Что девочка окажется жива — Максим знал это. Иное было бы слишком хорошо. Но он не ожидал того, насколько она будет жива.
— Мы сохранили ей жизнь, наследник. — Половского пошатывало, но вид его был довольный. Запекшаяся кровь на лице, прорези в одежде, тяжёлое с присвистом дыхание — все указывало на то, как нелегко им пришлось, и что он горд собой, желая показать это.
— Упрямая, безумно упрямая тварь. Дети — опасные создания. Никакого инстинкта самосохранения, чистое бешенство, чистая ярость. Какое самоотречение! Мне даже жаль, что земной путь её закончится столь рано.
— Жаль?
— Конечно, жаль, наследник. Но не то как именно, нет, здесь все красиво. Погибнуть защищая свой дом — прекрасно. Защищая так, как не смогло бы большинство парней — ещё прекраснее, ну, или я не знаю, но мне так кажется. Сильна девочка, очень сильна. Не могу сказать, что сберегли мы ее осознанно, поскольку могли лишь отбиваться, Вы нас спасли, наследник, и теперь я ваш кровный должник кроме прочего.
— Я?! Спас?! Но каким образом, — изумился Максим, — я ведь только пришёл.
— Ну да. Она почти доканала нас, и я проклинал свою самонадеянность. Мелкая, не в силе, справимся как-нибудь. Как же! Кровь есть кровь, теперь я это хорошо запомню.
— Так каким же образом я вас спас? — Допытывался Максим.
— Так она отвлеклась на вас, почуяв приближение. Оставался ведь один удар, не более. Парней моих смело, ну, тех кто остался жив, девчонка собиралась умереть, и раскрутила ядро почти до уровня взрослого. Что мы могли противопоставить? Все наши выпады сгорели не добираясь до щитов, впервые вижу такое. Вы ведь так тоже можете, наследник?
— Допустим.
— Хахаха, ну конечно можете! И вот, когда я понял, что все, конец, явились вы. Девка заволновалась, я бы сказал заметалась, подтянула себе тело слуги, вон то, без головы, и принялась кастовать что-то совсем непотребное и неприличное для её пола, возраста и статуса, но вы успели раньше.
Максим задумчиво кивнул, оглядывая учиненный разгром. Зал, или холл, он не знал как сказать правильно, словом, то место в котором проводились приёмы, обеды, центральное помещение замка, выглядел так, как по нему прошлись силы всех четырёх стихий. В каком-то смысле так оно и было. Магия Максима базировалась на стихии огня, с примесями воздуха и земли (родовой магии Соболевых). Юная Мартынова же, судя по всему, была магом воды, с добавлением земли и воздуха. А потому — встречный удар стихий вызвал особенно живописные разрушения. Казалось, что в зале нет ничего целого, ничего не сломанного. Стулья и столы (роскошные, резные, из чёрного дерева) были раскрошены едва не в щепки. Мебель вдоль стен постигла та же участь, и шкафы лежали кучками хлама со всем содержимым. Все что было тряпичным и могло быть разорвано — было разорвано. Или сожжено. Драпировки, занавески, скатерти, гобелены. Зеркала разбиты. Огромные люстры сорвало ударами волн магии, две из них представляли какой-то причудливый перемятый ком, а куда подевалась третья, было и вовсе непонятно.
Сломанные люди выглядели ещё более жутко. Максим старался не приглядываться к разбросанным тут и там телам или частям тел, чтобы его не замутило. Даже ему, привыкшему к виду кишок, потрошенных людей, расколотых черепов, оторванных конечностей, иногда невольно купавшемуся в крови, даже ему было не по себе.
Девочка лежала на полу в центре. Он подошёл к ней, внутренне содрогаясь. На ней не было ран, одежда её также была целой, странно, но и весь её вид нёс в себе ощущение аккуратности, которую не смогло нарушить даже предыдущее побоище. Технически победа оказалась легка. Максим попросту не ожидал удара, но его щиты среагировали на атаку и смогли отразить удар отчаявшегося ребёнка. Ответный выпад голой силой, даже не прицельный, выбил дух из девчонки, и вот она лежала без сознания на каменном полу, ничем не напоминающая фурию, едва не уничтожившую его людей.
Максим молча разглядывал тело. Выглядела она старше своего возраста, лет на четырнадцать. Грудь уже вполне формировалась. Её кожа, удивительно белого цвета, придавала ей какую-то "детскую взрослость", если можно так выразиться. Казалось, что она спит.
