Что впрочем было неудивительно, в Цхинвале проживает довольно много русских. В основном вот таких же вот стариков, которые не видят смысла срываться и уезжать куда-то перед смертью с насиженных мест и плевать хотят на все размежевания когда-то единых республик.
— Бабушка, хотите заработать сто долларов? — с места в карьер перешел в атаку Фима.
Бабулька склонила морщинистое ухо, непонимающе вглядываясь в нас мутными тронутыми старческой катарактой глазами.
— Кого сто, милок?
— Долларов, бабуля, долларов… — сладко пел мой одноклассник пританцовывая на одной ноге от нетерпения.
— Это кто ж такие будут, сынок? — натурально удивилась бабушка, повергнув нашего фотографа в некое подобие шока, и вызвав у меня вполне искреннюю улыбку.
— Ну, ладно, бог с ними, с долларами, — быстро оправился Фима. — Хотите заработать пятьсот рублей? Деньги, рубли, понимаете?
Старушка закивала головой, показывая, что понимает.
— А чего делать-то надо, сынки? Может вам комната нужна?
— Нет, комната нам не нужна, — с ходу отмел предложение Фима. — А делать ничего не нужно. Делать мы будем сами. Мы журналисты, хотим вас сфотографировать для газеты.
— Для газеты! — всплеснула руками старушка. — Так это же надо платье надеть понаряднее!
— Нет, нет, ничего не надо. У вас сейчас как раз очень подходящий вид, — быстро зашелестел купюрами Фима. — Вот, смотрите, вот они деньги. Можете взять их, они уже ваши. Только надо будет пройти на ту сторону двора, к вон тому дому. Там фон лучше.
Ошеломленная его напором старушка опять закивала головой с недоверием глядя на всунутые ей прямо в руку стольники.
— Не бойся, бабуль, не фальшивые, — перехватил ее взгляд Фима. — Еще нужны будут сумки с вещами, будто ты переезжаешь. Есть у тебя дома сумки и какое-нибудь барахло?
— Зачем это? — разом насторожилась старушка.
— Я же говорю, снимать будем, как будто ты куда-то переезжаешь… — задумчиво повторил Фима, еще раз оглядывая нанятую им актрису с ног до головы.
— А, для рекламы? — догадалась старушка.
— Угу, для рекламы. А как же, — тут же согласился мой приятель. — Строительная фирма Алтай-строй, обеспечит новыми квартирами всех желающих, цены по карману даже пенсионерам. И тут на плакате ты с вещами, мать, словно уже едешь в новую квартиру.
— Хорошо бы, — мечтательно зашмакала беззубым ртом бабулька.
— Но, но, о гонораре мы уже договорились! Ну что? Найдутся дома сумки с каким-нибудь барахлом?
— Найдутся, сынки, как не найтись? Найдутся… — закивала старушка медленно в три приема поднимаясь с лавочки.
— Позвольте вам помочь!
Фима галантно подхватил ее под руку, поддержал и повлек вперед, зорко следя за тем, чтобы наша новоиспеченная рекламная модель не споткнулась. Уже через несколько минут мы покидали пахнущую затхлостью и остатками прокисшего супа старушкину квартиру, нагруженные несколькими пыльными баулами и собственноручно сооруженным Фимой из простыни и кучи грязного белья узлом. Дело оставалось за малым: доставить бабульку к разбитому снарядом подъезду, помесить на его фоне и художественно обложить набитыми под завязку сумками. Картина действительно выходила сильная, прямо-таки душераздирающая.
— Так, бабушка, теперь сделайте печальное лицо, я снимаю!
— Зачем печальное, милок? Новой квартире-то небось радоваться положено?
— Это да, это конечно… — согласился Фима, прицеливаясь в видоискатель. — Но вам сейчас не столько радостно за новое жилье, сколько не хочется покидать старое и уже обжитое, поэтому вы печальны. Ну, попробуйте.
Старушка ненатурально скуксилась, не знаю уж кем она была в молодости, но актерскими талантами явно не обладала, даже на уровне рабочей самодеятельности. Фима, похоже, тоже это сразу сообразил.
— Ладно, не стоит. Забудьте, стойте просто спокойно. На меня не смотрите, меня как будто вообще здесь нет. Смотрите вдоль улицы. Так, хорошо. Главное не моргать.
Он быстро нащелкал несколько кадров с разных ракурсов, подошел к старушке, заставил ее сильнее опереться на сучковатую палку, потом и вовсе усадил ее на узелок. В общем он мучил несчастную женщину почти час, добиваясь идеальной композиции. Наконец достигнутый результат его удовлетворил. Он весь светясь счастливой улыбкой поманил меня пальцем.
— Смотри!
У меня аж мороз пошел по коже, когда я заглянул в окошко предварительного просмотра. Нет, в моем однокласснике определенно пропал талант великого режиссера. Сцена была подобрана просто изумительно и потрясала воображение. На фоне руин обрушенного взрывом дома, стояла растерянно глядя по сторонам измученная старая женщина, вокруг в беспорядке валялись убогие пожитки, все ее имущество, все что удалось спасти. В глазах стояли мутные старческие слезы, а сами глаза смотрели на мир с какой-то наивной детской обидой, они вопрошали: «Как же это могло случиться со мной? И что же теперь делать, как жить?» Вопрос беспомощной одинокой старости был обращен к нам молодым и сильным и просто бил под дых своей обнаженной прямотой. Да, без всякого преувеличения, снимок был гениальным. Даже если брать поправку на то, что сцена была тщательно срежиссирована, а не выхвачена из реальной жизни, все равно, это было настоящее искусство, высокий класс.
