"Не обманул отец, — думал Максим, трясясь в седле, — не поручусь на счет событий, но я точно несусь вскачь. Вопрос лишь куда?"
Вопрос был риторический, хотя ответ он знал в самых общих чертах. Их кавалькада скакала одновременно "на место сбора", "туда где безопаснее" и "на театр событий", и парень не очень представлял как все это сочеталось. Впрочем, все это было не важно, он наслаждался ощущением скорости, ветром, бьющим в лицо, грозности стука копыт лошадей отряда, да вообще всем происходящим. "Наконец-то нормальная движуха, а то обрыдло все хуже овсянки".
Размышления помогали держаться в седле, отвлекали от непривычного для него действия, перекладывая все на "память тела", почему он выдавал себя с головой, когда против воли обращал внимание на то как держится в седле, мешая тем самым сам себе, и начинал долбиться о седло, или "дергать гвозди задницей", по выражению скачущего рядом Михаила. Отбрасывая же мысли о непосредсвенно процессе езды, переключая их, он почти переставал замечать ход своего коня, идущего с удивительной плавностью.
Михаил. Наставник скакал слева на крупном вороном скакуне, и, как домысливал Максим, страховал его со стороны поврежденной руки. Между ними установилось нечто вроде нейтралитета, Максим предпочел делать вид, что случившеся оскорбление, как и его непримиримость, не позабыты, но отложены под силой обстоятельств, тогда как учитель был равнодушен, и не заморачивался на таких мелочах как отношение к нему ученика.
Город покинули в закрытой карете. Максим вообще не понял зачем возвращался (или, вернее, зачем его возвратили) в свою камеру Колизея. Там он нашел не долгожданную постель и сон, а невозмутимого наставника, мирно распивающего чай с подменяющей его, Максима, Настей. С присущим ему хладнокровием, Михаил сообщил, что ситуация критична и не терпит ни малейших отлагательств, а потому сегодня спать им не придется, да и вообще неизвестно придется ли когда-либо, ведь они все рискуют не дожить до столь прекрасного события. Что им необходимо немедленно покинуть город и до рассвета, до которого не более пары часов, добраться до некоего места, от чего и будет зависеть вся их дальнейшая судьба. Сказано это было столь равнодушно, что, в сочетании с аккуратно поглощаемым печеньем, произвело свой эффект, и Максим лишь недоуменно кивнул. Наставник немедленно встал, поблагодарил "хозяйку" за угощение и молча вышел, указав следовать за ним.
Ослепляющее солнце арены, проход в ночной город, бездумное следование за Михаилом и какими-то ожидающими людьми, в которых угадывалась военная выправка, снова карета, выезд из города, поле и лошади. Максим был само послушание и не задавал лишних вопросов. Нужно — значит нужно!
Путь изначально пролегал через лес, и Максим упивался запахами влажной хвои и чего-то еще, будившем теплое чувство единства с природой. Было темно, потому вперед вышли двое всадников с факелами, не столько освещавшими дорогу, сколько указывающими направление. Отряд шел на рысях, и Максим, как неисправимый романтик, каковым он себя считал, все больше восторгался чувством сказочного приключения, чего ему так недоставало в уже привычной рутине дней, несмотря на все волшебство магии. В нем проснулся мальчишка, когда-то давно зачитывающий до дыр книги о Робинзоне, мушкетерах, искателей сокровищ, рыцарей и путешественниках. "Будь что будет", — думал он, — "это действительно прекрасно, а ведь по сути мы лишь скачем через лес, но как же хорошо!"
Неожиданно кони замедлили бег и остановились, перебирая ногами на месте и фыркая. Максим увидел поднятую руку наставника и понял, что управлять своим конем может не только он, что не особенно понравилось, но тут был отвлечен появлением новых лиц. Прямо на дороге, вернее просеке, перед ними возникли всадники, много, более двадцати, сколь он мог разглядеть в отблесках факелов, полностью перекрывая им путь. Долго соображать кто это, друзья или враги, не пришлось: один из всадников отделился от прочих и подъехал прямо к ним. Коротко кивнув Михаилу, отвесившему в ответ поклон, он окинул цепким взором их небольшой отряд, тут же выделив Максима.
— Это наследник? — Всадник явно не испытывал любви к церемонности.
— Да. Он. — Лаконично подтвердил Михаил.
