28 мая 2086 года. Вторник. Рига
1
— Решайте, господин волонтер, — сказал фон Берг, — кого вам жалко больше: вашу собаку или смазливую девчонку? Выбор за вами.
Произнес он это с таким пафосом, что при иных обстоятельствах Макс рассмеялся бы. Но сейчас он едва сдержал рвущееся с губ ругательство. Настасья собралась что-то сказать, но Макс крепко сжал её локоть, и она догадалась — промолчала. Господину волонтеру требовалась тишина: чтобы Гастон не только услышал его команду, но и понял всё правильно. Пес находился от него метрах в двадцати, но Макс всё же сумел установить с ним зрительный контакт. И, глядя в янтарно-карие собачьи глаза, выкрикнул — на одном выдохе:
— Гастон, спасение висельника!
Этот номер из репертуара ньюфаундленда всегда особенно нравился детям. При небольшой скорости исполнения он смотрелся очень забавно. Однако пес был натренирован: чем быстрее речь хозяина, когда тот отдает команду, тем большую резвость он должен проявить, её исполняя.
И Гастон понял хозяина правильно.
Обычно, услышав название своего любимого номера, он медленно выкручивал шею из неплотно повязанной банданы и потом заваливался на спину, открывая незащищенный живот — который дети тут же начинали ему чесать. Но на сей раз пес проделал всё молниеносно. Он резко присел на передние лапы, высвобождая голову из своего платка-слюнявчика, и тут же, как черная торпеда, помчал к дверям на улицу. Фон Берг в последний момент успел-таки взмахнуть в воздухе скальпелем, и Настасья ахнула при виде этого. Но по стремительной побежке ньюфа невозможно было понять, ранен он или нет. А фон Берг между тем вскочил с полу и припустил за ним.
— Гастон, быстрее! — закричал Макс и схватил одну из сложенных электрокаталок, стоявших возле дверей, у стены.
Пес перескочил через порог, и его хозяин тут же захлопнул обе двери на улицу, подперев их каталкой и подсунув её под обе ручки. Почти сразу изнутри в них с грохотом врезался фон Берг — и послышалось новое ругательство.
На шее у Макса болталась на шнурке ключ-карта, и он замкнул ею электронный замок рядом с дверью. А затем сдернул карточку с шеи, снова затиснул в замочную прорезь и обмотал замок шнуром — заблокировал дверной сканер снаружи.
— А теперь — бежим!
Он потянул девушку за собой к роскошной, винтажного вида машине с бензиновым двигателем, на которой он ездил. И Гастон, смешно выбрасывая в стороны лапы, понесся вместе с ними.
Они слышали, как за их спинами колотил в дверь фон Берг. И Макс — чуть ли не впервые в жизни — порадовался тому, что мобильные телефоны были изъяты почти у всех граждан. Иначе Корней Оттович мог бы в один миг связаться с больничной охраной (пусть и сократившейся до двух человек), и сказать, чтобы автомобиль волонтера не выпускали со стоянки.
На бегу Макс выдернул из кармана халата брелок и отпер замок машины еще за три шага до неё. А потом плюхнулся на водительское место, Настасья и Гастон запрыгнули на заднее сиденье, и меньше чем через минуту они уже отъехали от госпиталя.
— Куда мы теперь? — спросила Настасья.
— Ко мне домой. — Макс жил на этом же берегу Даугавы, примерно в двадцати минутах езды от места работы. — Посмотрите, пожалуйста, как там Гастон — серьезно он пострадал?
В салоне авто, отделанном натуральной кожей светло-бежевого цвета, отчетливо ощущался запах горелой собачьей шерсти.
2
Настасья производила осмотр довольно долго: раздвигала невероятно густой черный мех Гастона и обследовала кожу под ним. Ньюф сносил это со стоическим терпением.
— Шерсть на боку у него немного подпалена, — сказала, наконец, девушка. — Но ожогов я не нашла.
Макс облегченно выдохнул.
— Убью этого Берга! — пообещал он.
— Он что — один из добрых пастырей?
— В самую точку.
Он хотел прибавить, что Корней Оттович — не только главный врач, но и главный пастырь. Однако потом вспомнил про Мартина Розена и решил: такое заявление не соответствовало бы действительности.
Макс вел свой внедорожник по городским улицам и машинально оглядывал их. Десять лет назад в восемь часов утра они были бы запружены и машинами, и людьми. Но теперь только редкие прохожие шли по своим делам: не особенно торопясь. Вряд ли хоть одного работника в городе уволили за последнее время по причине опоздания на работу. Рабочие руки — это был слишком ценный, постоянно убывающий ресурс.