— Здорово, — искренне выдохнул я, потрясенно разглядывая созданный на моих глазах шедевр. — Вот только своим бритишам ты такое не продашь. Глянув на это ни у кого не повернется больше язык защищать столь любезную им «маленькую прекрасную демократию».
— Брось, — довольно хохотнул Фима. — Все зависит от того, как это подать. Если например с подписью «Апофеоз сепаратизма», или «Плата за амбиции диктатора — слезы народа», то очень даже проскочит. С руками оторвут!
— Блин, Фима, я уже просто не могу тебя слушать! Ну как можно все выворачивать на изнанку?
— За деньги можно, братишка. За очень большие деньги! — он покровительственно улыбнулся мне. — Я же тебе говорил, правда для каждого своя. Их много в мире этих маленьких правд, а единой, универсальной для всех вовсе не существует. Вот так то!
Я опустил глаза, не в силах видеть его сияющее неподдельной радостью лицо. А он уже забыл про меня, с головой уйдя в процесс съемки, теперь на место черновой работы с современным цифровым аппаратом, пришла кропотливая рутина с заряженной обычной пленкой камерой, огромный вытянутый объектив которой очень напомнил мне ночной снайперский прицел, вызвав довольно неприятные ассоциации.
К себе в гостиницу мы вернулись только когда на город уже опустились прозрачные летние сумерки. Усталый, но явно довольный проделанной работой Фима всю дорогу весело шутил, подтрунивая над моим пасмурным настроением. Ближе к гостинице я тоже несколько повеселел предвкушая долгожданный отдых. Но мечтам опять не суждено было сбыться, этот день словно проверял меня на прочность, подбрасывая одно событие за другим, не давая мне ни на миг расслабиться и передохнуть. Едва мы ввалились, другого слова не подберешь, в гостиничный холл, навстречу нам поднялся тот самый администратор, который нас сюда заселял.
— Где вы ходите столько времени? — замахал он руками. — Все журналисты уже давно ушли!
— Стоп, стоп, отец, не гони, — добродушно улыбнулся его горячности Фима. — Что случилось? Куда все ушли? Ты толком можешь объяснить, или нет?
Администратор возмущенно заперхал горлом, но все же выдал более менее ясную информацию. Оказывается, буквально за полчаса до нашего триумфального прибытия, к гостинице подъезжал патрульный наряд миротворцев, и их старший сообщил, что командующий сводными миротворческими силами просит всех остановившихся здесь журналистов срочно прибыть в его штаб, так как собирается сделать для них какое-то важное заявление. Администратор немедленно оповестил об этом всех постояльцев, и те, быстро собравшись, рванули на встречу с генералом, и пяти минут не прошло, как из гостиницы выскочил последний. Только мы шляемся неизвестно где на ночь глядя и пропускаем такое во всех смыслах судьбоносное событие.
— Нам это неинтересно, — торопливо махнул я рукой. — Ну чего такого важного может сообщить генерал фотохудожникам? Это для писак, наверное, проводят какой-нибудь брифинг…
Я очень старался говорить небрежным, равнодушным тоном, чтобы ни все еще бурно жестикулирующий администратор, ни мой одноклассник не поняли по голосу, что мне просто смертельно лень тащиться среди ночи к городку миротворцев, я устал, и ничего больше не хочу, кроме как скорее добраться до постели.
— Брифинг, ни с того ни с сего? Да еще ночью? — задумчиво покачал головой Фима. — Вряд ли, какие брифинги в такое время?
— Ну знаешь же как у них, — неубедительно начал объяснять я. — Приняли какое-нибудь соглашение, о прекращении огня, например. Это же великое событие, нужно срочно отзвониться в редакции, раструбить об этом на весь мир. И плевать с высокой башни на то, что это самое соглашение даже изначально никто соблюдать не собирается.
— Может оно и так… — думая о чем-то своем и совершенно не обращая внимания на мою болтовню протянул Фима. — А пойдем-ка все-таки сходим, для общего развития, чтобы быть в курсе событий… На миротворцев опять же позырим…
— Да чего на них зырить? Обычные дуболомы в камуфляже! Не пошли бы они на хрен, а? — уже понимая, что бывший так близко вожделенный отдых опять откладывается на неопределенное время, сделал я последнюю отчаянную попытку.
— Знаменский, — укоризненно произнес Фима, строго глядя мне прямо в глаза. — Мне кажется, ты отлыниваешь от работы.
— Никак нет, шеф, и в мыслях такого не было, — тяжело вздохнув гаркнул я вытягиваясь на манер бравого американского сержанта.
— Ну вот, уже лучше, — милостиво согласился одноклассник. — Пошли, мой верный ассистент, помозгуем, что из этого похода можно полезного извлечь. Я бы оставил тебя отдыхать, но мне нужен непредвзятый консультант и советчик. Как говорится, ум хорошо, а полтора лучше.