— Наставник, разрешите пару вопросов?
— Валяй.
— Благодарю вас. Первое. Что произойдет, если я не убью противника, а возьму в плен? И он принесет мне присягу слуги, как Софра?
— То же, что и с ней произошло, — здоровяк пожал широкими плечами, — будет слугой. У тебя все вопросы такие дурацкие?
— Но почему вы не говорили мне это раньше? Я мог бы собрать уже целый отряд!
— А ты не знал?
— Нет.
— Дурак потому что. И я дурак, что забываю о твоей дурости. Теперь знаешь. Доволен?
— Какие у меня права на слуг? Что я могу, а что не могу относительно их?
— Слуга не раб. Да и нет у нас рабства. Но холоп. Холопство у нас есть.
— А если подробнее?
— Ну что… Холоп он и есть холоп. Можешь приказывать, можешь наказывать. Бить, пороть, в кандалы заковать за непослушание, на хлеб и воду посадить. Убить нельзя. Но наказание, если помрет от побоев, не будет большим. По ситуации все. Как, кто, чего, за что. От конкретной клятвы еще зависит. Ты вон со своей ненормальной такую взял, что она и на тебя может в суд подать запросто.
— Как так?
— А вот так. Думать надо. Но не станет она. Наверное. Видится мне, что расчет у нее на тебя есть. А какой — эльф ее знает. В свое время узнаешь, если доживешь. И, если повезет, даже переживешь.
— А та девченка, что я в бордель сослал сгоряча, она мне кто, тоже холопка?
— Это уже третий вопрос. Нет, не холопка.
— А кто?
— Ох, паря. Вот как с тобой можно серьезно разговаривать, когда ты вопросы словно трехлетний задаешь? Дал бы в морду тебе, да господин маг уверяет, что ты и вправду не знаешь. Какая же она тебе холопка, если она твоя дочь?
— Что?!!
— Чего орешь? Кто же она по-твоему? За ней ведь не было официально никого, ты ее Правду доказал. Отец, стало быть, прав родительских на нее лишился, как и весь их род. Выступала она от себя, но была несовершеннолетняя. Потому тот кто ее Правду отстоял, тот и становится опекуном. Как родитель. Жениться на ней ты отказался, значит как дочь.
— Но я сам ограничен в правах. Я гладиатор!
— Да, не повезло девочке. Но по закону все чисто. И что раз гладиатор? На арене может и свободный выступить, например.
— Как?
— Легко. Не нанимать никого, а лично свою Правду отстоять. Все просто.
— И где она сейчас? В публичном доме?
— Где же ей быть? На приданное копит, как ты сам и указал.
— Я?!
— Ну не я же, — Иван рассердился, — сам послал, а теперь удивляешься. И вообще, хватит лясы точить. Поднимай копье и коли давай.
Но Максим был слишком ошеломлен, чтобы немедленно выполнить команду. Он помнил какое неприятие вызвала у него та девченка, но слово "отец" больно резало, вызывая стыд.
— А вернуть ее можно?
Иван заржал.
— Можно, да не нужно. Что ты с ней здесь делать будешь? Растить и воспитывать? Спать с ней тебе нельзя, не по справедливости это. Да и ненавидит тебя она, уверен. Ты ведь ее всего лишил, почитай. Изображать доброго опекуна и ждать ножа в глаз ночами? Зачем искушать напрасно? Так она свое отработает, свое заработает, и, если ты деньги не отберешь, конечно, это можно, это по справедливости, кстати, то придет с приданым, замуж выдашь и забудешь как страшный сон. Эльф твоя тоже вряд ли обрадуется.
Максим задумался. Нападая и защищаясь, он никак не мог отвязаться от чувства неправильности происходящего. В который раз он пообещал себе внимательно, очень внимательно относиться к словам, ибо вокруг него те, для кого слово практически равносильно закону, а иногда и чему-то большему. К такому было привыкнуть сложнее всего. "Это игра, это всего лишь игра" — внутренний адвокат пытался запеть привычную песню, но ожидаемого облегчения не принес. Воспринимать чувствами все как реальность, а разумом как вымысел, становилось с каждым днем все сложнее. Да и что такое реальность и вымысел, думал Максим, я ведь все равно настоящий, что в сказке, что нет. Широким круговым размахом острия он заставил "дядьку" отскочить, затем кувыркнулся вперед и влево, резко разворачиваясь и дергая копье на себя. Иван с трудом успел подставить собственное, чтобы лезвием ему не пропороло бок.
— Это где же ты так научился, отрок? — Поинтересовался он.
— В кино видел, — буркнул Максим.