Попадались им на дороге и редкие электрокары — с такими же глухо тонированными стеклами, как в машине Макса. Хотя тонировка не очень-то помогала. Колберы выслеживали потенциальных жертв заранее — не выбирали их спонтанно. И чаще всего нападали, когда объекты выходили из машины, лучше всего — на подземной стоянке. Обычно в них выстреливали усыпляющим патроном, а потом увозили в неизвестном направлении. Так что люди побогаче давно уже пользовались только электрокоптерами. А все остальные старались, по крайней мере, не ездить в одиночку: всегда возили с собой кого-то, кто страховал их.
Правда, ходили слухи об инцидентах, когда колберы похищали вместе с электрокаром и водителя, и всех пассажиров — иногда трех или даже четырех. Так что многие считали: безопаснее ходить пешком. Все пешеходы на улицах — это были потенциальные свидетели. А мэр города подписал указ: любой свидетель нападения колберов имеет право применить против преступников летальное оружие.
Однако поле деятельности охотников за красотой в последнее время изрядно сузилось. Невозможно без конца вырубать один и тот же лес. Потому-то и стало для колберов подобием Эльдорадо то место, куда Макс пообещал доставить свою спутницу: Новый Китеж.
От размышлений его оторвала Настасья:
— Вы уверены, что нам стоит ехать к вам?
— Моего домашнего адреса никто в больнице не знает, — сказал Макс. — Да и добрые пастыри не станут нападать среди бела дня. Фон Берг — он просто был уверен, что в приемном покое никого, кроме нас, нет. Вот и решил с вами… побеседовать.
Он запнулся перед последним словом, но девушка явно его поняла. И никаких признаков страха не выказала. Она была крепкий орешек — эта Настасья Филипповна.
— Долго нам еще ехать? — спросила она.
— Минут десять, если на дороге не будет заторов.
— Так давайте, расскажите, мне, наконец, кто они такие — эти пастыри? Откуда они взялись? И почему решили истреблять безликих?
Макс испытал чувство, на которое считал себя уже неспособным: смущение. Он знал, что стало первопричиной возникновения этой организации — добрых пастырей. Но не готов был поведать юной красавице ту гнусную и непристойную историю, которая подтолкнула влиятельнейших людей города к тому, чтобы заняться деятельностью бесчеловечной и уголовно наказуемой. Не случайно пастыри прятали лица за масками. Если бы появились внушающие доверие свидетели их деяний (подобные Настасье), пастырей ждали бы такие последствия, что мало им бы точно не показалось. Фон Берг неспроста так себя повел. И Макс догадывался, кто сообщил ему о молодой свидетельнице. Удивлялся только, что господин Розен сам не осуществил её, так сказать, нейтрализацию.
Но теперь девушка глядела на Макса, упрямо нахмурившись: дожидалась его ответа. И он, пряча глаза, произнес:
— Несколько лет назад погибла дочь одного крупного балтийского политика. И, как это ни абсурдно, в её убийстве обвинили безликого. После чего отец безвременно почившей девицы и наш фон Берг сделали всех безликих объектами своей личной вендетты.
— А почему фон Берг принял случившееся так близко к сердцу?
— Его дочь дружила с погибшей. Была её лучшей подругой. Впрочем, это теперь несущественно. Мы с вами еще до наступления ночи покинем город. У вас есть паспорт? Он потребуется, чтобы перейти границу Конфедерации.
Настасья сразу сникла.
— Был, — сказала она.
— И где он теперь?
Девушка поморщилась, повздыхала немного, а потом стала рассказывать. И к моменту, когда они добрались до подземного гаража в кондоминиуме Макса, он уже знал, что произошло.
— Ну, так, — сказал он. — Сейчас мы поднимемся в мою квартиру, и вы с Гастоном останетесь там. А я навещу ваших бывших соседей.
— Они могут быть опасны! У одного даже есть электрошоковое устройство!
— Ну, и у меня кое-что есть… — Макс потянулся к поясу и только тут вспомнил: кобуру от ван Винкля он отдал Настасье, а сам пистолет остался в больнице.
Девушка мгновенно его поняла:
— Вы забыли свое оружие там, на столе!
— Ну, авось обойдусь!
— Да не в этом дело! Ведь пистолет зарегистрирован на ваше имя? Подумайте сами — что может с ним сделать этот фон Берг? Ваше оружие — это веское и неоспоримое доказательство!
— Ну, тогда хорошо, что патроны в нем — не летательные! — рассмеялся Макс. — Идемте!
