Я оглянулся в надежде увидеть своих новых товарищей, но, увы, короткий закуток кухонного коридора выгибался дальше вполне приличным углом, за которым ни Руслана, ни Артура видно не было. Зато в кухонное окно я вдруг увидел того самого Сослана, записного гранатометчика с солидным боевым опытом. Он выбрал себе позицию, как раз в моем секторе, только не в доме, а прямо на улице в заваленном горой щебня канализационном колодце. Сейчас ополченец сидел на его краю, свесив ноги вниз в черную темноту и неспешно заряжал в гранатомет какой-то необычной формы выстрел. С армейских времен я привык к конусовидной форме гранаты для РПГ и теперь с удивлением рассматривал двугорбый набалдашник нового для меня чуда техники. Наверное, это и был тот самый пресловутый «карандаш» о котором толковал мне Руслан. Смотрелся выстрел, надо сказать, как-то совсем несерьезно. Раньше граната была внешне куда объемнее, увесистее, значительнее, что ли… Не то что этот обрубок… Зато сам гранатометчик выглядел хоть куда, вот прямо бери и снимай с него сейчас учебный фильм для новобранцев. Движения скупые и точные, выверенные до миллиметра, сразу чувствуется, что подобную работу он уже проделывал тысячи раз. Лицо спокойное, отрешенное… Ну ни дать, ни взять, мастер-токарь подходящий в очередной раз к станку, чтобы выточить невероятно сложную деталь. Эх, мне бы хоть половину его спокойствия…
Чего не хватало, того не хватало… Оно и неудивительно первый бой все-таки, и не начавшийся сдурма в горячке с неожиданного обстрела, или вражеского налета, а вот такой, с предварительным ожиданием, когда есть время детально продумать все предстоящее, успеть сто раз пожалеть, что вообще во все это ввязался, да оплакать заранее себя грешного. Ведь убьют, дурака, как пить дать убьют… От этой мысли внутри раскатилась противная обморочная слабость… Действительно, ну куда я влез? Что может сделать десяток человек со старыми «калашами» против танка при поддержке обученной, до зубов вооруженной пехоты? Может плюнуть на все и сбежать? А? Ведь даже не узнает никто. Некому рассказывать будет… Эти осетины считай все уже трупы… Просто еще ходят, разговаривают, надеются на что-то, а на самом деле всё, все давно уже мертвые, с тех самых пор, как Аслан отдал самоубийственный приказ закрепляться.
Донесшиеся издалека частые хлопки, чередующиеся долгими периодами затишья, заставили меня выкинуть из головы все лишнее и изготовиться. Так, еще раз проверить, есть ли патрон в патроннике, предохранитель на одиночный огонь, прицельную планку на «П», дистанции тут считай нет, все практически в упор… Вроде бы все в порядке, готов… Краем глаза успеваю засечь, как юркой ящерицей нырнул в свой люк Сослан, удивляюсь его поспешности, и тут до меня долетает лязг танковых гусениц. Мощно завывает движок, может быть, мне это только кажется, но подо мной ощутимо вздрагивает пол, трясется мелкой дрожью, будто от страха перед надвигающимся на нас механическим чудовищем. Я тоже дрожу ему в такт, изо всех сил вжимаясь в узкий простенок, единственное мое укрытие, вглядываюсь в кусок улицы который могу видеть в кухонное окно. Вглядываюсь так пристально, что перед глазами начинают плясать яркие разноцветные мушки, а предметы теряют свои очертания, плывут, двоятся… Вой и лязг уже практически нестерпимы они давят, заглушают все остальные звуки, но танка пока не видно. Я уже не могу терпеть, мне просто необходимо, чтобы он появился, чтобы я увидел его, иначе просто сойду с ума от этого накатывающегося с улицы бездушного грохота. Ну где же ты? Ну?
