27 мая 2086 года. Поздний вечер понедельника. Рига
1
Сюзанна привстала с пола, оттолкнулась от него руками и той ногой, из которой не торчал гарпун, и сумела сделать рывок вперед: к балконным дверям, к злосчастной Карине, к Настасьиному деду. А Ивар всё еще возился с профессорским пистолетом, не зная, как снять его с предохранителя. И Настасья изо всех сил дернула за линь, по-прежнему привязанный к хвостовой части гарпуна.
Сюзанна упала, яростно ругаясь по-русски, и проехала метр или полтора на животе по полу: вытянутыми руками — к балкону, ногами в коротких брючках — к Настасье. А потом голая лодыжка Сюзанны словно бы взорвалась: лопнула связка, сквозь которую прошло древко гарпуна. Настасья даже успела заметить, как расходятся в пунцовом месиве концы двух желтых узких полос — того, что осталось от ахиллова сухожилия Сюзанны. Сестра Ивара издала напоследок уже не крик, а какой-то всхлип, и замерла без движения — очевидно, потеряла сознание от болевого шока.
Как раз в этот момент Ивар разобрался с предохранителем и направил на неё пистолет с курком на взводе. Однако Сюзанна лежала на полу как дохлая рыбина, сорванная с крючка рыболовом. И Настасья на миг даже пожалела её — эту злую, некрасивую, но, в общем-то, глубоко несчастную тетку. Но, когда б ни появление деда, эта тетка заставила бы их с Иваром кое-чем с ней поделиться — и без всякой жалости. Так что Настасья отвернулась от Сюзанны, которая второй раз за вечер ухитрилась отключиться. И поглядела на своего деда, который низко склонился над Кариной, осевшей на пол.
2
Ивар опустил пистолет и тоже перевел взгляд на Карину.
— Отвернись, не смотри! — крикнул ему Настасьин дедушка.
Но было поздно: метаморфозы с сестрой Ивара уже происходили. И Настасья подумала: еще никогда в своей жизни она не видела ничего страшнее и ничего притягательнее этого. Реальная картина трансмутации не шла ни в какое сравнение с тем жалким роликом в Глобалнете. И они с Иваром уже не могли от этого зрелища оторваться.
Однорогая голова Карины теперь лежала на полу. И Петр Сергеевич Королев держал обе ладони на Каринином затылке, крепко его сжимая. Это было совсем не лишним: голова девушки ходила ходуном, подергивалась и резко поворачивалась то право, то влево. Она в кровь расшибла бы себе голову об пол, если б ни Настасьин дед («Если бы ни дедушка, ничего этого с ней и не происходило бы…»).
Но, конечно, не сами эти подергивания завораживали. Лицо Карины почти ежесекундно (размывалось) менялось. Это походило на то, как ветер или струи воды меняют лица каменных статуй, постепенно стирая и сглаживая их черты. Однако воде и ветру нужны для этого годы. А тут скорость преобразований была такой, что глаз едва успевал фиксировать перемены. С лица Карины как будто снимали шпателем один слой за другим. Вот — сгладились, исчезли надбровные дуги, и только темные волоски еще торчали над крепко зажмуренными Кариниными глазами. Вот — её высокие скулы, которые Настасья всегда считала очень красивыми, переместились книзу, а потом словно бы втянулись внутрь. Вот — Каринины губы, и прежде тонковатые, исчезли вовсе. А её рот превратился в подобие ножевого разреза, сделанного поперек лица.
Но всё это казалось пустяшным в сравнении с тем, что произошло с Карининым носом. Прежде, когда еще работал Глобалнет, Настасья любила смотреть в нем старые фильмы про мальчика-волшебника Гарри Поттера и его грозного противника — лорда Волан-де-Морта. Актера, который этого лорда сыграл, загримировали так, что вместо носа у него имелись на лице только две узкие косые прорези, через которые Темному лорду полагалось дышать. Но у него, по крайней мер, сохранились отчетливые носогубные складки, отмечавшие место, где прежде его нос находился. У Карины же не уцелело даже этого. Прорези на месте ноздрей — да, они остались. Но очутились они посреди плоского, как ладонь, лица. Даже Каринин подбородок, раньше выдававшийся вперед, теперь сгладился и выровнялся. Казалось, лицо девушки теперь просто перетекает в шею. И лишь её темные волосы, обрамлявшие лицо, остались прежними — не затронутыми трансмутацией.
