День 121. Город.
Наконец-то я вышел за заветную дверь! Город оказался… Впрочем, обо всем по-порядку. Пользуясь тем, что ко мне вернулось настроение привычной доброжелательности, перенесу на бумагу и краткое описание тех дней, когда я и думать не мог ни о чем, кроме как поскорее бы выйти отсюда. Хоть немного, пусть на день, но выйти. Последнее время это стало навязчивой идеей, мыслью, не желающей отпускать и на полчаса. Неделю, а может и дней десять, все мои мысли вертелись вокруг одного слова — "когда?". Когда я выйду за пределы опостылевшей площадки? Надоевшей камеры, или, вернее, склада, поскольку называть свое помещение комнатой, я, после убийства эльфийской твари, не могу.
Огромный куш, полученный за размазывание по песку магов, выкуп за их головы (небольшой. Договариваться пришли трое девушек, почти девочек, выглядевших столь непрезентабельно, хоть и мило, что я не стал требовать много, поняв, что их непрезентабельность не фикция), серия сравнительно небольших выступлений за Правду купцов, в сумме принесшая все же тысяч тридцать (небольших! Жирею..), все это вернуло мое привычное равнодушие к деньгам.
Мне было душно. Вышвыривать, или сжигать все что могло напомнить о Сафре я не стал. Хотел, но передумал, оставил как напоминание о собственной глупости, и в качестве дани определенному мазохизму. Но это же и не позволяло долго проводить время в комнате, к тому же, без эльфийки, все это совершенно непостижимым образом превратилось разом в гору хлама.
Тренировки стали интереснее дней на пять, и только. Посох прокачивал меня, а я развивал, или раскрывал возможности артефакта. Наставник обрел свою прежнюю неразговорчивость, с тем же равнодушием относясь к новым возможностям ученика. Результаты были невелики, если судить по счету, и мне ни разу не удавалось более-менее прилично задеть учителя, но содержание поменялось. Более не было непробиваемой стены, на которую я мог лишь скулить как собака на бетонный забор, подвластная сила возросла многократно, и "забор" бы не устоял, но вместо него оказалась вязкая, тягучая жидкость, и мне вновь недоставало мастерства.
Кстати, о силе. Она росла, и росла скоро, что было непонятным. Я спрашивал Михаила почему так, тот лишь отрывисто бросал, чтобы я не нес чуши, и не задавал вопросов, на которые могу ответить сам.
Могу? Кажется, что и он сильно переоценивает меня, а казался рациональным прагматиком! Пусть, мне же лучше. Но отчего растет сила? Ведь и без помощи посоха получалось все заметно сильнее, чище, быстрее. А уж с посохом — чувство силы опьяняло до ложного всемогущества, так что я был искренне благодарен учителю за то, что не дает мне зазнаться, не давая мне побеждать себя. Но и и не избивал он меня ни разу! Во время тренировок можно делать что угодно, мана для лечения в таких случаях разрешена до уровня полного восстановления подопытных подопечных, чем Михаил перестал пользоваться сразу с того памятного дня. Ибо незачем стало. Он переигрывал меня, тонкость наставника превосходила его силу, и мне ничего не оставалось, как признать свое магическое невежество. В сравнении. Потом я сообразил, что без побоев переношу свои неудачи тяжелее.
Отношение ко мне, если и изменилось, то ничем не выражалось, и заметить ничего не получалось.
— Что же вы, учитель, — пробовал я поязвить, — стращали, пугали, смерть пророчили, а на деле что вышло? Что и одна "крыса" с посохом раскатала бы всех этих горе-вояк в блин, не испытав особенных проблем?
— А ты разве не понял? — Михаил обозначил удивление на лице так, что стало понятно — он и не удивлен, и ему наплевать. — Ну и дурак.
— Не понял что, наставник? Что вы меня водите за нос? Что вы меня малость недооценивали? Что вы мизантроп?
Насмешливость прошла впустую, Михаил игнорировал любые попытки разговорить его. Пищу для размышлений дал, как ни удивительно, Иван. "Дядька", а ныне мой слуга, то есть вассал принесший клятву, неожиданно вмешался при очередном словесном наскоке на учителя, выкрикнув:
— Да, еклмн! Это же были не те маги, что должны были выйти, малохольный, ну как ты не соображаешь, а?