Наставник пожал плечами, равнодушно реагируя на непонятное слово, и, крутанув копье, нанес серию из трех колющих выпадов. Максим дважды отступил, но на третий выпад шагнул вперед, уводя лезвие вверх, и с разворота заряжая древком в челюсть "дядьки". Почти получилось. Иван успел подставить ладонь, но ему пришлось сделать шаг в сторону и отпустить собственное копье.
— Растешь. Неплохо.
— Учителя хорошие.
— Не зря хлеб едим.
— Кстати, учитель, а где мои деньги?
— Твои деньги? У тебя еще есть деньги?
— Есть. Те что вы собирали тогда со своих друзей. За зрелище. Неужели там нет и моей доли?
— Ты охренел, парень? — От изумления Иван даже замешкался на секунду. Ее хватило Максиму, чтобы коротким движением полоснуть его, отсекая пальцы левой руки. Иван зашипел боли, отскакивая назад. Максим уже делал вид, что обходит со стороны покалеченой руки, "дядька" был вынужден поверить, хоть и предчувствовал подвох. Действительно, парень молниеносным выпадом атаковал опорную ногу под колено. Иван едва не завалился, но устоял. Следующие несколько секунд только огромный опыт и мастерство матерого бойца позволили ему одной рукой отбивать вихрь ударов Максима, но потеря должной подвижности сказалась роковым образом. Копье ученика, направленное с чудовищной силой, пробило его насквозь вместе с кольчугой, войдя под левую подмышку, и выйдя под правой. Максим выпустил свое копье из рук, и подхватил копье наставника. Тот был уже практически мертв, но все еще стоял, словно на упрямстве. Парень отошел на несколько шагов, глядя на содеянное.
— Что, Ваня, репка? — Вырвалось у Максима. Он тяжело дышал, руки начали подрагивать, в голове зашумело. "Не расслабляться!" — шикнул он сам себе, перехватывая копье поудобнее. Иван бессмысленно глядел перед собой, не в силах пошевелиться даже для того, чтобы упасть. Последнее что он видел, было мелькнувшее лезвие собственного оружия, летящее ему прямо в лицо.
— Что же ты наделал, подонок?
— Не понимаю вас, господин маг. — Максим и не думал скрывать ухмылку.
— Не понимаешь, что убил человека?
— Он разрешил мне. И не раз. Даже настаивал, чтобы я бился в полную силу. Кто я такой, чтобы ослушаться?
— Издеваешься. Довольно опрометчиво с твоей стороны.
— Неужели?
— Нарываешься, тварь?
— Что-то вы слишком грубы, учитель. Во-первых, повторю, я сделал лишь то, что мне указали сделать. Если наставник не справился сам, то кто ему доктор? Кстати, разве для вас так сложно осуществить излечение, раз он столь дорог вам?
— Время еще есть. Ты отдашь столько маны, сколько нужно, пусть даже придется изуродовать себе ядро. Ты меня понимаешь, мразь?
— Конечно! — Максим кивнул. Он еще никогда не видел Самуила в таком состоянии. Лицо мага побелело и словно застыло, превратившись в какую-то безжизненную маску. Голос его звучал глухо, негромко, с нотками омерзения и какой-то усталости, будто у человека смертельно уставшего скрывать свое истинное отношение.
— И если он не восстановится, то наказание будет суровым. Поверь мне.
— Верю, господин маг, верю. И вы поверьте — восстановится, непременно восстановится. Буквально встанет и пойдет. Как новенький. Я постараюсь. Правда, есть еще и во-вторых.
— Что? Самуил посмотрел на Максима с выражением невыносимой гадливости, как на что-то совершенно отвратительное.
— Есть во-вторых, учитель, — парень и не думал отворачиваться. Напротив, он чувствовал в себе прилив сил и небывалую решимость, как человек делающий сложный выбор, и уже внутренне знающий какой именно сделает. — Я обязан вам подчиняться. Но не обязан сносить оскорбления.
— Оскорбления? И что? Самуил немного опомнился, но по-прежнему смотрел на парня как на отвратительное насекомое.
— То, мой дорогой наставник, — Максим обрел совершенную безмятежность, которая не очень сочеталась с той торжественностью, что он старался придать голосу — что за вашу грубость, вашу наглость, ваше хамство, вашу завышенную самооценку, ваши слова, взгляды и жесты, я, маг, гладиатор, именуемый Кровавым Гарри, вызываю вас на поединок до конца. И да рассудит нас наша мать Магия.
Самуил опешил. По мере того как Максим говорил, казалось он не верит собственным ушам. Парень всегда был своенравен, но в меру, по сути — послушен. И вот такое. Он серьезно? "Бунт давят сразу", — подумал маг, — "придется устроить показательную порку. Это нужно для его же блага".