— Что-то дохловат. Точно он? Эй, парень, в глаза посмотри.
Максим посмотрел.
— Сомнительно. — Всадник изобразил на лице недовольство. — Спиной бы я не повернулся. А с рукой что, волк покусал?
— Соболь откусил.
— Ну да, он может, — кивнул всадник как чему-то само собой разумеющемуся, — а не вылечил отчего же?
— Оставил на память. — Максим не сразу, но смог разглядеть всадника получше, и обнаружил в нем совсем молодого парня, сильно моложе себя, почти юношу, но державшегося с уверенностью которую дает только опыт. — А сам ты чьих будешь?
Всадник рассмеялся.
— Неплохо, неплохо. Теперь верю. Ну что же, веди нас, Младший.
Он повернул коня к своим спутникам, которые уже расступались, освобождая проход, чем тут же воспользовались факелоносцы. Отряд Максима проехал сквозь их строй, после чего все они продолжили путь следом за ними.
Вторая подобная остановка случилась сразу за тем как закончился лес и они выехали на поле.
У Максима захватило дух. Все поле было будто усеяно всадниками, хорошо видимыми на открытом месте под светом двух полумесяцев и россыпи звезд, казалось, что их, всадников, было много, очень много, тысячи, но, приглядевшись получше, понял, что поддался иллюзии, и на деле их не более двух сотен. Тоже немало.
— Какая живописная картина. — Не удержался он от комментария. Неожиданно Михаил ответил:
— Хорошо, но мало.
Максиму было плевать. Он любовался видом воинственных кентавров, как мысленно окрестил их, уже почти уверенный, что собрались эти неведомые люди здесь ради него, что наполняло сердце гордостью и предвкушением.
Действительно, долго рассматривать друг друга им не пришлось, "кентавры" пришли в движение, собираясь компактнее, пока не выстроились в правильный двухшеренговый строй, перед которым выдавались вперед трое в богатом облачении, что видно было и при невеликом освещении. Молчание людей, при известном шуме издаваемом лошадьми когда их много, придавало определенный шарм всему действу. Передовая троица, вероятно убедившись, что люди построены, двинулась к ним неспешным шагом коней. Приблизившись, они дали себя рассмотреть, и Максим с удовлетворением отметил почтительность в их действиях. Все трое, седовласые, можно сказать пожилые люди, в отличии от лесного юнца, склонили головы, приложив правые руки к груди.
— Приветствуем вас, наследник, — уважительно произнес средний из них, — мы явились на зов. Располагайте же нами, и поверьте, что немного найдется людей, кто был бы рад более нас оказаться здесь.
— Наше почтение, наследник, — подхватил второй, — мы счастливы иметь возможность служить вам.
"О, круто!" — Подумал Максим. "- У меня тут куча слуг которые счастливы!", но вслух произнес другое:
— И я рад видеть вас, господа. Гляжу здесь целая армия.
— Простите нас, наследник, — отвечал третий из вожаков, — все было настолько неожиданно, столь внезапно, что многие наши люди пока еще не смогли к нам присоединиться, но все что было под руками, мы разумеется привели.
И все трое еще раз отвесили поклон.
— Довольно болтовни, господа! — Юный наглец выехал вперед. — Время не ждет, успеете еще оформить все в красивые слова, если останетесь живы. А чтобы так случилось — поспешим.
— Осторожнее, юноша! — Гневно воскликнул главный, из трио всадников, судя по тому, что заговорил первым (Максим уже немного начал разбираться в деталях местного этикета дворян, и понимал, что представляются первыми те кто считают себя младшими, но по старшинству, при этом не называясь. Когда же первым начинает разговор старший по положению, то вежливость требует изначально назвать себя), — здесь люди не меньше вашего болеют сердцем и душой за дело, и не позволят никому пренебрегать собой!
Спутники его согласно зашумели:
— Верно!
— Что за молодежь!
Юноша оскалился, изобразив улыбку, и поклонился сколь мог развязнее.
— Ах, благородные господа, — не потрудившись придать себе хоть немного почтительности, отвечал тот, — неужели вы могли помыслить себе, будто я смею насмехаться, и, уж тем более, пренебрегать вами? Я ваш покорнейший слуга, и лишь отчаянность положения, вкупе с пылкостью радения за наше общее дело, толкнула меня на столь чудовищный проступок как просьба поспешить трех жирных боровов, которые никак не сообразят где, перед кем и зачем находятся. Нижайше прошу меня простить.