Однако раньше чем танк в поле моего зрения появляются грузинские солдаты. Чем-то они неуловимо напоминают мне фашистов, как их показывали в фильмах про сорок первый. Чистый с иголочки камуфляж, удобные импортные каски с пластиковой нашлепкой на подбородке, расслабленно висящее на груди оружие, на лицах уверенные улыбки. Да почему бы им и не улыбаться, кто может оказать им достойное сопротивление, кому здесь с ними тягаться? Ободранным разномастно вооруженным ополченцам? Полноте, не смешите! Грузины движутся по обеим сторонам улицы небольшими группками, почему-то уже по самой их походке видно, что никакого сопротивления они не ждут. Те что идут по краям тротуара, вдоль самих домов, небрежно кидают время от времени в подвальные окна гранаты. Они даже не ждут результатов разрывов, сразу топают дальше. Гранаты рвутся потом, уже у них за спиной, вынося из окон наружу облака удушливой белесой пыли.
Почему-то мной вдруг овладевает слепая, нерациональная злость. Они что, думают здесь нет никого? Они что, уже посчитали себя здесь хозяевами? А вот я вам сейчас покажу, как в полный рост шарахаться по улицам чужого города! Рывком вскинув к плечу автомат, я ловлю на мушку высокого, на голову выше остальных, грузина, топающего по противоположной стороне улицы. Я вижу его совершенно отчетливо, легко могу различить черты лица, и легкую синеватую небритость щек. Все, мушка замерла идеально ровно в прорези прицельной планки, никакие поправки на таком расстоянии не нужны, теперь плавно надавить на спуск, и вырвавшаяся из канала ствола пуля понесется к цели, опережая звук выстрела. Выстрел грузины услышат уже после того, как пуля войдет высокому точно в грудь, разрывая мышцы и дырявя легкие, останавливая биение сердца…
Тут только замечаю, что на грузине бронежилет, на секунду замираю в накатившей вдруг панике. Пробьет, или не пробьет? Пуля из АКМа прошивает навылет железнодорожную рельсу, по идее, должна пробить, дистанция-то плевая… Но хрен ее знает… Лихорадочно вспоминаю все, что когда-либо слышал, или читал о бронежилетах. В голову лезут какие-то неясные классы защиты, рассказы бывалых о том, как бросали броники, едва офицеры отворачивались, потому что толку от них все равно нет, потом мелькает смутное воспоминание о ком-то стрелявшемся на дуэли и спасшемся благодаря портсигару в нагрудном кармане… Чушь, конечно, полная… А вот интересно, бронежилеты у них наши, или тоже американские? Ответа на этот вопрос, понятно, нет, но отчего-то очень хочется, чтобы были наши. Может это поможет, может быть русская броня, поддастся русской же пуле… «Может быть, — лихорадочно стучит кровь в висках. — Может быть… Может быть…»
Уже совсем было решаю, что буду целиться в голову и перевожу столь тщательно выверенный прицел. На этот раз мушка тыкается ровно под обрез каски, туда, где находится височная кость. «Ему даже больно не будет», — раз за разом повторяю, как заклинание. Но тут вспоминаются наставления Руслана, не стрелять в голову в любом случае, и мушка снова нерешительно прыгает вдоль фигуры ничего не подозревающего и вроде даже что-то насвистывающего грузина. Окончательно отвлекает меня вывалившийся наконец прямо под мое окно танк. Мощный рев турбин, перекрывает все звуки, гусеницы нещадно кромсают траками остатки асфальта. Танк просто огромен и мощен, словно оживший сказочный дракон, только пока еще не пыхающий огнем, а просто ползущий куда-то по своим делам. Ага, не пыхающий, если он пыхнет, тебе мало точно не покажется. Черт, с чего мы взяли, что вот эту громаду можно остановить какой-то жалкой гранатой. С тоской замечаю, что весь корпус танка сплошняком покрыт коробочками динамической защиты. Только этого еще не хватало, мало нам обычной брони. Хобот танковой пушки угрожающе пялится прямо мне в лицо. Танкисты задрали ее как раз под нужным углом, чтобы смотреть на уровень моего этажа. Когда танк начинает переваливаться, трамбуя гусеницами очередную преграду на своем пути, ствол пушки слегка покачивается, словно танк предостерегающе грозит мне невероятно длинным пальцем.
