21363.fb2
- Спасибо, добрый человек! Спасибо, добрый человек!
Стариков аборигенов отличает особая, трудно определимая черта. Они как бы наблюдают за нами, находясь по другую сторону глубокого, непроходимого ущелья, край, на котором они стоят, выше нашего. Даже когда старики очень приветливы, кажется, что они отделены от нас; по-видимому, им нравится такая отчужденность.
Мистер Сидней присоединился ко мне, и мы пошли по направлению к школе. В это время из калитки вышла старая австралийка. Сидней остановился и сделал какое-то шутливое замечание. По-видимому, они привыкли шутить друг с другом. Женщина явно обрадовалась, когда Сидней обратился к ней, и смотрела на него с улыбкой, словно предвкушая новые остроты.
Позднее Сидней сказал мне, что старуха жила на острове Морнингтон, когда он был там миссионером. Островитяне сражались при помощи тяжелых нулла-нулла (палиц). Многие мужчины лишались суставов пальцев на руках, раздробленных ударами палиц противника. Сражались не только мужчины, но и женщины.
- Минни, не покажешь ли мистеру Маршаллу, как сражаются на палицах? обратился Сидней к старухе.
Он взял две палки, протянул Минни одну и стал против нее, держа в руках другую. Посмеиваясь, она повернулась к нему лицом и, выставив вперед правую ногу, перенесла тяжесть тела на левую. Она вытянула руки, зажав в них палку параллельно земле и тем самым поставив перед собой барьер. В такой позиции она могла схватить палку любой рукой и орудовать ею.
Минни все время переносила тяжесть своего тела с одной ноги на другую, то поднимая, то опуская палку, готовая в любую минуту нанести удар. Сидней нацелился было ударить ее по голове, но Минни парировала его удар палкой, выбросив руки вверх, и отвела их назад. Он попытался ударить ее справа, но она отклонила удар, пропустив палку, теперь уже зажатую в левой руке, между пальцами правой и повернув туловище влево так, что палка легла вдоль ее правого бока. За попыткой нанести удар слева последовали те же движения, но направленные на защиту левого бока. Все это Минни проделывала так стремительно, что глазам было трудно уследить за ее движениями. Я слышал лишь треск палок, после чего противники возвращались на исходные позиции. При этом Минни не прекращала посмеиваться.
- Для меня Минни слишком сильный противник, - сказал мистер Сидней.
Я взял у него палку, но тоже потерпел полную неудачу, с той лишь разницей, что после трех быстрых попыток атаковать Минни, ощутил легкий щелчок по голове и увидел, как ее палка промелькнула надо мной. На этот раз в ее смехе слышалось полное удовлетворение.
Сидней оставил меня на попечение местной девушки по имени Мэри, поручив ей показать мне школу. Мэри была вежлива и приветлива, она двигалась с грацией, отличающей женщин Орукуна.
Мэри сказала, что преподает в школе. Мы остановились посмотреть на малышей, игравших под деревом манго. Девочка-австралийка, которой было поручено заниматься с малышами, поставила их в круг. Они вели хоровод и пели:
"Ходим мы вокруг костра, вокруг костра, вокруг костра. Ходим мы вокруг костра рано-рано утром".
"Вот так мы бьем рыбу копьем..."
"Вот так мы достаем из земли ямс..."
Я обратил внимание на двух девчушек, которые были очень похожи одна на другую: обе примерно одного возраста и роста. Они все время держали друг друга за руки.
- Кто эти две девочки, которые держатся за, руки? - спросил я у Мэри.
- Они с острова Бентинк, - ответила она.
Так вот они - дети, приехавшие с Шарком и Рейнбоу, девочки с Бентинка, чьи матери некогда обмазывались кровью дюгоня.
По-видимому, малайцы, чьи прау {Прау (малайск.) - общее название индонезийских судов различных традиционных типов.} северо-западные муссоны пригоняли к северному побережью Австралии еще до прихода белых, посетили Бентинк. Отсюда раскосые глаза, тонкие черты лица и прямые черные волосы этих девочек.
Первые белые, приплывшие на парусных судах к острову Бентинк, оставили после себя простреленные пулями черепа. Малайцы же запечатлели на лицах этих детей черты своей расы.
Во время пребывания в Орукуне я часто наблюдал за этими двумя девочками. Они всегда были вместе, всегда держались за руки. Мне хотелось поговорить с ними, послушать их речь, но они меня боялись. Они все-таки взяли у меня леденцы, но ни разу не ответили на мои вопросы, ни разу не заговорили со мной.
- Не хотите ли осмотреть школу? - спросила Мэри, о присутствии которой я совсем позабыл.
Школа состояла из нескольких комнат. В каждой занимались дети одного возраста. Их обучали темнокожие девушки. Когда мы входили в класс, дети вставали и здоровались со мной.
Я обратил внимание на одного красивого, хорошо сложенного мальчика с веселым лицом, который внимательно рассматривал мои часы на браслете. Я подумал, что из него выйдет превосходный партнер для прогулок. Когда мы вышли из класса, я спросил Мэри, кто он такой.
- Он тоже с острова Бентинк, - последовал ответ.
Прежде чем покинуть школу, я попросил Мэри показать мне книгу, по которой детей учили читать. Она протянула мне экземпляр хрестоматии, используемой в школах Квинсленда.
Я перелистал эту хрестоматию. В ней были английские стихотворения о снеге и малиновках, картинки, изображающие сцены из английской жизни, английские сказки.