Воин отказался участвовать в наших тренировках, заявив, что не по Сеньке шапка, но каждое утро появлялся на Арене, усаживался с краю, скрестив ноги, и наблюдал. Или скучал. Жил он, как свободный, где-то за пределами комплекса, чему я уже страшно завидовал.
— Не те? — Я даже остановил каст, отчего посох недовольно завибрировал.
— Ну да. Не те. Ты действительно думал, что смог победить отряд знати? — Иван развеселился, хлопая себя по бедру. — Во даешь, малохольный! Это ведь шваль, отбросы, видно было и младенцу.
Действительно. Вид у них был что надо. И с такими вот договаривались городские павлины? Но где тогда "настоящие" маги, и почему они не вышли сами? О чем и спросил.
— А это уже ваши магические дела, сюзерен, что и почему. Откуда же мне знать? Отказались, значит. По каким причинам — сам соображай.
Я и соображал, только сообразить ничего не мог. Они, эти маги, думали, что справится эта шайка? Она бы и справилась, не получи я резкий рост магических сил и (почти) симбиоза с артефактом. Но зачем? Если все это ради денег, то как можно доверять столь крупную сумму каким-то оборванцам и слабым, я наконец-то хоть это понял, магам? А риск? Того же урона чести, если на то пошло, пусть деньги не важны, хоть и странно, но вызов всегда официален. Их честь, их Правда проиграла. И отношения с городскими вряд ли романтизирует. Поставить на кон крупную сумму, свою Правду, неизбежно прязанную к правам, отношения с администрацией, зачем?!
— Правильный ответ можно получить только задав правильный вопрос, — учитель все-таки не выдержал моей бестолковости, — а правильныйй вопрос тут не зачем, а почему.
— Почему?! — Но он уже вернулся к своей флегматичной отрешенности.
— За эльфийку спасибо, кстати.
Поддеть не удалось и этим. Мистер равнодушие не испытывал никаких чувств ни ко мне, ни к покойной эльфийке, вообще ни к чему. Эталон выдержки!
И вот город! Не обошлось без небольшой заминки. Когда я собрался (новый костюм и чистая обувь, морда лица выбрита до синевы, настроение бодрое) и вышел, то ожидающий вассал загоготал указывая на посох:
— Хахахахахаха, ты с ним собрался, что ли?
— Ну да, а что такого? С оружием нельзя? А ты как ходишь?
— Ыыыыы, — всхлипывал Иван, — ты серьезно?
— Да а чем дело? — Я понял, что вновь где-то глупо ошибся, но быть шутом тоже надоедает. — Так объясни сюзерену его промах, чего ржать?
— Ну это как… даже не знаю с чем сравнить! Ты, малохольный, себе представь девицу дивной красоты, голую, с мешком золота, ночью в злачном районе?
— Это я-то красивый?
— Да не ты, баран, посох твой, посох!! За ним очередь выстроится.
— В смысле? Такая редкость?
— Не тупи, малохольный. Редкость! Таких вообще всего три.
— А…
— Те, что ты видел — дешевые подобия. Дешевые не в смысле цены, а по возможностям. Ты правда думаешь, что подобные вещи в торговых лавках продаются? Вижу, что думаешь. Идиот. Это явно родовой артефакт. Посох — средоточие силы, ключ и замок одновременно. Библиотека и лаборатория. Ворота и тупик, путь и ущелье. Как тебе объяснить?
— Да как есть, так и объясняй. Что ты обзываешься, знаешь ведь, что я не помню ничего толком?!
— Свежо предание, да верится с трудом. Не помнит он. А посох родовой почему слушается, а? Он Самуила так не слушался! Думаешь, я на тебя каждое утро смотреть прихожу? Нет, я люблю юмор, правда, но посох куда интереснее, поверь.
— Родовой?! — Ухватился я за эвфемизм понятия "рояль". — Это посох моего рода?!
— Понятия не имею. Не обязательно. Что он тебя Так слушается — диво дивное, верно. Но не обязательно родовой. А потому все кто обладают силой и верой в себя, а это лучшие маги города, нашего города, не убогого Демянска какого, все пожелают его у тебя забрать.
— Так я не отдам.
— Костьми лягут, себя развеют, но отберут.