— Поединок? Ты? Меня? Наивный юноша, что вы о себе возомнили? — Сейчас он был подчеркнутым воплощением насмешливой вежливости. — Вы думаете, что я постесняюсь покалечить, а то и прикончить столь ценный материал вроде вас, как вы, видимо, о себе представляете? Так знайте же, что гордыня сгубила огромное число подобных вам наглецов. Вы сильны голой силой, и она бьет вам в голову, не иначе, — маг театрально всплеснул руками, — но магия не дубина, магия — искусство. А вы все еще очень далеки от восстановления до вашего прежнего предпологаемого уровня. И бой с вами для меня — легкая прогулка.
— Вот и посмотрим. Максиму действительно было все равно. — Вы лечить-то своего друга собираетесь? А то и впрямь покинет нас Иванушка. Я буду скучать.
— Вливай ману.
— И не подумаю. Опустошить себя перед тем как указать вам на ваши заблуждения? Увольте. Потом — может быть. Я ведь не обещал ничего, только подтвердил, что понял вашу мысль. Не более.
— Так это твой план? — В голосе Самуила вновь прорезалось презрение. — Надеетесь, что я буду магически истощен перед поединком? О да, я принимаю ваш вызов, не сомневайтесь. Давно пора преподать вам настоящий урок.
— Преподайте. Это ведь ваша работа.
— Но вы забылись, мой мятежный ученик. Влить ману в покалеченного вами человека не просьба, а приказ. И вы обязаны его выполнить. Это в ваших же интересах. Магия, знаете ли, не любит уклоняющихся от обязанностей, и чем больше человек ею владеет, чем больше она доверилась ему, тем больше не любит.
— Это вы забываетесь, мой глупый учитель. Разве приняв мой вызов вы не выделили нас временно из текущих правил? До конца поединка (и вашего) вы не можете мне ни приказывать, ни указывать.
Самуил похолодел. Он понял.
— Так это она тебя подучила! — Воскликнул маг, осененный догадкой. — Твоя эльфийка! Как же я сразу не сообразил. Действительно старею. Это все целиком ее план?! Да, парень, снимаю все вопросы. С доверившимся нелюди говорить не о чем. И что же она хочет?
— Вас. — При одном упоминании девушки, Максим испытал облегчение и радость. — Вы вот ее не любите, а она довольно высоко вас оценила, как и Ивана. Потому — мы решили, что логично вас обоих взять в свой отряд.
— Отряд? — У Самуила на лбу выступили капли пота, ему казалось, что он бредит, столь немыслимое говорил сейчас вальяжно стоящий перед ним парень. Но реальность не отступала.
— Отряд, — весело подтвердил Максим, — так же как и ее. Я одолею вас, мастер, но постараюсь сохранить вам жизнь в обмен на службу. Как вам такой вариант? Мне до смерти надоело терпеть ваше мнимое превосходство. Сильный подчиняет слабого, а не служит ему, такова жизнь. Вы здесь не от себя, понимаю, вы здесь от государства. Но вы перешли границы дозволенного и любой суд признает мою правоту и право на действие. Так что я вас позаимствую у государства, вы будете мне служить или умрете. А государство… Государство не обеднеет. Пришлют нового мага, только и всего. Ну что, мой кучерявый недруг, сразимся? Моя Правда против вашей, что может быть проще?
Самуил молчал так долго, что Максиму надоело.
— Вызов сделан и принят, не так ли, мой пока еще учитель? Как все правильно обставить я доверяю вам, даже спорить не собираюсь с вашим великим опытом. Сегодня? Сейчас? Завтра? Мне все равно, я готов.
— Ты пожалеешь, Максим. Это не угроза, лишь факт. А что до правил, они и впрямь не сложные. Я вызову смотрящего за соблюдением Справедливости, он будет здесь через час или два. Сегодня. Тянуть не имеет смысла. Но что ты поставишь на кон? Жизнь — слишком просто. Ты верно думаешь, что рискуешь лишь ей и потому так смел. Юность безбашена, а вам нет еще и тридцати. Пан или пропал. Сколько костей подобных юнцов гниют в земле? Но всякий думает, что уж ему-то повезет. Я даже пожелаю вам удачи. Готовьтесь. И знайте — после того как я размажу вас, хоронить будет нечего. Но будет что забрать. Вашу эльфийку. Не приходило в вашу пустую голову, что она вас обманывает, играет вами, скажите?
— Пусть, женщинам свойствено лукавство. Разве не за это, в том числе, мы их и любим?
