой по-прежнему регулярно поступала, пожаловал посетитель. Это был не тот пожилой скандалист, который пару месяцев назад выяснял отношения с их главным врачом. Тот — запропал куда-то, перестал навещать свою протеже. Так что врачи и медсестры только пожимали плечами: «Пока она была безликая — приходил, а как стала нормальная — его как ветром сдуло». К ней пришел высокий молодой красавец нордической внешности: высокий блондин с голубыми глазами. Красивый настолько, что у всех работников клиники при виде него возникла одинаковая мысль: трансмутация.
Пожалуй, они даже отказали бы ему в посещении — под предлогом, что их единственную выздоравливающую пациентку никак нельзя беспокоить. Однако посетитель этот сразу же предъявил чек на кругленькую сумму от корпорации «Перерождение». В чеке значилось: за содержание Джейн Доу по 28 июля 2086 года. То есть, по нынешний день.
— Вы что же, — взъерепенился было главный врач, — собираетесь её забрать? Мы не имеем права её отдавать! Её спонсор головы с нас поснимает!
— Не поснимает, — заверил его блондин и вручил главврачу письмо от этого самого спонсора, фактически — карт-бланш на любые действия. — А решение — забирать её или нет — я приму, когда побеседую с ней. Я должен удостовериться, что она уже готова к переезду.
И его проводили в палату уникальной пациентки: симпатичной женщины лет тридцати, которая утверждала, что её зовут Марья Петровна Рябова. И поначалу была абсолютно уверена, что сейчас идет 2077 год.
2
Она услышала, как хлопнула входная дверь палаты, и повернулась к посетителю.
— Здравствуй, Маша. — Блондин подошел к её креслу, поглядел на неё сверху вниз. — Как ты себя чувствуешь сегодня?
Она неопределенно пожала плечами: она каждый день чувствовала себя так, будто всплывает на поверхность из-под гигантской толщи воды. Но с каждым днем эта толща чуточку, но убывала. Однако рассказывать об этом совершенно незнакомому человеку она не собиралась.
— Ты помнишь, как попала сюда? — так и не дождавшись её ответа, задал посетитель новый вопрос.
— Я всё помню, — сказал Марья Рябова сухо. — Вплоть до момента, как на меня напали колберы — тогда, на пляже, в 2077 году. На меня и… — Она умолкла на полуслове, в изумлении глянула на своего собеседника: не померещилось ли ей: то, как он трет свою левую бровь?
А блондин не стал уточнять, о ком она ведет речь. Спросил другое:
— А свою экстракцию ты помнишь?
— Когда в меня попал заряд из Рипа ван Винкля, я почти сразу отключилась. Так что экстракции я не помню. Но я успела увидеть кое-что до того, как уснула. Мой… еще один человек, находившийся со мной на пляже — боролся до конца. И наблюдать за ним: как он извивается в руках колберов, пытается вырваться, хотя в него уже попали — это и вправду было подобно агонии. Да, и чтобы не было недоразумений: я знаю, что он не выжил. Дочка мне сказала. Она, правда, думает почему-то, что это был… Ну, неважно: она ясно дала понять, что его не спасли. Как и еще одного безликого — которого застрелили. По счастью.
— Настасья? — Блондин с недоверием воззрился на неё. — Она приходила к тебе?
— Не приходила, нет. Но какой-то её влиятельный друг устроил нам сеанс связи — по Корпнету. Специально для этого сюда приезжал специалист с ноутбуком. Системный администратор — кажется, так их раньше называли? Настасьюшка взрослая стала. Красавица — очень похожа на своего отца. Каким он был раньше.
И, сказав это, Марья Рябова — в который уже раз после своего возвращения — испытала такой приступ гнева, каких она отродясь не знала в своей прежней жизни. Она подняла руку, сжатую в кулак, и с силой ударила себя по лбу.
— Маша! — Блондин шагнул к ней, схватил за запястье. — Не надо. Перестань, пожалуйста!
— Я должна была понять: тот мерзавец задумал что-то. — Марья Петровна подняла на него сухие глаза. — Но не подозревала, для чего именно он пригласил нас на взморье в тот день.
— Ты знаешь, что происходило с тобой, пока ты была… особой пациенткой? — спросил блондин.