Пока все эти преобразования происходили, сама зеркальная капсула издавала монотонный, повторяющийся звук: однообразное шуршанье. Внутри неё словно бы кто-то подметал. И каждое шарканье невидимой метлы совпадало с новой переменой в облике Карины.
Её лицо не только сглаживалось — оно еще и меняло цвет. И эти изменения казались даже более ужасающими, чем пропажа индивидуальных черт. Сперва Каринино лицо подернулось пурпурной пленкой, источавшей капельки розоватой влаги. Затем пленка эта пошла пузырями, больше всего похожими на волдыри ожогов. А через полминуты они начали лопаться и облезать клочьями, открывая новую кожу: мучнисто-бледного оттенка, тусклую, похожую на старую оберточную бумагу.
Но на этом цветовой калейдоскоп не остановился. Побелевшее лицо Карины стало сереть: полосами, которые расходились от провалившегося лба к месту, где раньше был подбородок. Полосы эти расширялись, перехлестывались одна через другую, и очень скоро перекрасили в цвет сухого асфальта всё Каринино лицо.
А пока лицо Карины трансмутировало, тело её беспрерывно колыхалось. На ней было светло-зеленое летнее платье, и эти колыхания походили на волны, вздымаемые ветром на зеленеющем поле — как это показывали в старых фильмах. Настасья подумала, что тело Карины меняется, как и её лицо. Только перемены эти происходят медленнее. Но вот — голые до локтей руки Карины сделались пунцовыми (и все остальные части её тела, вероятно, тоже), и зеленое платье начало расползаться по швам. Под платьем у сестры Ивара обнаружилась какая-то застиранная сорочка, а вылезшая наружу бретелька бюстгальтера оказалась такой растянутой, что не прилегала к плечу, а болталась на нем, как старая тесемка.
Настасья снова ощутила острую жалость, отвернулась — и тут же встретилась взглядом с Иваром.
У того дрожал подбородок, и на один страшный миг Настасье показалось: с её другом тоже происходят метаморфозы. Сюзанна пришла-таки в себя и пустила в ход свою капсулу! Но тут же Настасья поняла: Ивар просто изо всех сил сдерживает слезы.
— Идем отсюда! — Она взяла его за руку вывела в прихожую.
А по пути кое-что подобрала с полу и спрятала в карман вязаного кардигана, надетого поверх её блузки.
.
3
Откуда-то тянуло гарью, но Настасья не придала этому значения. В последнее время едкий запах дыма висел над городом постоянно. Пожарные команды прибывали на вызов быстрее, чем наряды полиции, но всё же — недостаточно быстро. Её дедушка часто говорил им с Иваром, объясняя, почему разрешает им гулять только в собственном дворе: «Мы не знаем, где может начаться пожар. А где огонь — там всегда толпа».
— Ты как, Ив? — спросила Настасья.
— Нормально. — Голос её друга звучал отрешенно, но больше не казалось, что он вот-вот заплачет. — Карина ведь сама собиралась вытянуть из наших мозгов экстракт Берестова. А какие у них с Сюзкой были довольные лица, когда они сегодня вошли ко мне в комнату — одетые так, будто приготовились к отъезду!
— Но как же ты позволил им себя связать?!
Ивар заметно смутился — ответил после паузы:
— Они пообещали: если я добровольно позволю им сделать с собой то, что они хотят, то тебя они не тронут.
Настасья даже не знала, что поразило её больше: самоотверженность Ивара или его наивность.
— И у тебя… не возникло сомнений? — спросила она.
— Не возникло: я готов был предложить им себя — тебе на замену. А, ну да! — Ивар досадливо взмахнул рукой. — Ты хочешь знать, не усомнился ли я в том, что они сдержат свое обещание? Усомнился. Только было уже поздно. Я лежал связанный на полу, когда услышал, как они звонят из прихожей в вашу с дедом квартиру.
