В дневнике 194 1 года он запишет: "Мудрость жизни состоит в том, чтобы приучить себя к мысли о необходимости расстаться со всем, чем обладаешь, и даже с собственной жизнью. Все, чего страстно хочется, то вечно, а что собственное, то смертно".
"Снова в Тяжине. Солнечный день. На земле много разноцветных листьев, но деревья все зеленые. Ходили за грибами и набрали белых. Вечером взошла полная луна. Перед сном были у березки. Я думал о том, что пусть сейчас в движении нашем скорость еще невелика -- этим смущаться не надо: мы остановиться не можем -- это раз, второе, что, рано ли, поздно ли, наш ручей прибежит в океан.
Я просил еще укрепления своей связи со всем Целым умершего прошедшего люда, просил в настоящем тех встреч, в которых по человеку встречаются со Всем человеком. Еще просил о свете на том темном пути, когда люди прощаются с жизнью, чтобы страшный для всех конец мне преобразился в радость. Я молился, как молятся настоящие христиане, и знал, что все это пришло ко мне через Л., и не страшился. Пусть через Л., но она ведь со мной! А если бы ушла, то душа ее со мной навсегда.
Вечером были в клубе, слушали доклад "Международное положение", и понял перемену ориентации от "благополучия" к "судьбе".
Только у робкого или мужественного человека судьба сказывается по-разному. У деятельного человека судьба побуждает к деятельности, а у робкого -- судьба в утешение, у ленивого -- в оправдание.
Вот было, в кухне завизжала собачка, а я лежал еще в постели.
-- Что же делается с собакой,-- сказал я,-- надо посмотреть, не защемило ли ее, не умерла бы от чего?
-- Не ходи, милый,-- сказала Л. (ей очень не хотелось вылезать из теплой постели),-- ну, умрет -- значит, судьба...
Мне тоже не хотелось, но, услыхав такую "судьбу", я вскочил и побежал скорее, вопреки той "судьбе", скорее, скорей собачку спасать! И я ее спас, и моя живая судьба победила "судьбу" моего ленивого друга.
Октябрь. Птицын спросил Л.:
Знает ли М. М.с кем он имеет дело, какая вы?
Мне уже давно кажется, будто я не совсем ее знаю, а только узнаю. Вчера я спросил Птицына:
-- За что вы любите В. Д.?
-- За ее чисто-мужской ум,-- ответил он и в свою очередь спросил меня, за что я ее люблю?
-- За чистую женственность,-- ответил я. Мы оба были правы: она одинаково могла бы быть и профессором, и духовной воспитательницей. Но ум ее был не занят, и сердце не находило ответа.
Так бывает, и, наверно, в древности от женщин в таких состояниях рождались пророки. А когда ум у женщины определился в университет, то стал ограниченным умом определенного факультета; отсюда пророков нечего ждать!
Надо помнить на каждый день независимо от того, хорошо тебе или плохо, что люди нашей страны живут тяжело и выносят невыносимое.
-- Почему это, Л.,-- спросил я,-- сегодня я чуть-чуть нездоров и вот ты уже меня больше любишь, и я знаю по себе, что, заболей ты телом своим, и я сейчас же заболею любовью к тебе. Почему при несчастье с другом любовь усиливается?
-- Потому,-- ответила она,-- что в несчастьях мы делаемся ближе к Богу, а это и значит любовь.
Почти каждый день я думаю о нашей встрече как чуде, потому что я не мог ранее предполагать существование подобных людей и подобного глубокого сходства двух.
Не могу жить в городе безвыездно! Решено завтра ехать искать дачу под Звенигородом.
Ездили и ничего не нашли. Николина Гора -- это дача делового человека, Дунино -- дача человека вольного.
Мир в неслыханном горе. Глядя со стороны на жизнь, теперь всякий просто глазами видит ее бессмысленность. А изнутри каждый для себя на что-то надеется и, проводив с печалью один день, на другое утро встает и шепчет: "Хоть день, да мой". Так показывается извне бессмысленно-вековечное родовое движение человека -- полная тьма. И только если глядеть с закрытыми глазами внутрь тьмы, показывается непрерывная цепь полных смысла жизненных вспышек: это мы, люди, как личности, вспыхиваем, передавая свет жизни друг другу.