— О, да! — Она улыбнулась, но, должно быть, улыбкой ужасающей, потому как её посетитель даже на миг отшатнулся от неё. — Я помню, что было после того, как я очнулась. Очнулась в первый раз — вышла из комы. То есть, тогда я еще не понимала, что пробыла в коме восемь лет. И пыталась открыть глаза, заговорить, пошевелить хотя бы пальцем — безуспешно, конечно. Зато я всё слышала — что говорили люди рядом со мной. И как они называли меня: полено. Никаких романтических глупостей вроде — безликих.
Воцарилось молчание, длившееся не меньше минуты. Но, наконец, блондин чуть встряхнул головой, потер левую бровь и спросил:
— А ты понимаешь, кто я?
И на сей раз она ответила без раздумий:
— Конечно. Ты — Фил. Филипп Рябов, мой муж. Точнее, им ты был раньше. Я помню этот твой жест — как ты трешь бровь, хоть на ней уже и в помине нет того старого шрама! И твоя походка — уже когда ты шел по коридору, мне показались знакомыми твои шаги. Ты всегда ходил так легко!
— Ну, в последние-то девять лет я ходил не особенно легко, — заметил её посетитель.
3
«А каково было бы мне ходить по земле, если бы я знал, что испытывают безликие после экстракции, — подумал Фил. — Маша только потому и протянула столько лет, что была в коме — и не стремилась всё это время к смерти, как другие».
— Зато тогда, по дюнам, ты шел так, словно у тебя под ногами не песок, а паркет, — сказала возвращенная Марья Петровна Рябова, и он снова потянулся тереть левую бровь.
Тогда, в 2077-м, Филипп Рябов никак не ожидал, что его жена пригласит поехать с ними на взморье Настасью и её одноклассника — Ивара Озолса. Фил уже вывел их семейный электрокар из гаража, когда увидел эту улыбающуюся парочку: свою дочку и её школьного друга. Которого, к тому же, сопровождала его мама, Татьяна Павловна. Если б ни её присутствие, то Фил уж как-нибудь сумел бы отбояриться от такого сопровождения — двоих девятилетних детей. Он знал, что жена должна поехать с ним, и тут уж ничего сделать было нельзя. Но дети — это было, как если бы он собственноручно сдал своему деловому партнеру козырного туза.
Партнер не доверял ни Филу, ни его учителю — профессору Королеву. Потому-то и потребовал, чтобы при передаче присутствовала Маша — как гарантия того, что они с профессором в последний момент не взбрыкнут, не надумают отказаться от сделки. Но и сам Фил этому человеку ни в малейшей степени не доверял. Потому-то и положил в багажник своего электрокара баул, в который запрятал винтовку с оптическим прицелом. И сообщил об этом Петру Сергеевичу Королеву — тот во время предстоящей встречи должен был держаться на расстоянии. Как говаривали когда-то — стоять на стрёме.
И что, спрашивается, должен был делать Фил, когда Татьяна Павловна подвела к его электрокару своего сына? Сказать: ведите его обратно, домой? Так рисковать он не мог. Он и без того рисковал сверх всякой меры все последние десять лет — прошедшие в тех пор, как он женился на дочке своего учителя и перебрался из Евразийской конфедерации сюда, в Ригу. И даже Маша, его жена, не ведала о том, что всё это время Филипп Рябов продолжал состоять на службе в одной из тех евразийских структур, куда сотрудников рекрутируют один раз и на всю жизнь.
Один только Петр Сергеевич был в курсе — потому-то и согласился ввязаться в эту историю. Он был его учителем не только на поприще науки. Мало кто знал, что и сам Королев участвовал когда-то в проектах — скажем так, двойного назначения. И уж Королев-то точно знал, что будет, если власти Балтсоюза разоблачат их — и его самого, много лет назад формально порвавшего все связи с Евразийской конфедерацией, и для его зятя, всё еще остававшегося её гражданином. Обвинение в шпионаже в пользу пугающей всех до чертиков сверхдержавы — после такого свою Настасью они смогли бы увидеть только тогда, когда у той собственные дети окончили бы школу. Им всем — всей их семье — нужно было исчезнуть, спрятаться от всех: и от осведомленных друзей, и от неосведомленных (пока) врагов.