— Его видело немало людей, те же купцы. Почему никто не знает о нем, не пришел за ним?
— Знают, конечно. Все кому надо знают, многие из тех кому не надо — тоже.
— И в чем проблема выйти на Арену и забрать? Ну, если могут? Как это устроено, вызов, так и так, мол, есть некий девайс, обладать которым мне очень хочется, ну очень, а прав на него у меня никаких. А потому — Правда моя не может мириться с подобной Несправедливостью…
— Так то на Арене! Тут государство может понять (и поймет) как покушение на его собственность, оно же твой опекун и наследник!
— А.
— А в городе совсем другое. Можно и Правдой не рисковать. Тут царь не вмешается, ибо с твоей стороны дерзость будет, малохольный, с твоей. Вот я, дескать, крутой как драконьи яйца, вот артефакт редкостный, попробуй отбери! Я ведь не абы кто, а цельный гладиатор, боец за Справедливость, фу-ты ну-ты, подходи! Тебя грохнут тупо из принципа. За хамство. Неуважение. Окорбление. И будет это уже не как алчность поганая, а как поставить свинью в стойло, раз ей в хлеву неуютно!
— Понятно. Оставлю его здесь. Жаль, конечно, но нет ни малейшего желания портить себе выходной.
— Правильно.
— Самуил тоже не брал его в город?
— Разумеется, никогда не брал.
Так мы и пошли. Настроение было чудесным, хотелось срывать цветочки с клумб и дарить людям, целовать девушек, переводить бабушек через дорогу и кормить уток. Иван окинул меня по-хозяйски критичным взглядом, кивнул, и отворил дверь. За ней была комната, размером как и моя, только без обстановки и проходная. Иван прошел к противоположной двери, открыл и ее, кивком приглашая меня возглавить шествие. Так я вышел в город.
Показалось, что я оглох и немного зарябило в глазах. Мы вышли на многолюдную площадь, по которой гуляли, бродили, стояли, спешили по делам много людей. Очень много. Я замер. Посмотрел под ноги — брусчатка. Метрах в пятидесяти перед нами распологался большой фонтан, окруженный лавками, облепленными людьми. Мужчины, женщины, дети, в одеждах самых немыслимых раскрасок и фасонов. За фонтаном площадь продолжалась до домов высотой в семь-восемь этажей, похожие по архитектуре на "сталинки", только украшенные лепниной, между которыми лучами расходилось несколько улиц.
— Пойдем, присядем. — Иван толкнул меня локтем, выводя из ступора. Мы прошли к лавкам, где мой вассал бесцеремонно согнал стайку мальчишек, разодетых черт знает во что, и уселся сам.
— Присаживайся, в ногах Правды нет.
— Присаживаюсь.
Сделал это я очень вовремя, так как одновременно с этим увидел откуда мы вышли. Все что я видел изнутри — песок, ограда, ряд комнатушек с дверьми, чистое небо, солнце. С этой же стороны, моему взору представилось циклопическое здание, в пять этажей, да каких. Да какое здание…
— Это ведь Колизей, — пересохшим горлом прохрипел я.
— Ага. Он самый. А ты думал, что в цирке выступаешь?
— Порою кажется, что да.
— Ахаха. Да, малохольный, что-то в твоих словах есть. Но так не хочешь выступать в цирке — не будь клоуном, только и всего. Скоморохом не будь.
— Ты не поверишь, я стараюсь как могу.
— Знаешь, — Иван задумчиво почесал бороду, — я тебе верю. Нельзя так дурака валять как ты это делаешь. Нарочно захочешь — не получится. Но и понять как оно так — не выходит. Так что я просто не удивляюсь, а что тебе надо — сам решай. Мое дело телячье.
— Ты мне на несколько вопросов ответь лучше, теленок.
— Валяй.
Я огляделся еще раз. Площадь внушала, фонтан, брызги от которого долетали до нас и освежали — внушал. Дома вокруг площади — внушали. Количество людей, их наряды, будто вобравшие в себя моды и стили от фараонов египетских и до джентельменов викторианской англии — возвращали чувство нереальностм. Колизей шокировал.
— Ну так скажи мне, теленок, где я?
— В городе.
— А как зовется этот город?
— Солнцедар. У тебя все вопросы такие будут? Первую букву азбуки сказать?