Он привел Настасью в свою квартиру на тридцать седьмом этаже и всё ей показал: две спальни, кухню, столовую, кабинет с компьютером.
— Гостевую спальню вы можете занять! — сказал Макс девушке — и тут же подумал: она — первая гостья, которую он принимает в этом доме.
Он выдал ей одежду для переодевания: свою собственную — благо, ростом и телосложением они отличались мало. Правда, свитер был растянутым, а на застежке джинсов не хватало двух зубцов, но зато всё было чистым — свежевыстиранным. И девушка пошла в пресловутую спальню для гостей — переоблачаться. А Макс сменил больничную униформу на привычную для себя джинсовую одежду и вышел в прихожую, держа наготове новую бандану для Гастона. Пес вальяжно развалился на полу за дверью его спальни.
— Охраняй Настасью, она теперь наш друг! — Макс повязал платок ему на шею, потрепал ньюфа по загривку и крикнул: — Настасья, я ухожу!
Никто ему не ответил, и он осторожно приоткрыл дверь гостевой спальни. Девушка лежала на не разобранной кровати — прямо поверх покрывала. И по её мерному дыханию Макс понял: она спит беспробудным сном. На ней оставалось всё то, в чем она пришла — кроме окровавленной ветровки, которую она сняла в прихожей. А на прикроватной тумбочке лежала отстегнутая от её пояса пистолетная кобура с капсулой Берестова/Ли Ханя.
3
Макс хотел поскорее попасть на другой берег Даугавы — к дому Настасьи. И выбрал дорогу, которой не ездил давным-давно: через мост Европейского союза.
Не он один избегал моста ЕС. Тот пользовался в городе настолько дурной славой, что все гиды загодя предупреждали немногочисленных туристов, прибывающих в Ригу: мост входит в негласную сферу деятельности опасной экстремистской организации. Так что по мосту ЕС желательно не проезжать. А если уж придется, то ни в коем случае нельзя на нем останавливаться и выходить из машины. И Боже упаси проходить по нему пешком!
Работники турфирм, правда, забывали сказать приезжим, что руководство Балтийского Союза вот уже в течение трех лет категорически отрицает сам факт существования этой самой экстремистской организации. И заверяет всех, что добрые пастыри — это только городская легенда, страшилка для чересчур легковерных горожан. Хотя корпорация «Перерождение» уже сто раз называла эти высказывания лживыми. А год назад пообещала, что добьется аннулирования регистрации Устава Балтсоюза в ОНН, если будет доказан факт геноцида на его территории граждан, подвергшихся экстракции. Что означало бы: Балтсоюз де-юре перестанет существовать.
Потому-то любой свидетель, видевший воочию, что добрые пастыри творят, становился для них смертельной угрозой. Пастыри ясно понимали, что балтийский президент без колебаний отправит их самих на принудительную экстракцию, если возникнет дилемма: существование Союза или их существование. И достаточно было произнести два слова на немецком: gute Hirten, чтобы горожане пускались бежать, очертя голову и чуть ли не зажмурив глаза. Именно это и помогло Настасье и её жениху сбежать от алчных соседей, готовых продать их колберам. Но — Ивару Озолсу проку от этого оказалось мало. А сама Настасья могла считаться просто счастливицей, что ускользнула у пастырей буквально из-под носа.
На мосту было мало транспорта — как всегда. И Макс ехал медленно, пытаясь определить, где именно этой ночью погиб Ивар. Тела его, конечно, он уже не увидел: городские власти ревностно заботились о том, чтобы на мосту ЕС никто не обнаружил безликих мертвецов. Ибо это могло послужить косвенным подтверждением ночных деяний пастырей.
И, скорее всего, те, кто забрал тело Ивара, приняли его за одного из жертвенных агнцев. Работники морга могли решить, что он свалился с пешеходной дорожки, по которой пастыри гнали свое стадо, после чего истек кровью и умер. Уж конечно, они не стали проводить сложные и дорогостоящие анализы, чтобы выяснить, как была произведена экстракция мозга покойного: прижизненно или посмертно. Им плевать было, что там думала ОНН о дискриминации безликих. Для всех остальных — для нормальных людей — они были просто мусором, бесполезным балластом. А уж те, кто уверовал в байки пастырей, и вовсе испытывали в отношении безликих патологический страх. Психиатры в Балтсоюзе даже придумали новый термин: апрозопофобия — боязнь безликих, образовав его от греческого слова απρόσωπο[1].