— Хорошо, — кивнул Фил, поглядев на Татьяну Павловну, — усаживайте наших гимназистов на заднее сиденье. Нам уже пора отъезжать.
Вот так и вышло, что на взморье они прибыли вчетвером. И Филу едва удалось отослать детей подальше — под предлогом сбора янтаря.
— Почему ты меня не предупредил заранее? — возмутилась тогда Маша — после того, как он поведал ей, для чего на самом деле позвал её в эту поездку. — И как же Настасья с Иваром?
— Мы должны, — сказал ей Фил, — решить все вопросы с тем человеком раньше, чем дети вернутся.
И тут он увидел их идущими по берегу вместе: профессора Королева и своего так называемого делового партнера — Михаила Дмитриевича Молодцова. Того самого, который совсем недавно организовывал визит в Ригу двоих основателей великой корпорации «Перерождение»: своего сына Дениса и его друга, гения биоинженерии и генетики Максима Берестова. Фил так и застыл — только что рот не разинул — при виде Королева. А тот как ни в чем не бывало поздоровался с ним за руку и заявил:
— Я надеюсь, Филипп, ты проследишь за тем, чтобы нашей с Михаилом Дмитриевичем встрече никто не помешал?
И он указал взглядом в сторону дюн, за которыми располагалась стоянка личного транспорта. Та, на которой Фил оставил свою машину — со спрятанной в багажнике страховкой.
Правду сказать: он заколебался тогда. Уж очень сильно ему не хотелось оставлять Машу с этими двумя. Да, один из них был — её собственный отец. Но второй-то оказался не пойми, кем. В лучшем случае — жадной тварью. Ведь он уже в течение года сливал им с профессором информацию о корпорации своего сына — обо всех её исследованиях. И Фил очень сильно сомневался, что Денис Молодцов пришел бы в восторг, если бы об этом проведал.
Однако тесть кивнул ему, дескать: всё будет в порядке. И Фил, глянув перед уходом на жену, быстро зашагал прочь — той самой легкой походкой. Уж конечно, вряд ли бы ему шагалось так легко, знай он, что свою жену — в таком её облике — он не увидит уже больше никогда.
Он занял позицию с хорошим обзором — благодаря оптике своей винтовки. И всё же — позицию очень плохую, с учетом того, что случилось позже. Он видел, как начал происходить обмен: Петр Королев извлек флеш-накопитель с записанными файлами, а Молодцов-старший, притащивший с собой ноутбук, раскрыл его, подсоединил флешку и стал эти файлы просматривать.
И тут — Филу показалось, что они из-под земли выскочили! — на пляже появились четверо мужчин.
4
— Я только потом понял — когда осматривал пляж: там было что-то вроде длинного грота вдоль берега, — сказал Фил. — Я так виноват: не изучил место встречи заранее. Неспроста же колберы так полюбили тот пляж!
Марья Рябова слушала, и с каждым словом своего преобразившегося мужа становилась всё мрачнее.
— Ты виноват не только в этом, — сказала она. — Вы с моим отцом — оба виноваты. Вы привезли меня туда — как на закланье. Вы подвергли опасности жизни Настасьи и её друга, Ивара. Его ведь больше нет?
— Настасья тебе сказала?
— Она сказала что-то непонятное: он погиб, но вроде как остался с ней. И что-то говорила еще про его сестер — они вроде как тоже погибли. А я даже забыла, как они выглядели. Но что же случилось после — на пляже? Я помню только, как папа крикнул: «Колберы!», и как они начали палить в нас из усыпляющих пистолетов. И первым, в кого они попали, оказался Молодцов.
— Я не успел вмешаться — был слишком далеко, И вы все находились слишком близко друг к другу, чтобы я мог сделать прицельный выстрел. Я побежал к вам со всех ног. Но еще находился на полпути, когда для вас троих уже началась трансмутация, после которой вас отправили в плавание на надувных лодках. А я знал: тут, поблизости, находятся дети. И я должен был их защитить.
5
Когда Фил уразумел, что его Маши — прежней Маши — больше не существует, он рухнул коленями на песок, и перед глазами у него всё поплыло. Прошло не меньше минуты, прежде чем он поднялся. И занял позицию — с винтовкой в руках.
