- Скажите, как мило: если вы - рабоче-крестьянин, прислуг не имеете, то пожалуйте.
Отошел.
Каленое пятно года.
- Легче, гражданин, вы мне гимнастерку папироской жгете.
- Совершенно верно... Извиняюсь очень.
Пахнет паленым.
А утро такое жаркое, меднолитейное, айвовое; тянет айвою с ближайшего лотка.
- Кто же призван, ребята?
- Я
(А я?)
(А я?)
(А я?) (Я?) Я? Я? Я?
Якало множество. Бывает: время становится твердым и трубообразным, по трубам ходят поршни событий. Всосан в эту трубу, - душно, нечем дышать; поршень жарко лижет липкие масляные стены.
Все бывшие рядовые и унтер-офицеры старой армии должны явиться в Красные Казармы.
На документе подпись: Командир Белебеевского полка. Был под Иоганесбургом и Сохачевым... В Красные, стало быть, Казармы.
Все вновь призванные - в Кремль.
Внове. Молодняк. Или что. Впервой. Значит - в Кремль.
А... а. Это - ты:
Унтер-офицер, тебя призывает страна.
Нету. Какая страна? Это - ты. Ты призываешь.
Лицо, блестящее белыми пятнами пенснэ, его лицо; оно - в клубе Агитационно-Вербовочного Отдела, в золотой раме. Оно все сжалось в черную бородку и сощуренный взгляд.
- Это все...
- Материал, знаете ли...
- Троцкий.
- Ездют на нас...
- Немецкие деньги.
Шуршало:
- Шпионы.
Красные казармы.
- Прежде там был воинский начальник.
- Все как при старом режиме. И теперь туда же.
Утренние, мылом и водой пахнущие, люди вылиты на улицу; по руслу улиц, по озерам площадей мутное людское течение собирает сгустки; сгустки, многие из них, выделяют - фигуры. Вон фигура, фигура оторвалась вслед оползающей лавине; с фигуры лишь в июле тысяча девятьсот семнадцатого года, - немногим более года тому назад, - снят котелок; фигура сама его любовно сняла и, сказав: недемократично, - сдала в круглой картонке жене на хранение.
А сами говорили: долой войну!
Сгустки хором, хором - мысль:
- Не долго пожили дома.
- Люби кататься, люби и саночки возить. - Эх, да что... Сами выбирали, сами каемся.
- Эх, коммуна трудовая с бездельными комиссарами.
На фигуре нет котелка, черный пиджак и шоколадного цвета брюки от другого костюма; стыдно и совестно носить бахрому шоколадных брюк с пузырями на коленях; сковырнуты в январе этого же 1918 года золотые буквы вывесок, над плотно, как мертвые веки, закрытыми ставнями, под которыми жутко закатились пустые зеркальные стекла; вместо витрины чернеет пропасть; от калача же над булочной, разбитой снарядом (угодил же снаряд... в булочную!) так и несет духовитым воспоминанием: теплым запахом ситного, с изюмом, к чаю; масленка; сухарница; пушистый ситный.
- Эх, погибла Россия!
Сыплется серебряным горохом вечерний газетчиков вопль:
- Московские газеты! "Правда"! "Центральные Известия"!
- Последние события и декреты.
Оттуда, из Центра (туда сейчас льется оплывающая медь) летят эти многоколонные листы; там разбитый алфавит ЦК, ВЦИК, СНК, ВСНХ; там - копоть голодных заводов и фабрик; там люди за колючей проволокой; оттуда плавленной смолой каплет на здешние поля и луга и на шестидесятиверстную болотистую дельту губительный дождь: сокрушительное могущество. По пути туда дымятся пожарища.
Темнело. Улица расступалась, уходя темными стенами по сторонам, улица ширилась; горели белым пламенем и проступали, отлетая от стены, белые объявления о наборе.
Тогда были наивные времена; тогда документы и декларации подписывались пятью лицами; тогда под приказом N 67 струился курсив:
Председатель Губисполкома: Н. Алпатьев.
Губернский Военный Комиссар: Лысенко.
Уездный Военный Комиссар: Горшков.
Управдел: Г. Ступин.