И тут же — словно он только и ждал упоминанья о себе — в дверях комнаты Ивара показался Настасьин дед. Правый карман его черной куртки слегка топорщился: там лежал продолговатый, со скругленными концами предмет.
— Всё кончено, — сказал Петр Сергеевич.
— Она теперь одна из них — безликая? — спросил Ивар, но тут же издал горький смешок: — Глупо спрашивать: конечно, да. Теперь я понимаю, отчего мама повернулась умом! Ей каждый день приходилось на таких смотреть.
— По крайней мере, с Кариной всё прошло быстро. Я засекал время: экстракция завершилась за четыре с половиной минуты.
Настасья решила: она ослышалась. Или — её дедушка оговорился, хотел сказать: четыре с половиной часа. Однако Ивар коротко кивнул, соглашаясь. Так что, выходило: это она сама мысленно растянула и расщепила время, наблюдая за преображением Карины.
— А сейчас нам нужно уходить, — сказал Настасьин дед. — Кто-то мог уже вызвать полицию. Вряд ли они приедут скоро, и всё же — к их приезду нас здесь быть не должно.
— Зато теперь, — сказал Ивар с недобрым выражением, — полицейские дадут Сюзке справку, что её сестра стала жертвой колберов. И она сможет получить компенсацию от «Перерождения». Глядишь, Сюзке как раз хватит этих денег, чтобы восстановить сухожилие на ноге.
— Может, нам стоит связать её — Сюзанну? — предложила Настасья. — Ходить она вряд ли сможет, но вдруг доползет до телефона — когда очнется? И решит изложить полиции свою версию всего случившегося?
— Когда она очнется, нас тут уже не будет, — сказал профессор.
И они втроем двинулись к выходу из квартиры. Запах гари к тому времени порядком усилился, но ни один из них так и не обратил на это внимания.
4
Настасья подумала: её дедушка всё заранее приготовил на случай внезапного отъезда. Он распахнул дверцы встроенного шкафа возле входной двери и указал им с Иваром на висевшую там темную одежду:
— Переодевайтесь!
А сам поспешил в свою спальню — единственную в квартире комнату, выходившую окнами на улицу. Оттуда он вернулся уже через минуту, неся через плечо увесистую кожаную сумку.
— Здесь всё, что может вам понадобиться в поездке, — обратился он к Настасье и Ивару, которые только-только успели переодеться в черные ветровки — очень похожие на ту, которая сейчас была самом профессоре. — Я, самонадеянный кретин, уже давно должен был вас обоих отослать!
Он даже не спросил: согласен ли Ивар куда-то ехать? И согласна ли ехать его внучка? Но Настасью поразило совсем не это.
— Как это — что может нам с Иваром понадобиться? А ты сам разве с нами не поедешь?
— Пока — нет. Мне нужно еще завершить кое-что.
— Что — твои исследования? — Настасья так возвысила голос, что Ивар даже шикнул на неё. — Да тебя же вот-вот заметет полиция!
— Как же она меня заметет? Вспомните, что гласит первая поправка к Конституции Балтийского союза: «Никто не может быть осужден или подвергнут уголовному преследованию, кроме как будучи взятым с поличным на месте преступления или при наличии веских и неопровержимых материальных доказательств причастности к преступной деятельности». Обычно это — оружие, зарегистрированное на имя конкретного лица, если это лицо не заявляло о его краже. Ну, а я из своего пистолета не стрелял.
— А зачем тогда вообще нужно уезжать?! Нас ведь никто не взял с поличным. Да и Сюзанна — пусть только попробует обвинить нас в чем-нибудь! У меня и на неё найдется кое-что! — Настасья прямо сквозь ветровку коснулась кармана своей кофты.
— Вижу, вижу, — её дед усмехнулся. — Ты вся — в свою мать, такая же своевольница. Но уехать вам необходимо. Как только полиция попадет в квартиру Озолсов, все найденные там фотографии и видеофайлы будут изъяты как улики. А в полиции служат отнюдь не святые! Так что вы с Иваром станете — как мышки среди кошек. Они просто передерутся из-за вас.