Он ошибочно полагал: с его женой и тестем уже не может случиться ничего хуже того, что уже случилось. В то время в законодательстве Балтсоюза еще не было статьи, касавшейся недобровольной экстракции. Поэтому колберы оставляли своим жертвам жизнь — чтобы им самим нечего было инкриминировать в случае чего. Из-за этой законодательной лакуны Балтсоюз и сделался вотчиной колберов. И о том, что теперь четыре колбера поместили своих жертв на заранее поврежденные лодки, Филипп Рябов не догадывался.
Он хотел расстрелять этих четверых сразу же, но тут объявились дети. А убить кого-то одного из колберов — значило бы: подставить детей под удар. Сделать из них потенциальных заложников. Он вытащил мобильник — у него он был — и вызвал на взморье полицию и службу спасения. А потом стал выжидать.
Но раньше, чем он успел предпринять что-то еще, две из его потенциальных мишеней перестали существовать: с ним разделались их подельники. А затем он сам застрелил троих: Молодцова, уплывающего в море (хотя тот и так утонул бы), и двух колберов. И, когда увидел, что дети в безопасности — находятся с полицейскими, — кинулся вплавь за Машей и за профессором, добежав до кромки воды чуть в стороне от основного места действия.
Он сумел вытащить и реанимировать Машу — хоть она уже ушла под воду вместе с продырявленной лодкой. И даже передал её врачам «скорой». Но Петр Сергеевич Королев утонул — Фил видел, как волны уносят его тело, но ничего не мог поделать: должен был сперва позаботиться о жене.
И было почти чудом, что после, когда все разъехались, он отыскал в пещере-галерее, тянувшейся вдоль берега, уцелевшую и не замеченную никем колбу с экстрактом, добытым из мозга его тестя.
6
— Да, мы с твоим отцом были оба виноваты, — сказал Фил. — Мы затеяли все эти игры, надеясь, что наши разработки принесут нам деньги. Но мы это сделали не из жадности, а ради того, чтобы сбежать, исчезнуть: нам, всем вместе — навсегда. Когда же я понял, что уже ничего не поправить… Я решил, что исчезну — но по-другому. Твой отец давно уже находился не у дел — его бы никто не разоблачил. И я стал им. Прошел трансмутацию в этой самой клинике. И жил все эти годы под именем профессора Королева. Под его именем — оформил опеку над Настасьей. От его имени продал его квартиру — чтобы вместе с Настасьей перебраться в наш с тобой дом. Вместо него работал в университете — надеясь отыскать способ деэкстракции для так называемых безликих. Ощущал себя этаким алхимиком, который ищет формулу философского камня.
— А-то подумала: мой отец открыл в 2077 году именно технологию деэкстракции.
— Нет, к сожалению. Твой отец разработал новую капсулу для трансмутации — многоразового использования. На основании тех наработок, которые уже имелись к тому времени у «Перерождения». Максим Берестов не хотел доводить эту технологию до возможности практического применения, и мы с твоим отцом сделали это за него. И Молодцов собирался у нас эту доработанную технологию купить — чтобы потом самому, единолично, нажиться на ней. После того фатального происшествия я решил: не стану никому передавать разработки твоего отца. Но прошло три года, а мне нужны были деньги на мои изыскания. Так что — я всё продал китайскому биохимику Ли Ханю.
— Я слышала это имя, когда меня увозили отсюда, — сказала Мария Рябова. — Кто-то говорил: профессор Королев — новый Ли Хань.
— Думаю, это был Мартин Розен, — сказал Филипп Рябов. — Именно он похитил тебя вскоре после того, как ты вышла из комы. Ты это помнишь?
Женщина пожала плечами, отчего одна из бретелек её сарафана упала.
— Я ощущала, что еду куда-то. Но кто меня вез — этого я не знаю. А что с ним сталось — с этим Розеном? Я видела одну телепрограмму, и там сказали: он погиб. Это правда?
— Более чем.
— Я рада. Мне известно, что он и его помощники — добрые пастыри — делали с такими поленьями, каким была я. С овцами — как они их называли.