Тут меня обжигает еще одна молнией промелькнувшая мысль. Грузинская пехота движется ПЕРЕД танком! Перед, не за ним! А как же тогда Сослан? Ведь они наткнуться на него раньше, чем у гранатометчика появится возможность прицельно стрелять! С тревогой гляжу в сторону канализационного люка. Ополченец скорчился внутри, надежно укрытый горой обвалившегося щебня. Он по-прежнему спокоен, гранатомет с вставленным в раструб «карандашом» лежит на его правой руке, уверенно поблескивая маслянистой краской, покрывающей его металлическое тело.
Заглядевшись на него, я пропускаю момент, когда с нашей стороны бьет первый выстрел. А потом два дома стоящие напротив друг друга, между которыми уже втянулись грузины просто взрываются огнем. Ополченцы, не жалея патронов, лупцуют длинными очередями. Большая часть пуль бестолково взрывает асфальт под ногами грузин, впивается в стены домов, визжит, рикошетя от танковой брони. Я тоже стреляю, практически не целясь, на это просто нет времени. Захваченный общим порывом я посылаю пулю за пулей, туда где мелькают фигуры в натовском камуфляже. Ага, суки! Не ждали! Вот вам, уроды! Вот вам еще! На, получай! На, еще! На! Рядом грохочут автоматы ополченцев. Кажется внезапно обрушившаяся лавина свинца должна просто снести, разом истребить всех грузин, вынести их с улицы железной метлой. Я бью и бью, не переставая, пока у меня не кончается магазин. Причем я не сразу понимаю, что произошло, почему мой автомат больше не стреляет, еще долго продолжаю по инерции раз за разом давить на спуск. Наконец, багровой пеленой окутавшее меня безумие несколько отпускает. Я с удивлением смотрю на намертво сжатый в сведенных судорогой пальцах автомат и с трудом разжимая непокорные руки все же меняю магазин. Пустой, подумав, запихиваю во внутренний карман своей джинсовой куртки, пригодится еще. Кстати, о патронах. Если так дело дальше пойдет, то мой запас очень скоро истощится. Кроме того магазина, что я только что пристегнул, у меня есть еще только один. Но ничего, там на улице, походу стрелять уже не в кого.
Чтобы убедиться в верности своей догадки осторожно выглядываю из прикрывающего меня простенка в кухонное окно. И почти теряю дар речи. Вся наша канонада оказалась практически бесполезной. По-крайней мере, я ожидал от нее вовсе не таких результатов. В поле моего зрения только два неподвижно лежащих тела в натовском камуфляже. Понимаете? Всего два! Остальные уже сноровисто откатились под прикрытие танковой брони, забились за обломки бетонных конструкций, кучи мусора, стволы поваленных деревьев… То и дело с улицы глухо тарахтят трещотки американских винтовок. Ответный огонь постепенно нарастает. Вот это мы лоханулись! Скриплю зубами от злости. Ударили внезапно, из засады, и смогли завалить только двоих, больше того, раскрыли свое местоположение и теперь эти ребятки нас отсюда уже не выпустят. Вон как слаженно щелкают по окнам из своих М-16, любо дорого посмотреть! Да и танк, главный их козырь, пока еще не вступил в бой, только тупо ворочает башней из стороны в сторону, ищет, затаившихся стрелков. Причем стоит он так неудобно, что нашему гранатометчику стоит только высунуться, и он сразу же будет замечен. И тогда короткое соревнование, кто быстрее, выстрел гранатомета, или пулеметная очередь из танка. Судя по всему, Сослан зря рисковать не желает, чуть приподнявшись выглядывает из-за щебня. Ждет… Хочет ударить наверняка.