— Так давай вернемся и заберем всё сами!
— Нельзя, — встрял в разговор Ивар. — Тогда нас точно поймают на месте преступления. Да я и не помню даже, сколько у меня твоих снимков и наших общих видеозаписей. Всё мы ни за что не найдем.
— Но куда же мы сможем поехать без тебя, дедушка? — не сдавалась Настасья. — Мы же с Ивом ничего не знаем!
— Да, — её дед кивнул, — правда. И это моя вина. Я создал для вас башню из слоновой кости — думал, что так сумею вас защитить. Не вышло. Но куда вам ехать — я скажу. Тут, — он похлопал по карману сумки, — паспорта, деньги и инструкции: как вам пересечь границу Евразийской Конфедерации.
— Мы поедем в Конфедерацию? — Теперь уже и до Ивара дошло, что профессор затевает какую-то авантюру. — Что же мы станем там делать? Если уж здесь для нас было опасно, то почему там будет лучше?
— Потому что, — сказал профессор, — там есть Китеж-град. Это территория безопасности, которую генетик Берестов на свои средства оборудовал где-то. Защищенная зона для красивых людей. Своего рода укрепрайон.
— Китеж-град — это как в опере Римского-Корсакова? — Настасья, сама того не желая, рассмеялась. — Да, дедушка, я помню: мы с тобой её слушали.
— Не думай, что я спятил, — сказал Петр Сергеевич. — Новый Китеж действительно существует. Со мной выходили на связь те, кому удалось туда добраться.
— Ты еще скажи, что они позвонили тебе по мобильному телефону!
— Да, в Новом Китеже работает мобильная связь. И не только там — уж ты мне поверь. Но Китеж отсюда далеко. А поезда от нас в Конфедерацию давно не ходят. Так что вам понадобится время, чтобы туда добраться.
— А чем это так пахнет? — вдруг спросил Ивар.
5
Настасья знала, что все перекрытия в их доме, выстроенном в девятнадцатом веке, сделаны из дерева. Но она не догадывалась, до какой степени быстро старая древесина может гореть.
Они трое только успели унюхать характерный запах гари и даже еще не начали толком беспокоиться, а Настасья уже ощутила, как сквозь подошвы туфель к её ступням подбирается жар. И, глянув себе под ноги, увидела, что сквозь щели между половицами просачивается черный дым.
«Зарядник! — осенило её. — Когда дали свет после отключения, он, конечно же, начал искрить!..»
— Там Сюзанна! — воскликнул Ивар. — Она же сейчас беспомощна! И сгорит заживо!
Он словно бы и забыл, что его беспомощная сестра намеревалась сделать с ним и с Настасьей. Равно как забыл о том, что другая его сестра, Карина, тоже пока не мертва — и еще более беспомощна.
А извивающиеся струи дыма поднимались всё выше — и уже не казались тонкими и слабыми.
— Вот что мы сделаем. — Голос Настасьиного деда прозвучал спокойно. — Вы прямо сейчас покинете дом — пока есть возможность. А я снова спущусь на балкон Озолсов — веревка еще на месте. И, если смогу, выведу Сюзанну.
Настасья начала было протестовать, но дедушка её не слушал. Он перекинул ремень принесенной сумки через плечо Ивара — наискосок, так что тот стал похож на почтальона из старинных фильмов. И подтолкнул их обоих к выходу из квартиры.
Но, как оказалось, в том, что еще есть возможность, Петр Сергеевич ошибся. Едва он распахнул входную дверь, как в прихожую ворвался настоящий дымный тайфун. За его густой мутью Настасья даже не смогла разглядеть лестничную клетку. У девушки тут же запершило в горле, и она зашлась кашлем, хотя её дед почти сразу же захлопнул дверь.
— Быстро к балкону! — скомандовал он, а сам кинулся в библиотеку, которая одновременно служила ему кабинетом.
— А ты?.. — крикнула Настасья, то Ивар уже тянул её за рукав — в её комнату, которая находилось над его спальней.