Макс подумал: надо ему было примкнуть к добрым пастырям, когда его приглашали. Тогда у него возник бы шанс собрать улики против них. Однако — это означало бы оказаться в кругу людей, одна мысль о которых внушала ему отвращение. Не готов он был к таким подвигам — больше не готов. Да и поздно было теперь об этом сожалеть.
Он проехал уже три четверти моста, когда увидел то, что искал: арматурный прут с железной бочкой под ним и засохшими следами крови на асфальте. Кровь даже не потрудились смыть; да и не были диковиной подобные следы на тротуарах Риги. Макс будто воочию увидел, как работники морга, каждое утро проводившие рейды по улицам города, проезжают по мосту на своем грузовике — очень сильно напоминающем пожарную машину. Он видел этот грузовик не раз, и хорошо представлял, как по выдвижной лестнице бойцы похоронной команды подбираются к мертвому Ивару, как отцепляют его от арматурного прута и как бросают к десяткам таких же безликих тел, сваленных в кузове.
У Макса потемнело в глазах, и он уже думал: придется останавливаться. И это значило бы: стать мишенью для прислужников фон Берга. Они и так могли получить наводку на его машину, менять которую у Макса просто не было времени. Но, по счастью, его быстро отпустило. И он выехал на противоположный берег Даугавы, гадая, как выглядел бы сейчас мост ЕС, если бы три года назад не приключилась та история — с дочкой спикера Балтийского Сената.
Макс неспроста уклонился от изложения подробностей, когда Настасья расспрашивала его о добрых пастырях. Не пристало излагать такие детали юной девушке. Макса и самого-то покоробило, когда он их узнал: получил доступ к отчету следователей «Перерождения», которые прибыли в Ригу сразу после инцидента и целиком восстановили последовательность событий.
Дело было так.
4
Жили-были в городе Риге две подружки: одна — Ирма фон Берг — была дочкой Корнея Оттовича, главврача одного из лучших столичных госпиталей; другая — Аделина Розен — приходилась дочерью тому самому спикеру Сената. Девушки жили — не тужили: веселились без удержу и ни в каких развлечениях себе не отказывали. Как относились к этому их отцы — Бог весть; девицам явно не было до этого дела. Что их волновало — так это скудость возможностей (по их мнению) испытать по-настоящему острые ощущения. И у двух барышень возник план, которому суждено было завершиться катастрофой.
Идею подала Ирма — которая нередко бывала у отца на работе и сталкивалась с его особыми пациентами. Среди которых, между прочим, попадались молодые мужчины, весьма и весьма солидно оснащенные. Следователи «Перерождения» выяснили потом, что дочка главврача еженедельно проводила свой собственный осмотр всех безликих мужского пола, поступавших в госпиталь: выводила их в душевое отделение и там раздевала донага. Осмотром, впрочем, дело поначалу и ограничивалось. Ирма не могла позволить себе никаких шалостей там, где в любую минуту могли объявиться подчиненные её отца. Ей нужно было получить свободу действий. И однажды такая возможность ей представилась.
Дежурившая в особом блоке медсестра отлучилась со своего поста: буквально на десять минут, чтобы посетить туалет. И этих десяти минут хватило, чтобы фройляйн фон Берг вывела из больницы и усадила в свой электрокар безликого мужчину, особо ей приглянувшегося. Пропажи пациента никто не заметил: среди медперсонала ходил каламбур, что все безликие — на одно лицо. И дочка Корнея Оттовича со своим приобретением благополучно прибыла к себе на квартиру.
Жуткая внешность потенциального секс-раба барышню не смутила. Она решила, что наденет на него какую-нибудь подходящую маску, коих у неё имелось предостаточно. Но сперва она решила произвести пробный прогон: как-никак, это был её первый опыт подобного рода с безликими. Если бы Ирма не стала производить эту пробу, всё еще могло бы и обойтись — для её подруги Аделины.
Но Ирма начала действовать. И в руки следователей впоследствии попала видеозапись, которую девица сама же и сделала, установив камеру на штативе. Барышня фон Берг, красивая блондинка чуть старше двадцати лет, раздела своего подопытного донага, усадила на стул, а сама устроилась на ковре возле его босых ступней. После чего направила свой энтузиазм на репродуктивный орган безликого. И, работая рукой, довольно быстро привела этот орган в эрегированное состояние. Трансмутант оставался при этом безмолвным и апатичным, а его лицо, лишившееся своих природных черт, по-прежнему было обращено к полу. Но вид его налившегося кровью пениса явно впечатлил Ирму. Она повернулась к видеокамере и произнесла:
— Уверена, многим захотелось бы испытать такую штучку в деле! Мы с тобой озолотимся, Ада, если поставим это на поток.