— Над пастырями будет суд. Максим Берестов сохранил сим-карту мобильного телефона, которым Розен нелегально пользовался. И там — контакты всех его сподвижников. Но, конечно, каждого из них еще предстоит уличить в преступных деяниях.
«А это непросто будет сделать, — подумал Фил. — Законы Балтийского Союза требуют неопровержимых доказательств».
И пациентка частной клиники словно бы прочла его мысли.
— Я хочу дать показания, — сказала она. — Выступить в суде. Рассказать, что чувствуют люди, которых все называют безликими.
— Это вряд ли возможно. — Фил вздохнул.
— Отчего же?
— Ты не сможешь доказать, что была безликой. У тебя паспорт на имя другой женщины. — Он решил промолчать пока о том, что женщина эта — одна из сестер Ивара Озолса, чьих лиц Маша даже не смогла вспомнить. — И нет документов, подтверждающих, что её экстракция была добровольной. А сейчас законы Балтсоюза в этом аспекте доработали — хоть и с большим запозданием.
«И ты сама можешь оказаться под судом, — добавил Фил мысленно, — если расскажешь, кто ты на самом деле. Взять хотя бы Максима Берестова: после того, как тело Ивара Озолса опознали по медальону, он с такой внешностью и генотипом никогда не сможет появиться в Балтсоюзе. Хотя Ивар-то сам попросил Настасью об экстракции — только документов не успел оформить. И не для того я убил Сюзанну, которая могла бы уличить тебя в нелегальной трансмутации, чтобы теперь позволить тебе засветиться».
— Настасья сказала мне, — проговорила между тем его жена, — что один суд уже был: над полицейским, который помогал ей и её другу покинуть Ригу и сильно при этом пострадал: едва ни лишился ноги. И там выступала в качестве адвоката Настасьина подруга — Ирма фон Берг. Это было её первое дело, и она его выиграла. Даже вытребовала компенсацию с тех, кто снял того полицейского на видеокамеру: за моральный ущерб. Дескать, тот из-за этого испытал столь сильный стресс, что уехал из Риги и чуть было не погиб, поскольку не осознавал, какой опасности подвергает свою жизнь. А потом я видела эту Ирму по телевизору, и она сказала, что дальнейшая её цель — защита конституционных прав безликих. Возможно, я могла бы встретиться с ней — рассказать обо всем. Когда я приду в нормальное состояние, конечно. Если приду.
Женщина замолчала — явно утомившись. И её голова привычно повисла на шее, мышцы которой давно утратили тонус.
«Ничего, — подумал её Фил, — физиотерапия ей поможет». И это было не просто предположение. Когда завершились все их дела в Новом Китеже, Максим Берестов передал ему капсулу, заполненную мозговым экстрактом диковинного донора: уродливой пожилой женщины, трансмутировать в которую добровольно не пожелал бы никто. Очевидно, она была преступницей, приговоренной к принудительной экстракции. «Вам понадобится материал для апробации, — сказал ему тогда Берестов, — можете использовать это».
И великий генетик был прав, конечно же.
Когда профессор трансмутировал в Дениса Молодцова — никто не заметил подмены. Трансмутанта мол бы разоблачить начальник охраны Молодцова, но — случайно повезло: он оказался старым знакомым Фила еще по тем временам, когда они оба состояли на службе в одной и той же организации ЕАК. Он, разумеется, Фила не узнал, зато сам Фил узнал его мгновенно. И еще тогда, во время остановки в Тверской губернии, они заключили пакт о сотрудничестве. Бывший коллега Фила, если что, должен был забрать Марью Рябову из психиатрического санатория под Юрмалой — где, как показал анализ перемещений Розена, сенатор пробыл на днях несколько часов. И, кроме того, начальнику охраны была отведена затем важнейшая роль: научить Фила изображать из себя Дениса Молодцова. С чем он весьма успешно справился.