Там задымление оказалось не таким сильным: пол застилал толстый ковер, да и двери на балкон оставались открытыми. В их проеме лежала на боку лестница-стремянка с привязанным к ней коротким тросом. Должно быть, Петр Сергеевич выдернул его из старой туристической палатки Настасьиного отца. При помощи такого приспособления можно было без особого труда спуститься на этаж ниже. Но — в данный момент этажом ниже располагался эпицентр пожара.
— Дедушка, что нам делать? — крикнула Настасья и уже хотела бежать за дедом, когда тот ввалился в комнату, таща в обеих руках по пятилитровой канистре с водой.
— Доставай все простыни — какие есть! — велел он внучке. — И подушки тоже пригодятся!
Настасья вместе с Иваром кинулась к стенному шкафу, и они выбросили на пол с дюжину чистых простыней и две подушки.
— Жаль, у меня не нашлось длинного троса, — быстро произнес Петр Сергеевич, и коротким жестом потер левую бровь. — Ну, да ничего — без него обойдемся. Смотрите, что я стану делать, и повторяйте всё за мной.
Он разложил на полу одну из простыней, и Настасья с Иваром сделали то же самое, так что на пестром ковре словно бы возникли три белые заплатки. Потом Настасьин дед сложил свою простыню по диагонали и начал закручивать её жгутом, краем глаза следя за тем, чтобы Ивар и Настасья делали всё в точности так же. Те и делали — спокойно, не суетясь, хотя дым начал добираться уже и сюда, а исходящее от пола знойное тепло ощущалось даже через ковер.
— Связывайте концы жгута прямым узлом! — велел профессор; он давным-давно показал своим ученикам, как завязывать этот простой, но очень эффективный узел, который сам собой затягивается при натяжении.
Сам он первым связал концы своей простыни и снова положил её на пол, но теперь — выложив из неё равнобедренный треугольник. Ивар и Настасья проделали то же самое.
— Хорошо! Это будут наши страховочные привязи. А теперь — самое простое: берите по четыре простыни, и тоже связывайте их концы прямыми узлами. Желательно — побыстрее.
Последнюю фразу профессор мог бы и не произносить. Дым начал заползать через балконные двери в комнату, а со двора доносились заполошные крики. Жильцы, проживавшие на первом и втором этажах, явно разобрались в ситуации и догадались выбежать из дому. Оставалось лишь надеяться, что и позвонить в пожарную охрану они не забыли.
Ивар и Настасья связали вместе по четыре своих простыни, и Петр Сергеевич тоже соединил прямыми узлами несколько белых полотнищ.
— Ну, а теперь становитесь каждый перед своим треугольником — чтобы одна вершина была впереди вас, а две — у вас за спиной! — велел он внучке и её другу.
Те исполнили его распоряжение. И профессор, подойдя сначала к Настасье, а потом к Ивару, стянул углы обоих треугольников у них перед животами. А потом пропустил концы веревок, сделанных из простыней, через все три вершины обоих треугольников. Он крепко стянул их, а потом привязал противоположные концы веревок к перекладинам стремянки, подложив под них подушки — для уменьшения трения.
Только после этого он проделал то же самое и со своими простынями. Настасье показалось, что дедово приспособление для спуска выглядит как-то не так, иначе, чем у них с Иваром, но ни о чем спросить она не успела. Петр Сергеевич схватил канистры и опорожнил их: вылил воду на себя, Ивара и Настасью, на простыни и на подушки.
— Вот теперь, — сказал он, — можно приступать.
6
Первым дед велел спускаться Ивару, чтобы он потом подстраховал внизу Настасью. Но сама девушка подумала: чтобы проверить, хватит ли длины веревки, и не оборвется ли она. Впрочем, выбора-то у них не оставалось. Если бы веревка всё-таки подкачала, то погибнуть, разбившись оземь — это всяко было не хуже, чем сгореть.
Но Ивар добрался до земли вполне благополучно — и всего за несколько секунд.
— Я внизу! — крикнул он. — Спускайте Настасью!
И девушка уже шагнула к балконным перилам, когда дед неожиданно удержал её — схватил за черный рукав ветровки.