Самуил отпрянул. Это уже не лезло ни в какие ворота. Парня надо было спасать, и он мучительно искал выход из ситуации. Мысленно маг ругал себя последними словами за то, что упустил и не заметил изменений в ученике. От последних же слов ему попросту стало страшно, как бывает страшно когда на твоих глазах сильный зверь рвет и пожирает другого человека, а ты лишь беспомощно смотришь на это, не в силах вырвать жертву из пасти, чтобы не рискнуть жизнью самому.
— Вы сошли с ума. Лукавство. Любовь. Женщины. Она эльфийка, Максим, эльфийка. Не женщина. Не человек. Она враг-искуситель. И для меня не будет более наглядного урока, чем вспоминать потом, что она сделала с вами. Вы никогда не сможете знать ее планы, поскольку знание подразумевает понимание, а понять нелюдь — нетривиальная задача, и уж вовсе невозможная, если самому при этом остаться человеком. Вы победите меня, давайте представим на минуту невозможное, пофантазируем. И что же? Ее план исполнится, поздравляю. Но представьте, что вы проиграете, что же тогда? Она станет моей слугой, а не вашей. Моей. По закону. И не думали ли вы, что именно в этом может состоять ее план, мой глупый и наивный ученик? Вы победили — ее план сработал. Вы проиграли — ее план сработал. Очень по-эльфийски.
Максим понял, что пропустил удар.
— А что у вас мне можно будет взять в наследство, если я вас все-таки прикончу?
— Ага. Начали понимать. Поздравляю. Возьмете мой посох, хотя, на вашем месте, я все же думал бы о другом.
— Я думаю о том как и когда вы будете лечить Ивана. Согласитесь, было бы куда логичнее, если бы об этом думали вы.
— Никак и никогда, юноша. Вы не оставили мне выбора. Ему осталось минут десять, дольше все, магия не поможет. Я вынужден принести друга в жертву. В жертву вам, хоть вы и не осознаете. И это не добавит к вам симпатий, когда мы начнем физически решать навязанный вами вопрос.
— Моя вина? — Удивился Максим. — В чем? В том, что друг думает прежде всего о себе, а лишь после о друге? Нет, увольте. Вы можете высмеивать мою глупость сколь хотите преувеличенно, но не вешайте на меня свою трусость.
— Вы прекрасно все понимаете и напрасно пытаетесь меня вывести из себя. Теперь, когда я все понял, для вас это стало достаточно затруднительным. На серьезно больных не обижаются, а вы, Максим, очень больны. Она спалила вас как огонь сухостой. И ответит за это, можете мне в этом поверить.
— Знаете, Самуил, в чем ваша проблема? Вы не верите в людей. А это значит — не верите и в себя. Потому проиграете. Вы и сейчас боитесь, ведь ваше "понимание", как и ваше спокойствие — ложь. Боитесь чего? Задумайтесь. Предать друга, если он действительно вам друг, и этой ценой победить — не лучшая идея. Друзья предают, такое бывает. Но друзей не предают. Смотрите.
В порыве странного наития, Максим вытянул руку к неподвижно лежащему телу Ивана и скастовал "восстановление тела", простое, но энергоемкое заклинанание. Магия пошла сильным и ровным потоком, напитывая маной почти умершего наставника. Максим любил наглядность. Копья, пронзавшие Ивана, треснули и вышли их него дроблеными обрубками. Само тело задрожало слегка выгибаясь. Максим не ослаблял напора, буквально вколачивая в него ману, добиваясь полного излечения, даже когда понял, что "дядька" уже не умрет. Страшная дыра на лице затянулась на глазах, Иван задышал, руки машинально зашарили по песку, глаза открылись. Последним аккордом Максим погрузил его в сон.
— Чтобы не мешал и не пришлось объяснять, — пояснил он магу, — это ведь ваш друг, потрудитесь взять на себя хоть это. Я же немного отдохну с вашего позволения, как будет все готово — позовете. Максим повернулся и пошел в свою "камеру". Ему казалось очень важным увидеть сейчас эльфийку и посмотреть ей в глаза.
— Ну и дурак! — крикнул ему в спину Самуил. — Круглый дурак. И так не имел шанса, а теперь…. Но спасибо, это развязывает мне руки. Впрочем, может ты еще имеешь что сказать, мой болтливый бывший ученик? — Самуил, надо отдать ему должное, чувствовал себя так, словно гора свалилась с плеч, ну, или часть горы. Даже дышать стало легче. "Иван жив. Хвала Матери. Половина дела сделана. Но как же так я ошибся?"
— Я твою маму в рот е…..л. Только это.