— Жирных боровов? Так то вы к нам относитесь?!
Обстановка накалилась мгновенно, и Максим счел нужным вмешаться:
— Вы тут еще драку устройте! Вы, юноша, — не преминул он вернуть презрительную улыбку наглому юнцу, — похвальны в вашем рвении, но что стоит рвение без дипломатии?
— А вы, — обратился он к седовласой троице, — позвольте молодости самой свернуть себе шею, ежели ей так хочется. Сейчас каждый человек на счету, и нужно использовать лучшие качества всех, как порывистость молодых, так и опыт и надежность людей видевших жизнь. Не так ли, господа?
Господа согласились. Чувствовалось, что их тревожит состоятельность Максима как командира, которым здесь, очевидно, являлся, и им бы хотелось понять, насколько "генерал свадебный". Максиму и самому ничего иного нужно не было, как прояснить что конкретно все-таки происходит, плюс размеры своих полномочий. Что все происходящее — мятеж, обещанный отцом, он понимал. Что во главе мятежа стоят они, Соболевы — тоже понимал. Но далее начинался туман, укутывающий от него цели, ближайшие задачи, соотношение сил, да даже то где вообще все это происходит? "Ну что же", — сказал он себе, — "раз я тут словно рыбка в аквариуме, то и буду вести себя как эта рыбка. Плыви куда плывется, пока не упрешься в стенку".
— Где мой отец? — Максим требовательно обернулся к Михаилу. — Как скоро я увижу его?
— Скоро, Максим Юрьевич, скоро. Лошади мало отдохнули, но ничего страшного, отсюда недалеко. Вон там за полем спуск в овраг, уже оттуда будет видно замок. Возможно, мы успеем к концу штурма. Отец ваш уже там.
— Ну так вперед, господа, едемте скорее. — Максим окинул людей взором, стараясь придать себе невозмутимый и уверенный вид.
Возникла секундная заминка, и периферийным зрением он увидел, как Михаил сделал некий жест, сложив ладонь руки в кулак и коротко двинув его вперед. Тут же все пришли в движение, командиры развернулись к своим людям, те начали перестроение, и вскоре весь их уже единый отряд вытянулся по указанному направлению.
Максим с наставником, продолжавшим держаться рядом, оказались во главе импровизированной колонны, и парень решил немного прощупать учителя.
— Скажи, Михаил, это действительно так опасно, или в ваших словах было некое преувеличение?
— Вы странно колеблетесь, Максим Юрьевич, в форме обращения, — усмехнулся наставник, — но держитесь вы неплохо, и я рад, что смог вложить вас хоть что-то за столь короткий срок, что у меня был.
— Пока вы будете отвечать на вопросы которые я не задавал, и не отвечать на те, что я задал, я буду обращаться к вам на Вы, извините, не знаю как вас по батюшке.
— Олегович. А обращаться вы можете как вам заблагорассудится, мне действительно все равно. Что до опасности, то да, опасность велика, это правда.
— Что задумал отец вам известно?
— Нет. Это никому неизвестно и не может быть известно. Он слишком умен, чтобы сказать всю правду даже себе самому, так что и ему не до конца известно что же он задумал. Надеюсь, вы меня понимаете.
— Не особенно.
— Тем хуже для вас. Или лучше. Мне не дано знать будущее во всех смыслах данного выражения. Я знаю свою щадачу, с меня довольно.
— Вы рассуждаете как слуга.
— Я и есть слуга, как же мне еще рассуждать.
— Отец сказал, что вы не слуга, а друг. — Максим не хотел сдаваться.
— Друг?! — Засмеялся наставник, и Максим поежился от этого смеха. — Друг… Это странное слово, парень, очень странное. Что такое, по-вашему, друг?
— Ну как же. Тот кому доверяешь. С кем можно поделиться сокровенным. К кому можно повернуться спиной без опасений получить клинок под лопатку. С кем есть общие интересы, увлечения, ведь надо сойтись на чем-то изначально.
— Вы романтик, Максим Юрьевич, и говорите словно по книжке. А в жизни друг нечто иное.
— Что же, позвольте полюбопытствовать?