— Возьми на всякий случай вот это. — Он опустил ей в карман какой-то предмет в пластиковой упаковке: квадратный, размером не больше галетного печенья. — Если что, пароль — имя любимого писателя твоего папы, написанное задом наперед.
Одного слова «пароль» хватило бы, чтобы изумить Настасью: её дед сроду никакими паролями ничего не защищал. Но она только успела подумать — а знала ли она всю истину о своем дедушке, когда тот легко перебросил её через перила. И начал её спускать: аккуратно, без всякой поспешности, вытравляя самодельную веревку отрезками сантиметров по двадцать. Словно под ними и не бушевало пламя, и ему самому не нужно было спасаться.
Благодаря этому плавному спуску Настасья и успела всё разглядеть. Наверное, глупо вообще было смотреть в ту сторону — на двери балкона в квартире Ивара. Однако девушка не смогла удержаться — посмотрела.
Возле балконных дверей стояла, как шахматная пешка, неподвижная фигура: женщина в изорванном зеленом платье, с опущенным книзу лицом и с неловко согнутой спиной. Огонь подступил к ней настолько близко, что ткань её платья дымилась, а черные волосы — единственное, что уцелело от прежней Карины, — начали скручиваться на макушке. Но при этом (безликая) Карина даже не пыталась убежать — хотя бы просто выйти на балкон, где уж точно не так сильно припекало. И Настасья содрогнулась, поняв: сестра Ивара не сдвинется с места, даже когда начнет гореть заживо.
Видел ли сестру сам Ивар? Настасья понадеялась, что нет. Он быстрее проскочил свой этаж.
А потом комнату Ивара озарила вспышка света. Должно быть, ярко полыхнул пластик, из которого состояли модели электрокоптеров и электрокаров. И в этой вспышке Настасья узрела нечто, ужаснувшее её куда больше, чем вид безликой Карины. В дымовом тумане словно бы плавала неуклюжая рыба: Сюзанна ползала по полу, пытаясь подняться. Настасья попыталась разглядеть, куда именно та перемещается: к балкону или к выходу из комнаты? Выбравшись на балкон, Сюзанна могла бы еще спастись! И даже спасти жизнь (жизнь?) своей безликой сестры. Но тут Петр Сергеевич начал вытравлять самодельную веревку быстрее. И больше Настасья ничего рассмотреть не сумела.
Когда она очутилась на земле, Ивар подхватил её и помог выпростать ноги из страховочной привязи. Но еще раньше набросил ей на голову капюшон ветровки; сам он уже был в капюшоне.
— Надеюсь, — прошептал он, — твой дедушка спустится раньше, чем эти сумеют нас разглядеть.
Весь двор был запружен людьми. Сюда явно высыпали жильцы всех трех подъездов дома: не меньше двадцати человек. Никто из них никогда прежде не видел Ивара и Настасью взрослыми. И теперь девушка ощущала, как её ощупывают чужие взгляды: любопытствующие, жадные, пробирающиеся под её капюшон — как черви.
7
Но Настасья решила пока на соглядатаев плюнуть. Сделать вид, что их вовсе нет. Она запрокинула голову, придерживая капюшон обеими руками, и стала смотреть на свой балкон.
Недаром веревка из простыней, на которой должен был спускаться её дедушка, изначально показалась ей какой-то неправильной. Она была слишком короткой! Наверное, всего из двух простыней и состояла. И теперь Петр Сергеевич Королев болтался в своей привязи чуть пониже балкона в комнате Ивара.
Если бы в их доме имелись балконы еще и на втором этаже, у её деда еще оставался бы шанс. Он мог бы перебраться в квартиру, пока не охваченную огнем, и там дождаться приезда пожарной команды. Или использовать одну из простыней, чтобы спуститься со второго этажа — если не до самой земли, то почти до неё. Однако — в бывшем присутственном учреждении чугунные балконы были предусмотрены только на третьем четвертом этажах. Так что профессор завис метрах в семи-восьми над землей: слегка раскачиваясь вправо-влево, роняя наземь капли воды, стекавшие с намоченных им простыней.