Сколько людей прошло мимо меня, и сколько раз я слышал от них о себе, что будто бы я не только хороший писатель, но и хороший человек. Много даже и писали об этом, и все-таки всерьез я ни разу не поверил в то, что я замечательный и хороший.
Но вот Л. пришла и сказала мне, и через нее я это принял, поверил в себя, и узнал, и обрадовался, и поднялся. Так при солнечных лучах утра поднимается к небу туман над рекой.
На ночь она читала мне "Гитанджали" Тагора51, и в меня от руки моей, лежащей у нее на бедре, в душу поступало чувство ее тела, а через слово оно преображалось, и становилось мне, будто видел во сне что-то совершенно прекрасное, а потом пробудился и узнал, что не сон.
Конечно, многое на свете можно подавить и оно кончается, и многое множество всякого надо подавить, и это хорошо: пусть кончается! Только дух, живущий в человеке, подавить нельзя, и чем больше на него давят, тем он больше плотнеет и усиливается. Так было в государстве, и так было лично со мной.
Привез второй воз вещей из Тяжина. Простился с этой деревней, где с 12 апреля почти шесть месяцев и мучились, и радовались. За эти шесть месяцев я умер для своей семьи и попал в такую среду, куда стоны и жалобы оттуда не доходят. И до того это похоже на смерть, что бросает свет на смерть обыкновенную,и становится понятным,почему мы разобщаемся с душами умерших:они бы и рады нам откликнуться, да мы не умеем им дать знать о себе.
Для сыновей я умер, испытав нечестивые похороны, и они умерли для меня. Теперь можно решить вопрос: существует ли загробная жизнь. Едва ли существует, если умереть, как мы. И существует, если смерть преодолеть, то есть друг друга любить.
Бывает, вдруг соберутся темные мысли против Л., все расположится в логической связи с неумолимым выводом о необходимости, неизбежности ее перемены ко мне. Тогда любовь ее представляется мне добродетелью, которой она лишь награждает меня за любовь, верность. Уныние охватывает меня, но мое уныние мгновенно она замечает, я ей признаюсь в своих недобрых мыслях, и моя логика ее логикой разрушается, и злое наваждение оставляет меня. После становится так совестно за упрек ей в невольных грехах! Происхождение таких мимолетных чувств коренится в подполье своей личности, чем-то когда-то оскорбленной до неверия, до неприятия чуда, каким, несомненно, является в моей жизни приход Л. ко мне. Вспоминаю, что эти приступы сомнения, недоверия были у меня с самого начала, но я боролся с ними и побеждал исключительно раскаянием: каялся ей, и она меня поднимала".
Через 12 лет при перечтении М. М. здесь припишет: "Неверие как тень, и, не будь тени, не было бы и жизни".
"Всю ночь был дождь. Часто возвращался к мысли своей, что 12 апреля я для прежней жизни своей умер, для себя же возродился. Что такое смерть? Настоящая смерть есть прекращение всех обязанностей к людям и свидетельство независимости личности. Бывало, на охоте даже, какой-нибудь умирающий зайчик, вытягиваясь в последней конвульсии, говорит тебе, охотнику: "Поди-ка возьми меня: прощай, убегаю!"
Ошибка Олега была в том, что он пользовался Л. для своего творчества, но был невнимателен к ее реальной личности: она была для него Прекрасной Дамой. Напротив, для А. В. она была женой и полюбовницей, но к духовному облику ее он был невнимателен.
Ты же,-- сказала она,-- их победил своей цельностью, и за то ты меня берешь целиком".
Через 13 лет запись: "Всех ловчей и всех счастливей оказался я, создавший себе из кому девы, кому блудницы, кому жены -- чудесного Друга".