"И вот её я должен убить?" — думал Максим, будучи не в силах оторвать взгляд от её красивого, безмятежного лица, — "Эту девочку? Внешность обманчива, но она словно невинное дитя. За что? Почему? За чьи ошибки или обиды ей придётся платить? И почему я? Быть может я и убийца, быть может — и палач, по-обстоятельствам, но здесь что-то неправильно. Отец желает её голову и сердце. Так ли я должен слушаться? Что даст моё непослушание? Для меня, для неё, для всех? Ничего? Она обречена в любом случае. Отец получит желаемое так или иначе. А мне мой бунт не принесёт ничего кроме боли и позора. Может быть в этом и дело? Может отец и желает того? Ждёт что я взбунтуюсь? А если нет — то будет доволен послушанием, и запишет себе очередной успех в дрессировке собственного "сына"? Но ведь он знает, что я не его сын, зачем же ему это? Хочет добиться полной идентичности поведения? Но я видел сны, я изучал Максима, того что был до меня, и вовсе не уверен, что он бы совершил подобное. Нет, тот парень был горд, смел и честен. Добр, по-своему, но добр. Офицер. Дворянин. Человек чести. Маг. Он поступил бы так?"
— А что есть честь для мага? — Раздался насмешливый голос.
Вздрогнул не только Максим. Половский и его люди, те что держались на ногах, выпрямились на военный манер, как умели. Даже раненые, часть из которых страдала очень жестоко, постарались замереть стиснув зубы.
— Отец?
— Да, сын мой, он самый. Твой отец, а заодно глава рода, лично явился полюбопытствовать как его сын, его гордость, его наследник наконец, как же он справится с полученным делом. Не помешаю?
— Не помешаете.
— О! Вот речь не мальчика, но мужа. Чего же ты ждёшь?
— Мне не хочется этого делать, отец, вот я и жду, что дело сделается как-нибудь само.
— Отличные слова! Именно их я от тебя и ждал. Впрочем, так бы я ответил на любые твои.
— Вот что, Виктор, — обратился он к Половскому, — забирай своих героев штурма и выметайся. Здесь намечается семейное дело, при всем уважении и моей благодарности, вы — посторонние.
— Да, конечно, господин.
Все его люди засуетились, спешно поднимая раненых и выволакивая их наружу. Порою даже грубовато, отчего раздавалась глухая ругань и проклятия. Видя подобное усердие Соболев Старший смягчился:
— Легче, легче. Не добавляйте работы лекарю! Вы сегодня герои. Этот день навсегда войдёт в вашу память, ваши потомки будут помнить о нем. Проявите же к нему уважение, а заодно и к себе!
— Вы неплохо говорите, отец. — Максим подошёл ближе. Мгновение страха, поразившее его при внезапном появлении родителя, прошло, сменившись какой-то отчаянной смелостью крысы загнанной в угол.
— Да, это так, — самодовольно ответствовал он, — а ещё я неплохо делаю то что должно, что не могу сказать о тебе, сын мой. Почему я и здесь.
— Вы действительно думаете, что я совершу желаемое вами, отец?
— Ну да, а почему нет?
— Вы меня переоцениваете. Или недооцениваете. В данном случае это одно и то же.
— И что же я переоцениваю? — Юрий движением кисти послал заряд маны в одну из куч битого хлама, отчего часть сломанной мебели, а именно стол и два стула собрались в свой изначальный вид. Максим изумленно глядел на то как восстановленная мебель выдвинулась и переместилась к ним.
— Вот. А ты так не умеешь. Присядем.
Максим послушался. Отец так же уселся напротив, сняв с рук металлические перчатки и бросив их на стол. После чего, внимательно посмотрел на сына, и тот поежился от доброты его взгляда.
— Что же тебя останавливает, сын мой?
— Это неправильно.
— Что неправильно?
— Например то, что взгляд ваш полон понимания и человечности, а ваш приказ чудовищен и бесчеловечен.
— Вот как. Что же в нем такого? Ты как его понял, кстати, вообще?
— Вы сказали принести мне вам сердце и голову этой девочки.
— Ольги Мартыновой.
— Да, её.
— Так в чем же дело?
— При всем уважении, отец, не уверен, что вы поймёте меня вполне.
— Ты воду не лей, ты говори. А я уж постараюсь.