«Дедушка, прыгай!» — хотела крикнуть Настасья, но осеклась, только успев сделать вдох. Двор их дома покрывал слой старого асфальта: ухабистого, выщербленного, исковерканного трещинами и вскипавшего пузырями острых кочек. Падение на него с высоты могло бы убить человека куда более молодого, чем её дед. И Настасья заозиралась по сторонам — думая, к кому бы обратиться с просьбой: вытащить из дому какие-нибудь матрасы или хотя бы одеяла, чтобы разложить их на асфальте.
Стал бы кто-то возвращаться в горящий дом, чтобы такую просьбу исполнить? Выяснить это Настасья не успела. Она вдруг услыхала крик Ивара:
— Петр Сергеевич, не надо! Не возвращайтесь за ними!
И вскинула голову, позабыв про капюшон, который тут же соскользнул с гривы её густых черных волос.
Её дед зацепился ногами за чугунные балясины балкона Ивара и пробовал перебраться через перила — которые наверняка успели раскалиться. И профессор пытался схватиться за них через простыню, из которой была сделана его веревка.
«Он обещал, что выведет их, — подумала Настасья с поразившей ею саму отстраненностью, — и хочет сдержать свое обещание. Он с самого начала так решил — потому и отдал мне ту вещь».
Она сунула руку в карман и нащупала упрятанный в полиэтилен квадратик. Однако вытащить его, чтобы рассмотреть — не успела. Её дедушка перебрался-таки на балкон третьего этажа и быстро глянул вниз.
— Уходите! — крикнул он внучке и её другу, взмахивая рукой — указывая в сторону подворотни, выходившей на улицу. — Прямо сейчас!
Но, конечно, Ивар и Настасья с места не сдвинулись — только смотрели на него во все глаза. Профессор задержал на них взгляд — но совсем ненадолго, на пару секунд. А потом ловко и сноровисто развязал узел на своей страховочной привязи, раскрутил свернутую в жгут мокрую простыню и накрылся ею с головой. После чего шагнул с балкона в комнату.
8
Настасья даже не понимала, что кричит, повторяя: «Дедушка, дедушка!..» Но тут Ивар зажал ей ладонью рот — как много лет назад, на пляже.
— Тише, ради Бога! — прошептал он, свободной рукой набрасывая капюшон ей на голову. — На нас и так все смотрят!
Первым побуждением Настасьи было — вцепиться зубами в его ладонь, как она уже делала. Но теперь ей было не девять лет. И она просто отвела от своего лица руку Ивара, перед тем кивнув ему — дескать, буду молчать.
И она вправду молчала, только поминутно переводила взгляд с балкона, на котором только что находился её дед, на двери подъезда — из которых валил черный дом. Ни в проеме балконных дверей, ни на выходе из подъезда её дедушка не появлялся. И сёстры Ивара, конечно же, не появлялись тоже.
Никто не выходил из дверей и двух других подъездов дома — не выносил свое имущество. Жильцы даже не пытались самостоятельно тушить пожар или спасать свои вещи. Как видно, такого добра в городе хватало с избытком: и брошенных квартир, и брошенных неновых вещей. Никто не сунулся бы в огонь, чтобы вытащить бывшее в употреблении имущество. И никто не полез бы спасать соседа — если бы даже хорошо знал его. А Настасьин дед всегда держался наособицу. И соседи не просто испытывали безразличие к его жизни или смерти — они даже не заметили бы разницы между тем и другим.
Однако — безразличны эти люди были не ко всему.
Настасья пребывала в таком отчаянном напряжении, что далеко не сразу уловила: в толпе вокруг происходят перемены. Ивар уже несколько раз тянул её за рукав, шепча: «Ну, всё, нам нужно уходить!». Однако девушка только выдергивала руку — и продолжала смотреть на горящий дом.
А когда Настасья догадалась, наконец, оглядеться по сторонам, её окатило волной паники. Все эти люди, сгрудившиеся вокруг — они уже не просто смотрели на них с Иваром. Они медленно, шажок за шажком, брали их в кольцо. Это их молчаливое приближение было почти незаметно глазу, особенно — в ночной темноте, которую только слегка разгоняли языки огня. Настасья догадалась, что их окружают, лишь тогда, когда заметила: между ними и спасительной подворотней, на которую указывал её дед, больше нет прохода. Его перекрывают с полдесятка человек — мужчин и женщин, жадно глазевших на неё и на Ивара.