Из дома напротив хлещет особенно длинная и бестолковая очередь. Все пули совершенно безобидно проходят над головами залегших грузин. Хотя самому стрелку сейчас кажется, что он поливает противника сплошной стеной огня. По себе знаю, тоже высадил магазин в белый свет, как в копеечку, даром, что на армейском стрельбище умудрялся когда-то всего двенадцатью патронами завалить и атакующего пехотинца, и выглядывающего из окопа снайпера, и пулеметный расчет. Однако стрелок с противоположного дома бесспорно достиг одной цели — обозначился в полный рост для экипажа танка. Пушка хищно дернулась, задирая ствол на необходимый угол и вдруг плюнула огнем. Я моментально оглох, в ушах поплыл колокольный звон, а с улицы горячо пахнуло пороховой кислятиной. Снаряд выпущенный с каких-нибудь полсотни метров влетел точно в окно из темной глубины которого била яркая звезда дульного пламени автомата. Взрыв, и остатки рам брызнули на землю, скатился с подоконника и задребезжал по камням автомат с неестественно выгнутым стволом. Вот и все… понеслась душа в рай… просто до одури, беспощадно и бестолково… У меня даже колени ослабли вдруг, когда я до самых печенок осознал, как просто оказывается меня убить. Всего-то и надо, чуть-чуть довернуть танковую пушку, совсем немного…
Тут мой беспорядочно блуждающий в пространстве, совершенно ошалевший взгляд зацепился вдруг за Сослана. Да, одно немаловажное дело неизвестный стрелок все-таки сделал. Своей заполошной очередью, вызвавшей пушечный выстрел, он заставил танкистов развернуть башню, выиграв для гранатометчика столь необходимые, недостававшие ему раньше секунды. Теперь ополченец легко распрямившись, вылетел на кучу щебенки словно чертик из коробочки, гранатомет уже лежал у него на плече. Танковая башня только начала неспешно поворачиваться в его сторону, и теперь подставляла ему свой левый бок, а Сослан уже готов был стрелять. «Давай, давай, родимый! Убей эту суку! Давай!» — кажется вслух орал я, а может мне это только казалось. Забитые звоном уши все равно не слышали голоса, хотя где-то внутри черепной коробки он продолжал исправно отдаваться неестественно гулким эхом.
Гранатомет взревел, пробивая даже эту шумовую завесу, пыхнул назад струей отработанных газов, и хвостатая комета выстрела понеслась навстречу танку. Полет был не долгим, ополченец бил практически в упор. С такого расстояния и я бы, наверное, не промахнулся. Огненный мячик гранаты ударил точно в основание танковой башни вспыхнув на мгновение ярким снопом искр и полыхнувшего острым языком пламени.
— Есть! Есть! Ур-ра-а! — уже не скрываясь завопил я, охваченный дикой, невозможной для нормального человека радостью.
Так, наверное, вопили первобытные охотники, когда им удавалось загнать в ловушку мамонта. И этот крик распирал им грудь, так же как мне сейчас, рвался наружу, раздувая кузнечными мехами готовые лопнуть легкие.
— А-ар! Рр-а! — вторил мне кто-то из коридора.
Из соседнего дома тоже неслись победные вопли.
Сам гранатометчик, мгновенно скользнул обратно в укрытие, лихорадочными рывками дергая притороченную за спиной вторую гранату. Чего он торопится, танку явно конец, а второго, слава богу, в пределах видимости нет? Я даже улыбнулся невольно глядя на эту поспешность нашего бывалого вояки.
Победный рев еще не растаял в воздухе, еще летел к небу на последней самой пронзительной ноте, когда получивший прямо в башню нокаутирующий удар гранатой танк, вдруг легко крутнулся, разворачиваясь к укрытию Сослана низко нависшим бронированным лбом и так чесанул из пулемета, что щебенка вихрем взлетела чуть ли не до моего окна. Ну ни хрена себе, поверженный монстр! С того места, где я стоял сейчас как раз отчетливо видно было черное пятно копоти на башне, и лохмами повисшие коробочки динамической защиты. Но это и весь эффект! Больше ничего, танк продолжал исправно функционировать.