— Нет. Но скажи, сколько в азбуке букв?
— Сорок. Ты точно не издеваешься? Смотри, я хоть и слуга, и клятву принес, но…
— Точно. Издеваюсь я совершенно иначе.
— Благодарю, сюзерен, утешил.
— Не за что. Почему люди так странно одеты?
— К каком смысле странно?
— Ну, например, вот! — И я указал ему на семью из двух взрослых и двух детей. Мужчина был облачен в доспех японского самурая, а женщина в платье времен галантного века. Так это называлось в моем прошлом мире, во всяком случае. С детей спрос меньше, но наряды арлекина и индейскского вождя диссонировали друг с другом. Местным было все равно, никто не обращал внимания, поскольку в подобном бардаке нарядов находились решительно все.
— А что в них такого?
— Ничено, если не считать, что их наряды совсем разных стилей, которые совершенно не подходят друг другу. Не гармонично.
— О, здорово! Теперь ты рассуждаешь как дворянин, но все равно задаешь детские вопросы.
— И все-таки?
— Да нормальная одежда, в чем проблема? Каждый видит в себе то, что хочет видеть. И подчеркивает это. В чем плохо?
— Я не сказал, что прям плохо. Но выглядит как хаотичный слет реконструкторов.
— Не знаю кто это, но ты говоришь так, словно это что-то плохое. Люди одеваются как хотят. Они ведь не маги.
— А маги так не одеваются? Хоть что-то хорошее.
— Маги, как и все прочие, одеваются как хотят. Только они не хотят.
— Мммм… ладно. Проехали. А это что? — Я указал на Колизей.
— В каком смысле?
— В смысле постройки. Ее масштаба. Почему я не вижу ничего подобного изнутри? И не слышу?
— Иногда мне кажется, что ты, Максим Юрьевич, и не маг вовсе. Два плюс два сколько будет?
— Четыре.
— Ну вот. Знаешь. А почему вода мокрая спросить не хочешь?
— Не хочу.
— Я еще ладно, привык. Вернее, для меня ты как игрушка непонятная, птица говорящая, сюзерен. Но Михаила от подобных вопросов тебе лучше уберечь. В своих собственных интересах. Хотя по этому вопросу даже он намекал, что ты ненормальный, который будто не соображает.
— Так почему?
— Что почему?! — Взорвался Иван громким сердитым шепотом. — Потому что ты гладиатор, тебя за ногу, ты и не должен ничего видеть или слышать на Арене сверх необходимого! Это тебя должны видеть и слышать! А тебе зачем?
— Погоди… какова вместимость Колизея?
— Шестьдесят тысяч, если для людей.
Я похолодел и поблагодарил мысленно Ивана, что сижу, а не стою. Ноги стали ватными, и скажи мне кто сейчас "встать", то я не смог бы это сделать.
— И что же, зрители ходят на выступления?
— Само собой, а еще они дышат.
— Не насмехайся. Представь, будто я инвалид, а? Тебе же проще будет. И отвечай отстраненно, договорились? Мне правда нужно.
— Ладно, сюзерен. Извини, малохольный. — Иван вздохнул и кивнул.
— Тогда, — я вытер пот со лба, — продолжим. Зрители ходят на выступления?
— Ну.
— И видят все, что происходит на Арене?
— Конечно.
— И тренировки?
— Нет, только выступления.
— Уже легче. Но не очень. И на мои выступления ходят тоже?
— Разумеется. Еще как! — Иван даже улыбнулся.
— Что означает "еще как" в цифрах? Полный стадион?
— Ну нет, малохольный, — рассмеялся Иван, — не дорос ты еще до такого. Но десять тысяч на тех голодранцах, ну, против которых налоги поставили, ты собрал.
— Вот как.
Открытие было неприятным, и это мягко сказано. В жизни вообще неприятно замечать не сразу свидетелей чего-либо, а тут все как-то так, словно с меня сняли штаны в людном месте и все смотрят. Штаны…
— Иван, а когда я взял Сафру в слуги, то..
— Да, это было выступление, которое сделало тебя популярным.
Я застонал, закрывая глаза. Значит, меня видели и без штанишек. Ничего такого, но не без моего же ведома! И кто видел? Незнакомцы еще куда ни шло, но знакомые… А разве у меня здесь есть знакомые? Есть. Или были, как считать. У настоящего, или первого владельца тела. Сослуживцы, возлюбленная, отец… об этом лучше вовсе не думать.