Настасья подумала: будь хотя бы один из этих людей колбером, она сама и её почти жених уже превратились бы в безликих существ, словно бы слепленных из сырого теста. То, что толпа еще не атаковала их, означало только одно: капсулами Берестова/Ли Ханя никто из их соседей не обзавелся. Считали это пустой тратой денег — пусть и не таких уж больших.
С Глобалнетом или без него, Настасья понимала: те люди, чья внешность могла стать источником наживы для колберов, давно уже перекочевали в специализированные лечебные учреждения. Человеческий генофонд не обладает беспредельными возможностями — Настасьин дедушка не раз говорил об этом. Число по-настоящему красивых людей не столь уже велико относительно общей численности мирового населения — убывавшего теперь быстрее, чем во время средневековых эпидемий чумы. И физическая красота не может гарантированно воспроизводить самое себя. Даже очень красивые родители совсем не обязательно производят на свет красавцев-детей. Стоило ли удивляться тому, что в городе Риге (и в других городах, надо полагать, тоже) за последние десять лет резко поубавилось число людей, которые могли считаться привлекательными аватарами для желающих пройти трансмутацию?
И вот теперь здесь, посреди ночи, одни среди толпы, появились они с Иваром. Когда её дедушка говорил про мышек среди кошек, то он, пожалуй, еще милосердно смягчил краски. Настасья и её друг — они стояли сейчас среди толпы, как жертвы кораблекрушения среди целого племени туземцев-людоедов. Что там Джек Лондон писал про страшные Соломоновы острова? Его бы отправить в 2086 год — с его улыбкой кинозвезды и фигурой пловца!
Все эти мысли промелькнули в голове Настасьи быстрее, чем она успела сделать вдох и выдох. Глаза ей разъедал дым, горло саднило, а кожу на лице словно бы стянуло сухой маской. Однако в голове у девушки внезапно прояснилось, и все её мышцы завибрировали от выплеска горячей силы: адреналин сделал своё дело. Про адреналин — как и про всё остальное — Настасье рассказывал дедушка. И не затем он погиб, чтобы они с Иваром дали себя сожрать. А в том, что он погиб, сомнений у Настасьи не осталось. Их дом пылал.
— Надо уходить, — одним уголком губ выговорила она, обращаясь к Ивару.
И тот, уж конечно, был согласен с ней всем сердцем. Вот только — время для ухода они упустили. Люди в толпе, до этого двигавшиеся медленно и сторожко, теперь уже больше не таились.
— Берем их, пока пожарных нет! — прокричал кто-то из погорельцев.
И все они, словно армия зомби в старом сериале про ходячих мертвецов, прихлынули к Настасье и к Ивару. Те инстинктивно встали спина к спине — как пираты, принимающие оборонительную стойку у мачты. И Настасья пожалела, что дедушка отдал ей какой-то непонятный квадрат в полиэтиленовой упаковке — вместо того, чтобы дать ей свой пистолет.
— Не подходите! — крикнул Ивар и, сорвав через голову черную кожаную сумку, взмахнул ею, как если бы держал в руках кистень.
Нападавшие чуть-чуть подались назад, но — всего на пару сантиметров.
— По ногам их бейте! — крикнул кто-то из толпы. — Чтобы они упали! Только не затопчите их — надо, чтоб их головы остались целы!
Ивар одним движением расстегнул молнию на сумке и принялся шарить в ней, явно ища хоть что-нибудь для защиты. Человек из толпы, стоявший к нему ближе других, попытался ударить его подсечкой по ногам, и юноша только в последний момент заметил это и сумел отпрыгнуть, так что нога нападавшего прошла мимо. И тот, не удержав равновесия, завалился на спину и разразился яростной бранью.
— Погодите, — крикнул кто-то из погорельцев, — у меня есть электротазер! Мне только нужно к ним подобраться…
И в этот момент с балкона — из бывшей квартиры Озолсов — вниз полетел горящий человек.