Похоже, Ирма уже строила планы, как применить обнаруженные ею ресурсы для удовлетворения фантазий богатых скучающих дамочек. Однако она всё-таки показала себя барышней осторожной: не стала рисковать и раньше времени ставить эксперимент на себе. Решила, что доведет дело до конца, применяя только мануальное воздействие.
Дочка главврача явно не хотела испачкаться, так что надела своему подопытному презерватив. А затем энергично продолжила проверку. Однако её задача оказалась не из простых. Ирма покрывалась потом и несколько раз меняла руку, тело безликого ходило на стуле ходуном, так что его свисающая голова моталась туда-туда, как у мертвой ощипанной курицы, а разрядка всё не наступала. Поначалу Ирма даже восхищалась стойкостью подопытного: говорила на камеру ядреные непристойности, из которых следовало, что ей в руки попал и вправду выдающийся экземпляр. Но потом девица, должно быть, подустала — стала цедить сквозь зубы какие-то ругательства. И в этот самый момент в её квартире раздался звуковой сигнал дверного звонка: без приглашения и предупреждения в гости к подруге заявилась Аделина Розен.
Ирма поначалу откровенно ей обрадовалась.
— А я уже хотела тебе звонить — звать сюда, на помощь! — весело воскликнула она.
К её радости явно примешивалась гордость: она смогла похвалиться своим приобретением, показать его подруге во всей красе, не дожидаясь, пока Ада посмотрит видеозапись.
Фройляйн Розен издала восхищенный возглас, когда увидела безликого во всей его красе. И камера запечатлела то алчное выражение, которое возникло у неё на лице. Но Ирма фон Берг ничего не заметила.
— Давай — помогай мне! — велела она. — Нужно выяснить, сколько времени он продержится. И сможет ли нормально кончить — знаешь, ведь есть любительницы…
Она не стала продолжать — только глянула на Аделину со смешком. И та явно её поняла: шутливо — вроде бы шутливо — ткнула подругу кулачком в бок. И они принялись за дело уже в четыре руки.
Примерно через три четверти часа подопытный наконец-то исторг семя в презерватив. И обе барышни, отдуваясь, поднялись с ковра. Пенис безликого естественным образом утратил рабочее состояние, но Ирма сказала:
— Устроим ему антракт, а потом поглядим: как он себя покажет во втором акте. — Она снова хихикнула, однако Аделина её шутку не оценила: осталась серьезной.
— Вот что, подруга, — сказала она, — этот будет моим. А ты себе другого раздобудешь: в больнице у твоего папашки таких много.
Камера всё еще продолжала работать, и на записи ясно было видно, что Ирма чуть не задохнулась от возмущения.
— С ума сошла? — воскликнула она. — Мы же не знаем, как он дальше себя поведет. Сейчас-то он сидел спокойно, а что потом он может вытворить?
— У меня сидеть спокойно он уж точно будет, — заверила её Аделина. — Понимаю, тебе жалко его отдавать. Но подумай вот о чем: что будет, если в СМИ попадут сведения о пропаже из одной рижской больницы особых пациентов? И о том, что их использует для сексуальных утех дочка главврача?
— Ну, Ада, ты и… — Ирма явно хотела без обиняков сказать подруге, кем та является по её мнению; однако её собственное положение и вправду было рискованным. — …хитрая бестия, — с незлобивым смешком закончила она фразу. — Ладно, забирай его. Всё равно нам понадобятся другие экземпляры — если мы собираемся сделать то, что задумали.
Смысл их задумки был ясен: создать нечто вроде фабрики экзотических развлечений, на которой круглосуточно трудились бы безликие.
— Только, — прибавила Ирма, — ты всё-таки соблюдай с ним осторожность. В миссионерской позе его не используй: будь сверху, чтобы ты могла контролировать ситуацию.
— Я всегда её контролирую, — сказала Аделина, а потом подошла к камере и выключила её.
Так что информацию обо всех дальнейших событиях следователи «Перерождения» собирали по крупицам: опрашивая свидетелей и материально поощряя их. И Макс хорошо знал, что случилось потом. Чего он не знал — так это причины, по которой Аделина Розен решила пренебречь разумнейшим советом своей подруги. Ощущала себя всесильной? Жаждала по-настоящему острых ощущений?
В своих размышлениях он едва не проехал нужный ему дом. Но его заставил остановиться запах гари, потоком хлынувший в приоткрытое окно автомобиля.
[1] Безликий (греч.).