— Друг это тот, кто может помочь тебе решить проблему. Голой силой, деньгами или советом. Всем сразу или частями. Потому "друг", — Михаил выделил это слово, — зависит от ситуации. Сейчас враг, завтра друг. Или наоборот, сейчас друг, а завтра враг. Или он, например, трус, а помощь нужна требующая смелости и решительности, отваги. Но он не может, ведь трус. Значит что? Значит он сейчас тебе не друг. Но вчера, когда ты не знал что делать, он нашел выход, дал совет и был другом. А позавчера выручил деньгами, и тоже был другом. Завтра, когда тебе вновь будет нужен совет — станет другом. А вот сейчас нет.
— Да это какой-то не совсем друг.
— Но описанная ситуация, вернее их чередование, вполне жизненна, разве нет?
— Да, но…
— Никаких но, Максим Юрьевич, будьте трезвы и не заблуждайтесь. Делить людей на друзей и врагов — нормально. Но наделять друзей качествами, которыми они не обладают — безответственно. По отношению как к ним, так и к себе самому. Вы начинаете считать человека более способным, чем он есть, а после разочаровываетесь от того, что он не способен сделать нечто, на что он и не был способен никогда. И обвиняете его в несоответствии вашему же воображению. Ну не глупо ли? Подумайте сами, подставьте примеры. Я нарочно начал с трусости, и вам не понравилось это, но разве трусость редкое качество? И разве люди им обладающие непременно плохи? Бесполезны? Никчемны? Это не так, они нередко умны, ведь всевышний, в великой мудрости своей, не только лишает, но и награждает. Представьте иначе, ваш друг, то есть человек которого вы считаете другом, очень храбр и силен, но глуп. И когда вам нужен совет, когда вы не видите выхода, все на что способен ваш друг, так это проломить чью-то голову. Он не спасет вас этим, а может и вовсе погубит. Может быть это вам придется все время выручать вашего друга, который, в тупости своей, даже не будет понимать чего вам все это стоит, волнений, денег, сил, времени. Это, по-вашему, друг?
За разговорами они доехали до конца поля, где действительно находился овраг, и Михаил остановил коней. Начинало светать, потому низ оврага, длинного, вытянутого куда-то вперед, заволакивало туманом. Максим вглядывался, стараясь увидеть обещанный замок, но не видел его.
— Вы не увидите его так просто, Максим Юрьевич, придется спуститься и проехать еще. Туман. Но слышать можете уже сейчас, попробуйте вслушаться.
— В этом нет нужды, — возразил Максим, — я слышу странный шум, будто гул. Напоминает вьюгу, но сейчас не зима.
— Ваш отец пробивает щиты обороны, отсюда гул. Стихия воздуха лучше всего для этого. Эй вы, спускайтесь! — Михаил крикнул людям дерзкого юноши. Сам тот стоял поодаль, но встрепенулся, услышав окрик, и, криво усмехнувшись, направил коня вниз. За ним последовал его отряд. Стало ясно, что овраг куда более глубок, чем виделось, всадники буквально входили в туман, спускаясь, и изчезали из вида.
— Пусть, — ответил наставник на невысказанный вопрос, — дуракам везет.
— А вы считаете себя умным, наставник?
— Нет. Я лишь пытаюсь быть не дураком.
— И как успехи? — Максим стало весело. Сказанное Михаилом о дружбе ему не нравилось категорически, и, будучи несогласен, он не мог не ответить презрением на того, кого считал воином, и который вдруг предстал перед ним кем-то другим.
— Я все еще жив. А вам, гляжу, пришлась по сердцу наглая глупость юного Половского?
— Да, в этом что-то есть, — согласился Максим, — что-то мне в нем действительно глянулось, но вы не правы, это точно не глупость.
— Отчего же? Впрочем, это как посмотреть. Если вы так считаете — ваше право.
Где-то впереди, по направлению от все еще невидимого замка, раздался взрыв, и и громкий стук падающих камней.
— Ну вот, разломал таки. Ваш отец великий боец, Максим Юрьевич. Куда вы так спешите?
Максим сам не понял как направил коня вниз. Умное животное, осторожно перебирая копытами, спускалось вниз, туда где туман становился все плотнее, и где видимость уже не превышала нескольких метров.
— Куда же вы, Максим Юрьевич? — Голос наставника равнодушно звучал сверху. — Ведь разведка еще не вернулась.
— Смелого догоняет удача, Михаил Олегович, — прошептал Максим, — а еще она города берет.