Теперь положение нашего гранатометчика было даже хуже, чем перед началом этого смертельного поединка. Теперь танкисты точно знали о его существовании и даже могли предполагать, где он в данный момент находится. Хорошо, что хоть выковырять его из этого укрытия было явно им не под силу. Пулемет продолжал то и дело взрыкивать, злобно отплевываясь огнем, молотил по горе щебенки, но засевшего в канализационном люке Сослана его пули достать не могли. Осколочный снаряд, конечно, легко решил бы сейчас все вопросы, но для этого танку нужно было солидно откатиться назад, придавая за счет дистанции стволу пушки необходимый угол, а пока ополченец для нее был в мертвой зоне.
Гранатометчик тем временем уже перезарядил свое оружие и теперь усиленно вертел головой, высматривая безопасный обходной путь, что позволил бы ему снова подобраться к танку со стороны более уязвимого борта. «Хорошо бы влепить ему опять туда же, наверняка броня не выдержит!» — пронеслась в голове лихорадочная мысль. Сослан, похоже, считал точно так же, потому что осторожно начал выбираться из своего укрытия, забирая вправо, обходя танк с уже поврежденного бока. Вдруг послышались частые глухие хлопки, и в воздух медленно, так что я даже смог засечь их движение глазом взмыли несколько маленьких черных мячиков, по крутой навесной траектории пикируя прямо на ползущего ополченца. Летели они со стороны затаившейся грузинской пехоты, так что в любом случае не могли предвещать ничего хорошего. Затаив дыхание на показавшуюся мне неимоверно длинной секунду, я наблюдал за их полетом. А потом за кучей щебня ударили взрывы, не слишком мощные, вроде ручных гранат, только еще глуше, просто резкий хлопок и взвихряющееся над местом падения облачко дыма и пыли, вроде даже совсем не страшное. Вот только гранатометчик вовсе так не считал, он замер сжавшись всем телом, прикрыв голову руками, а черные мячики с другой стороны улицы все летели и летели, с каждым разрывом ложась все ближе к его напряженной спине. Вот хлопнуло совсем рядом, и ополченец конвульсивно дернулся, а под его лопаткой вдруг образовалась темная точка быстро начавшая наливаться, набухать, пропитывая выгоревшую форменную ткань темным пятном. А затем вокруг него легли сразу три очень близких разрыва, причем почти одновременно и его тело изломанной тряпичной куклой подбросило в воздух, с размаху шмякнув о камни. Но он даже не вскрикнул, не застонал и больше не пошевелился. Готовый к бою гранатомет выскользнул из безвольно разжавшихся пальцев… Всё…
Танкисты меж тем, видя, что основного, представляющего сейчас наибольшую опасность, врага достанут и без их участия, перенесли огонь на два наших дома. Танковая пушка рявкала в сумасшедшем темпе, посылая снаряд за снарядом в окна, методично уничтожая всё и вся, что только могло найти там укрытия. Пулемет гвоздил с нею в такт, поливая окна свинцовым шквалом. Боеприпасы тут никто экономить не собирался. Приободрившаяся пехота, постепенно тоже подтягивалась к месту действия. Короткими перебежками от укрытия к укрытию грузины подходили все ближе, тоже лениво постреливая по окнам, обозначая прикрытие перебегающих в этот момент товарищей. Такими темпами они скоро ворвутся сюда, добивая тех, кто еще остался в живых. При их численном перевесе, сделать это будет вовсе не сложно. Их надо любой ценой останавливать именно сейчас, на дальних подступах, не дать огневому бою перерасти в бестолковую свалку в смертельном лабиринте покореженных выстрелами квартир и лестничных маршей. Иначе не удержимся, больше того, и уйти, оторваться от них, тоже не сможем, все тут и ляжем.
Наверное, остальные ополченцы понимали это не хуже меня, но по подтягивающейся пехоте тем не менее практически не стреляли. Еще бы, постреляешь тут, когда на каждый автоматный чих с нашей стороны, чертов танк тут же посылал в засветившееся окно осколочный снаряд, до кучи обрабатывая потом проем пулеметом. Ясное дело, при таком качественном прикрытии грузины наступать могли практически безопасно.
— Русский, поди сюда!
Чьи-то пальцы дергают меня за воротник, тащат назад из кухонного коридорчика, в глухую прихожую. Разворачиваюсь и упираюсь взглядом в раскрасневшееся, возбужденное лицо Руслана.