— Охренеть, — только и произнес я, — а те люди, что ты приводил, они кто? И зачем деньги с них брал? Не проще им было билеты купить?
— Сослуживцы, — усмехаясь, отвечал воин, — они не были стороной конфликта, но к той нелюди свои счеты имелись. Хотели видет все ближе. И, главное, чтобы нелюдь видела то, что они видят. Я и провел под видом потенциальных заказчиков, закон не нарушен! Так, слегка обойден.
— Все интереснее и интереснее.
Мы помолчали. Постепенно я отходил от шока, и теперь хотелось движения. Много движения, тело прямо зудело. "Ладно, — сказал себе я, — непременно додавлю эту детинушку и выдавлю из него все, что он знает, но не считает нужным пояснять, даже если вместе с этим придется выдавить ему кишки без помощи маны. Обязательно. А сейчас нельзя терять времени, его не так много".
— Куда пойдем? — Я поднялся с лавки. — Город не ждет.
— Да куда хочешь. Можем в кабак, можем в бордель, можем по магазинам, хоть я это и не люблю. Даже в цирк можно, если хочешь.
— А просто погулять нельзя?
— Можно. Только сразу предупреждаю — на людей не бросаться. На магов тем более!
— Да зачем же мне бросаться на кого-либо? Только из самообороны если.
— Вот из "самоообороны" и не вздумай! Тут не Арена! Кто первый нанес оскорбление действием, тот и неправ. Держи себя в руках, на провокации не поддавайся. Мне лично проблем не надо.
— Провокации?
— Учишь своего болванчика как застегивать штаны? Поздно уже. — Насмешливый голос не предвещал ничего хорошего.
— Учу. А тебе что за печаль? — Иван спокойно посмотрел в глаза к остановившемуся около нас человеку. Чуть выше его, но стройнее, примерно одного с Иваном возраста, в костюме странного кроя, похожем на халат. Дерзкий, равнодушный, глаза доброго педофила. Экспонат!
— А тебе чего надобно, дяденька? Шел бы ты куда шел, человек хороший. — Я решил сразу показать, что волноваться нечего и держать себя в руках мне не составит труда.
— Ну так, Кровавый Гарри, давно слежу за твоими успехами, — наглец и не подумал следовать совету, — едва не стал твои поклонником. На выступления хожу. И еще мне эльфиечка твоя нравилась очень. Вот я и думал, что пойдете вы в город, а я немного знаю внутреннюю кухню Арены, так и попрошу у тебя эту кобылу на часок или два. За монетку.
— Но эльфийки нет больше, увы, но она нас покинула. — Включил я режим "холод и достоинство".
— Да, знаю. Видел. Лучше бы ты ее еще раз трахнул, а потом уже сжег. Что поделать.
— У вас все, уважаемый?
— Мне еще посох твой нравится. Чтож не взял-то с собой, а? Красивый посох, с интересным набалдашником. Я потому и простил тебе ту нелюдь. Зачем ему она, подумал я, у него ведь посох есть. С интересным набалдашником. Часто долбишься, небось, а?
— Парень, идм отсюда. Пока ноги твои не в твоей же ж***, и ты можешь ходить, а?
— Стоп, стоп, стоп! — Иван поднял руки, разводя нас. — Это то, о чем я и говорил, дурний ты. На провокации не поддаваться! Знакомьтесь, это Валера, мой друг и дальний родственник, — представил он наглеца, — а это Максим, мой сюзерен и работодатель. Я попросил Валеру составить нам компанию, а то один не услежу за тобой, малохольный, как пить дать. Как он тебе, кстати? — повернулся он к Валере.
— В обоз, в последний воз. Убитым и раненым стрелы подносить. — Валера сплюнул на брусчатку. — Только ради тебя, Иван.
— Ну и хорошо. И не думай даже спорить, — накинулся он на меня, — за тобой и четырех глаз мало! Или — сам ходи, гуляй.
— А если я прикажу?
— Выполню, — Иван вновь разулыбался, — но так, что лучше бы и не выполнял.
— Понятно все с вами. Я не против. Так куда мы пойдем?
— В банк. Для начала.