- Где же рассказы о Старых Людях? Где ваши легенды, ваши мифы? спросил я.
Мэри принесла несколько страничек, написанных на машинке. Это была поэтическая легенда австралийцев о журавлях. Я спросил:
- Этим снабжает школы правительство Квинсленда?
- Нет. Я получила это от миссис Маккензи.
Мэри любезно проводила меня до здания миссии и, прежде чем вернуться в школу, нашла для меня нового провожатого. Мы с ним побродили еще немного, но время приближалось к, полудню, а он должен был закончить какую-то работу. Я укрылся от палящих лучей солнца под деревом манго.
Должно быть, Шарк заметил меня. Он подошел и остановился на некотором расстоянии, слегка отвернувшись, словно его интересовало что-то другое. Он вел себя точно так же, как тогда, когда я сидел на прицепе. Я поманил его, и он сразу ответил улыбкой, на этот раз без тени подозрительности.
Я пытался говорить с ним, но он не понимал меня, а я - его. Я показал ему свой фотоаппарат, и на лице его снова отразились страх и подозрение. Островитяне с Бентинка боятся фотоаппаратов. Возможно, объектив напоминает им дула ружей, которые некогда на них направляли. Я не решался его сфотографировать, чувствуя, что это было бы для него мучительным испытанием. Но другой абориген, угадав мои намерения, подошел и объяснил Шарку, в чем дело. В конце концов тот поддался уговорам и стал передо мной. Он стоял в неловкой позе, поэтому я взял его за плечо и повернул. Он застыл на месте, ожидая, пока я наведу на фокус. Его плечо нервно подергивалось, он явно задерживал дыхание.
После того как снимок был сделан, я дал Шарку сигарету. Он взял ее, повернулся и быстро пошел прочь. Я чувствовал по его походке, что он с трудом подавлял в себе желание бежать. Шарк направился к строению на высоких сваях и зашел за сваю, скрывшись таким образом от моих глаз. Свая была не слишком массивная. Должно быть, он стоял за ней навытяжку. Я подался влево, чтобы поглядеть на него, но мне была видна только его рука. Шарк вертел пальцами сигарету.
Я пошел завтракать. Стол, накрытый белоснежной скатертью, был заставлен яствами тропиков. На блюде, которое поставила передо мной темнокожая женщина, лежал жареный карликовый гусь, маниок, бататы и жареный картофель. Все это было вкусно приготовлено и красиво разложено на блюде местными женщинами.
12
ТОРЖЕСТВЕННАЯ ЦЕРЕМОНИЯ В ОРУКУНЕ
В Орукуне хижины аборигенов лучше, чем в любой другой из виденных мною миссий. Они построены из коры бумажного дерева {Бумажное дерево - название, применяемое к деревьям Melaleuca Leucadendron, а также Callistemon, Кора их легко расслаивается.} и стоят на сваях. В отличие от жилищ из оцинкованного железа, принятых в большинстве миссий, в живописных хижинах из коры не бывает жарко.
Самый неподходящий строительный материал из всех используемых в тропических условиях - оцинкованное железо. Днем, в жару, такое жилище сущее пекло, а вид этих лачуг производит удручающее впечатление.
После полудня должна была состояться торжественная церемония. Обитатель одной из хижин миссии недавно умер, и теперь, по истечении определенного срока, из хижины надо было изгнать дух покойного, и тем самым сделать ее пригодной для нового жильца.
Я направился к поселку аборигенов по аллее кокосовых пальм. Стояла страшная жара. Приближался сезон дождей: влажный воздух заставлял людей обливаться потом.
Когда я подошел к деревне, до меня донеслись заунывные причитания, перемежающиеся выкриками.
В центре открытой площадки стоял стол. На столе возвышались груды бананов, ананасов, ямса, бататов, плодов манго. Здесь были и плетеные корзины с вареной пищей, и какие-то орехи с дикорастущих деревьев.
Оранжевые, желтые и зеленые оттенки плодов контрастировали с коричневой кожей девушек, танцевавших вокруг стола. Их было около тридцати. Синие и красные набедренные повязки горели в ярких лучах солнца. Девушки сопровождали свой танец пением; их пронзительные голоса сливались с ритмичными ударами рук по бедрам и топотом босых ног. Они наклонялись вперед, перебирая ногами и покачиваясь.
На руках у девушек были браслеты из перьев попугая и пестрых горошин. Эти алые и черные зерна украшали также их шеи, талии и запястья. В копны непослушных волос были вплетены цветы. Грудь девушек была покрыта белыми и желтыми узорами. Точечные узоры из белой глины с зигзагами из желтой охры украшали плечи и спину.
Причитания и крики сливались в несмолкаемый гул. Пыль клубилась, как фимиам, покрывая потные тела серым налетом.
Неподалеку от женщин танцевали мужчины. В руках они держали разукрашенные копья и копьеметалки. Их тела были обмазаны коричневой и белой глиной, глаза обведены белыми кругами. На щеках красовались коричневые и белые полосы, поперек лба проходили белые линии.
Узоры встречались самые разнообразные. Некоторые лица были сплошь раскрашены белой глиной, другие - коричневой. На тело были нанесены цветной глиной тотемические {Тотемический - связанный с тотемизмом. Тотем животное, растение или предмет живой природы, в которых первобытные люди видели предков или родственников своих кровнородственных коллективов.} рисунки или просто белые полосы. Ноги, по-видимому, раскрашивали как придется.