— Русский, ты из «мухи» бить сможешь?
— Ни из мухи, ни из слона… Может и могу, только никогда не пробовал, — от волнения я неудачно острю, меня вдруг охватывает какой-то неудержимый словесный понос, хочется говорить и говорить без конца. Еле справляюсь с собой, запихивая готовый вырваться изо рта поток слов обратно.
Руслан смотрит на меня удивленно, про мух и слонов он явно не понял, но решает не заморачиваться, к тому же суть моего высказывания все же уловил верно.
— Смотри сюда, здесь все нарисовано на картинках, как делать. Хотя, ладно, еще перепутаешь, чего-нибудь. Я сам тебе все сделаю…
— А чего надо-то? — пораженный внезапной догадкой разом вызвавшей сосущую пустоту в животе напряженно переспрашиваю я. — Раз умеешь, сам бы и делал…
— Я буду делать, ты не волнуйся, буду… — торопливо шепчет обнимая меня за плечо Руслан. — Там одному нельзя, понимаешь? Это же просто «муха», против танка — хлопушка, говно… Надо две разом в точное место, понял, да? Только вдвоем можно…
Он частит, и его голос все время срывается от волнения…
— А что Артур? — спрашиваю, и сам стыжусь своего вопроса. — Чего ты его не берешь?
— Боишься? Трусишь? — он испытующе заглядывает мне в глаза.
Хочется выпятить сейчас грудь и заорать с возмущением: «Ты что?! Конечно же, нет!», хочется, только это будет звучать очень глупо, наверняка все предельно ясно по моему виду, по дергающемуся непроизвольно веку, по гуляющим мелкой дрожью пальцам, и потому я тихо выдыхаю:
— Да…
Руслан понимающе кивает.
— Я тоже боюсь, русский. Но кроме нас сделать некому. Граник Сослана не достать, а «мухи» только у меня были. Если танк сейчас не завалить, все тут ляжем, так что выбора особого нет. Бойся, не бойся, а идти надо… А Артур, — он тяжело сглатывает и отворачивается. — Нет больше Артура…
— Как нет? — забывшись я хватаю его за грудки, притягиваю к себе. — Как нет?! Как?!
Кричу ему прямо в лицо, не обращая внимания на то, как он морщится, пытается отвернуться.
— Как нет?! Как?
И вдруг ясно понимаю, как именно человека может не быть. Так ясно, что вцепившиеся в Русланову куртку пальцы сами собой разжимаются, теряют злую энергию, позволявшую держать захват. Он мягко отстраняется и бормочет быстрой скороговоркой, словно желая побыстрее выплюнуть эти слова:
— Не послушал меня, еще в самом начале полез в комнату, к окну. Оттуда виднее. Всего одна пуля, точно в лоб… может быть снайпер, может просто случайно так вышло. Сразу насмерть, — он трясет головой, как пловец, пытающийся избавиться от попавшей в ухо воды, он вытрясает из головы память о том, что увидел войдя в комнату, где лежал раскинув руки Артур, только начинавший жить мальчишка. — Пойдем, я тебе покажу.
Он пихает меня обратно в кухонный коридор. Переход от слов к действиям так резок и внезапен, что я сначала решаю, что Руслан хочет мне показать мертвого Артура и еще удивляюсь, почему тогда он тащит меня обратно на кухню. Оказывается дело вовсе не в этом. С кухни хорошо виден оставшийся стоять посреди улицы танк.
— Смотри, — горячечно шепчет мне в ухо ополченец. — Видишь у него сзади и чуть сбоку на башне ящик прилажен?
— Ну?
Действительно на приплюснутой башне танка торчит какой-то хитро изогнутый короб, даже чуть-чуть другого цвета, чем весь остальной корпус.
— Ты должен будешь его сбить? Понял? Под ящиком нет защиты, и броня там тонкая. Если ты его собьешь, я ударю туда второй «мухой». Тогда все должно получиться, понял? Только надо все делать быстро и очень точно попасть.
— Да его же почти не видно отсюда? Как я попаду?