Так что, сделавшись в глазах всех президентом «Перерождения», Фил всего через две недели поставил первый опыт по деэкстракции человека. Но, уж конечно, поставил он его не на своей жене. Когда Макс покидал Ригу, ему пришлось запереть в собственной квартире двух своих соседок: мать с маленькой дочерью. А через сутки дверной замок автоматически открылся, и в квартиру Макса прибыли сотрудники службы защиты животных — как было оговорено в контракте о найме жилья. И вышло так, что один из этих сотрудников оказался отцом той самой девочки, в которую трансмутировала дочь соседки: он узнал в ней черты своего ребенка. О чем и написал потом в сопроводительном письме — вместе с которым оставил обезличенную женщину на ступенях Общественного госпиталя. Девочку тот человек не тронул — вернул её отцу. А вот её мать свозил на исправление: к колберам.
Когда до Фила дошла эта история (он продолжал пристально следить за новостями из Балтсоюза), он тут же решил, кто станет первым реципиентом при испытании его технологии. И прошло это испытание вполне успешно: преступная мать, хоть и переменившаяся в лице, смогла вернуться к более или менее нормальной жизни. Хотя Фил не собирался рассказывать об этом Максиму Берестову — как не собирался раскрывать ему правду о действительной степени своего родства с Настасьей.
Из-за этого он испытывал некоторые угрызения совести, но куда больше Фила волновало сейчас другое. И он спросил:
— Ты могла бы простить меня за то, что я сделал тогда?
— Ты — ничего не делал. — Маша бледно усмехнулась.
— Вот именно. Я был так поглощен реализацией плана по нашему освобождению, что совершенно позабыл о безопасности. Я ведь знаю точно: то появление колберов на пляже не было случайным. Это Михаил Молодцов направил их туда.
— Молодцов? — Вот теперь его жена удивилась по-настоящему, даже вскинула поникшую голову. — Но как такое возможно? Ведь он сам стал их жертвой.
— Трагическое недоразумение — для него. Рука Немезиды — объективно. Я потом отыскал его мобильник — он остался в песке на берегу. И там была его переписка с теми колберами. Он написал им буквально следующее. — Филипп Рябов чуть прикрыл глаза и произнес по памяти слова, прочитанные им не менее сотни раз: — На пляже будут трое мужчин и одна женщина. Как только один из мужчин покинет пляж — приступайте.
— И этим мужчиной оказался ты, а не сам Молодцов, — прошептала Маша.
— Верно. А своего нанимателя колберы в лицо не знали. И — приступили. Причем первым подстрелили именно Молодцова, и он, вероятно, даже не успел понять, что перехитрил самого себя. Вот уж воистину: не рой другому яму…
Маша молчала минуту или полторы, потом с усилием выговорила:
— Но, по крайней мере, ты спас нашу дочь.
— Да, — Фил улыбнулся с печалью, — вот только она продолжает считать, что она не дочь мне, а внучка.
— Так вот оно что: ты ей не сказал…
— Мы с Настасьей переживаем сейчас не лучший период в наших взаимоотношениях. Она ведь не знала всё это время, что ты осталась жива — я не стал ей говорить. А потом еще — вот это. — Фил помахал раскрытой ладонью перед своим новым лицом. — Если она вдобавок узнает, что я девять лет дурил ей голову — притворяясь её дедом и внушая ей, что она круглая сирота… В общем, я решил пока что промолчать. Может быть, — он глянул на Машу просительно, — ты сама чуть позже ей обо всем расскажешь?
— Ох, Фил, — Маша покачала головой, — ты говоришь это так, словно думаешь: мы снова сможем стать семьей. А ведь я — это уже совсем не я. И ты — уже не ты.
— Нет, — Фил покачал головой. — Это всё ещё я. И ты — всегда была ты. А я — никогда не переставал тебя любить.
— Даже когда я была поленом?
Фил смешался, но только на миг. А потом сказал:
— Ладно, Маша. Полно уже говорить о прошлом. Давай-ка лучше прогуляемся — до моей машины.
Он обошел кресло поникшей пациентки, взялся за его ручки и покатил его к выходу. Женщина, сидевшая в нем, выглядела точь-в-точь как Карина, сестра Ивара Озолса. Внешность её была довольно приятной: высокие скулы, темные брови и ресницы — но не более того. И черты её казались застывшими: маска, еще не привыкшая притворяться лицом. А из-под бретельки её сарафана выглядывала многоцветная татуировка, набитая на плече: яхта с алыми парусами. И отчетливо читалось её название, сделанное кириллическим шрифтом: Секрет.
Больше книг на сайте - Knigoed.net