"Были вечером в концерте Рахманинова. Удивлялся людям -- консерватория, оказывается, является хранилищем людей. Как жаль, что не надумал ни разу сходить в консерваторию! Люди там, независимо от положения в современности, сохраняются в духовной неизменяемости к худшему. Музыка входит в состав души, и можно даже так поставить вопрос: возможна ли без музыки душа? Мудрецы всех времен еще из древности собирали свою душу к тому, чтобы безмысленно, как в музыке, постигать сущность жизни. Отсюда и становится видна во всей ясности борьба этих людей с Разумом, а у других людей -обожествление Разума.
Мир (тишина) на земле возможен лишь при каком-то гармоническом соотношении души с разумом. Господство же разума приводит к голой технике и к войне.
Получаю страстные письма от читателей. Вчера доктор глазной в поликлинике признавался мне в любви. Медленно и под шумок мое "учение" находит себе путь.
Боюсь, что когда через меня все пойдут в природу -- я уйду из нее и мое "быть самим собой" окажется не в том, о чем я писал.
Приходила делегация "Пионера", предлагала написать декларацию моего натурализма. Я ответил, что в основе современности лежит идея господства, у меня же -- "родственное внимание", и показывать свою правду я могу, но рассуждать по поводунеемнене дано.
Подходит у Л. роковое число. Встает вопрос в своей неумолимости: да или нет? А я, разве я виноват? Если бы я сделал это рассудительно, я бы доказал тем самым, что не очень-то уж так сильно люблю ее (в смысле "подкладки", а не лица: что это за любовь без подкладки!). "Духовной" любви ведь мы с ней чураемся. Если мы за цельную любовь (с подкладкой), то нельзя же было выдрать напрочь подкладку. Но я молод душой и не смотрю на время, а мне 67 лет, и ребенка своего я не могу воспитать. Так бесконечное встретилось с конечным, и вот открывается "юдоль земная". Л. лежит с тяжелой думой. Я ей говорю:
-- Что же делать, так вышло, значит, есть нечто выше нашей воли, зависит не от нас, и мы должны подчиниться с благоговением естественному ходу и сказать: "Да будет воля Твоя!"
Мне сейчас думается, что именно потому ты и не любишь Толстого и его Наташу: у него личная жизнь девушки представляется как личный каприз, девичья смута души перед серьезностью брачной жизни, поглощающей капризное своеволие. То же самое проводил и я в "Кащеевой цепи": Алпатов созерцал величественный и радостный процесс движения всей жизни в природе и его узкое своеволие поглощалось расширенной душой.
Но, может быть, в ней еще дремлет отчасти нераскрытая девушка, ожидающая себе куколку? А то почему же она ночью с упреком спросила меня:
-- Если мужчина любит женщину, то он хочет иметь от нее ребенка, а ты как будто не хочешь. Почему ты не хочешь?
Значит, она хочет иметь возле себя мужа, а не путешественника или писателя. Все это я тоже почувствовал вчера на одинокой прогулке, и через это луч света упал на то слепое мгновение, когда я утратил сознание на миг и поступил как мужчина: это мгновение не было слепым, я тоже, как и она теперь, тогда в тайне своей тоже хотел. Сознав это, япочувствовал радость и готовность встретить все трудности на этом пути и даже смерть ее. Мне стало, как было в Ельце перед расстрелом: поняв близость смерти, я вдруг стал совершенно спокоен и пошел, куда мне указали, к забору 52.Так открылась перспектива на жизнь, полную скорби, труда и роковых случайностей... И когда мы примирились с изгнанием из рая и лишением и перестроились, то вдруг увидали, что судьба пошутила над нами...
-- Ты как будто не рад? -- спросила она.
-- Да и ты,-- сказал я,-- как будто не очень-то рада.
Замечательно еще было, что после той мучительной ночи с вопросами, быть или не быть, когда я, пробуя работать с больной головой, сел за стол, она пришла ко мне просветленная и просила меня не беспокоиться ни о чем... Этим она говорила, что готова родить.