— Что же. Пусть. Она ребёнок. Вы предлагаете мне убийство ребёнка. То есть приказываете, а не предлагаете. Ещё и девочку. И не просто убийство даже, а расчлененку. Это как-то…слишком.
Соболев Старший смотрел на него с таким состраданием, что Максиму поплохело ещё больше. Он чувствовал себя мышонком в безжалостной руке. Взгляд его зацепил латные рукавицы отца, и он понял, что они для демонстрации того и лежат.
— Сын мой… ответь мне, известно ли тебе такое понятие как враг?
— Известно. Ну и что?
— Тебе неизвестно такое понятие, ты лишь слышал о нем. Ты испытывал к кому-то злобу, ненависть, поступал по-всякому к тем людям, я видел это. Но ты не знаешь что такое враг, и это твоя слабость. Уязвимое место. Одновременно — это твой плюс, преимущество, достоинство. Враг…это не то что существует в понятиях хорошо и плохо. Не то, что можно оценивать как человечно или нет. И это не жизнь и смерть. Враг — это зло, абсолютное зло. О враге не говорят с ненавистью, о враге не думают со злобой, врага даже не стремятся уничтожить при первой возможности, потому что врага нельзя уничтожить. Ты понимаешь меня хоть немного?
— Нет. И ещё меньше понимаю какое отношение к этой лекции имеет эта несчастная девочка?
— Ого, она уже и несчастная? Да она бы сняла с тебя кожу себе на перчатки при первой возможности!
Максим равнодушно пожал плечами.
— Ну и что? Она защищала свой дом, в своём праве.
— Я даже не вспылю, сын мой, замечу лишь, что у тебя весьма далёкие от реальности представления о счастье, несчастье и правах.
— К чему все эти слова, отец? Вы пришли сюда зачем? Чтобы сделать желаемое самостоятельно, предполагая мой отказ? Так делайте, мешать не собираюсь.
— Так ты и не сможешь. — Собооев Старший повторил жест сына.
— Пусть. Тем более. Или для вас важно, чтобы это сделал непременно я? Физически? И вы собираетесь меня заставить?
— Ох, парень.
— Что?
— Я собираюсь передать тебе свое место главы рода, а ты ещё не готов, вот что. С другой стороны, ты, вероятно, никогда не будешь готов по моей мерке.
— А как вы собираетесь это сделать? — Удивился Максим. — А вы куда денетесь?
— Я не доживу до конца этого дня. Ты — доживешь.
— С чего вы взяли?
— С того, мой бестолковый сын, что карательные группы уже близко. И мне конец.
— Прекрасно. Замечательно. И вы так спокойно говорите об этом?
— А зачем мне нервничать? Тем более, что это я и устроил все для этого. Сцена подготовлена, и мне осталось сыграть на ней последнюю роль.
— Интересно. Почему вы считаете, что каратели, как вы их назвали, пощадят меня?
— Таковы правила. Но полно об этом, сам все увидишь. Сейчас главное — девочка. Мне нужно передать тебе некоторые… особенности.
— Что?
— У нашего рода есть особенности. Закрытая часть. Владеет информацией лишь глава. Ты — будущий глава, уже завтра. Должен знать.
— Причём здесь она?
— Встань, Максим.
— Не хочу.
— Встань.
— Не хочу.
— Встань.
И так это было проникновенно сказано, что Максим встал.
Отец тоже поднялся и потянулся, разминая плечи. Затем он сделал пасс рукой и девочка, все так же лежавшая без сознания, поднялась, воспарив над полом. Юрий аккуратно "перенес" её на стол. Максим захотел отойти и не смог. С холодным ужасом он понял, что тело его не слушается.
— Это бывает, Максим, — отозвался отец, вновь словно прочту его мысли, — и так надо. Возьми нож.
Максим пытался упираться, как-то взять собственное тело под контроль, но ничего не выходило. Оно само выполнило команду старшего, сделало несколько шагов и подняло с пола один из валяющихся ножей, скорее даже кинжал.
— Разрежь ей платье на груди.
Максим мог только наблюдать как его руки выполняют команду. Он даже говорить не мог.
— Ого! — Присвистнул отец. — А у неё уже сиськи вполне себе так…а говоришь — девочка! Девушка уже. Теперь — разрежь ей грудь по центру.
Максим видел словно со стороны (как тогда, во снах, — подумал он) как нож в его руке медленно погружается в тело девочки и движется разрезая мясо и кости. Вдруг она вздрогнула. Сердце Максима ушло в пятки.
— Больно, — прошептала девочка, — больно.
— Прости, милая, — отозвался отец, — сейчас перестанет.
В этот момент Максим был готов его убить. Но тело, неподконтрольное ему, не отзывался, а руки уверенно вели разрез.
— Отлично. Теперь — вырви ей сердце.
Руки Максима послушно погрузилась в разрез, ощущая тёплое, пульсирующее сердце. Охватив его, они дернулись назад, вытаскивая сердце девушки наружу. Оно буквально дымилось.
— Прекрасно. — Отец был сама невозмутимость. — Была Ольга Мартынова и нет Ольги Мартыновой. Такова жизнь. А мы есть. Пока. Так что ешь.
Максиму показалось, что он ослышался.
— Ах, да, — поморщился отец, — Максим, надкуси это сердце.
Непослушное ему тело совершил и это. В то мгновение как его зубы вонзились в окровавленную плоть, в тот самый миг, морок отпустил его, и вернулся контроль над телом.
Одновременно, какая-то волна силы, колючая и острая, хлынула в него от сердца девочки через рот. Он чувствовал как пальцы сильнее сжимают его, но не мог, недоставало сил отстраниться.
А затем пришла боль и Максим упал на колени. Боль страшная, сильная настолько, что парализовал его не хуже магии отца. Он чувствовал как что-то вливается в его тело, поток чудовищной силы. Магическое ядро словно взбесилось, раскручиваясь со скоростью предваряющей максимальный выплеск силы, но его все не было.
Затем боль пришла в голову и Максим, наконец, завыл, сильнее вгрызаясь в сердце Мартыновой.
Все проходит, некоторое время спустя завершилось и это. Тогда Максим осознал себя лежащим на полу скрюченным в позе эмбриона. Произошедшее казалось сном, и сном странным, но привкус во рту указывал на реальность.
— Вставай. — Холодный голос окончательно привёл его в чувство. — Умойся и выпей.
Максим медленно поднялся. Он понял, что прошло совсем немного времени, хоть и казалось, что минула вечность. Ощущения вообще были какими-то странными. Во-первых болел желудок, болел сильно, как у голодающего, что добрался до еды и объелся, понапихав в себя все съедобное, что мог. Во-вторых ему казалось, что у него не одно тело, а два, вложенные друг в друга.
— Чувствуешь? Вижу, что чувствуешь. — Двольная физиономия отца, по мнению Максима, просила кирпича, но он не спешил. Слишком многое навалилось, и, что куда важнее, он начал кое-что понимать.
— Да, Макс, именно. — Соболев Старший все так же читал его как открытую книгу, и не стеснялся демонстрировать это. — Это и есть тайна нашего рода. Великий секрет. Теперь и ты его знаешь. И не только это, не правда ли?
— Я знаю…много. Нового. — Слегка запнувшись, подтвердил Максим.
— Угу, — кивнул отец, — немало, да. А будь она старше, ты бы просто сдох. Ядро бы не выдержало. Зато теперь ты усилил свре ядро примерно на четверть, что совершенно невозможно, как скажет любой идиот, и получил способности к магии стихии воды. И какие способности! Девочка очень талантливая, очень. Была. Или есть. Это как посмотреть. Какой потенциал!
— Я… — Максим вновь запнулся, подбирая слова, — теперь могу все, что могла она?
— Магически — да. Абсолютно. Но, знаешь, лучше бы тебе позабыть об этом. Секрет все-таки. Да и узнай о нем кто — и не спасёт нас ничего. Не будет у нас ни друзей, ни вассалов, а будут убийцы и мстители. Кстати, о мстителях…
Юрий Максимович подошёл к столу, на котором лежало мёртвое тело Мартыновой, и ловко отрезал ей голову, орудуя тонким острым лезвием.
— Будем считать, что ты выполнил и эту часть моего приказа, ладно уж.
Весело насвистывая, он завернул голову в какую-то первую пропавшуюся ему тряпку и направился к дверям разгомленного зала.
— Зачем вам голова? — Спросил Максим, хотя ему это было сейчас абсолютно безразлично. Аппатиия и равнодушие овладел им.
— Ну я же сказал, что каратели на подходе. А главный у них дядюшка этой красавицы. Вот я и думаю порадовать старика перед смертью.