Я был доволен, как слон. Разбор полётов прошёл ещё лучше, чем я ожидал. Когда я докладывал Его Величеству, как именно разобрался с Хатемажем, он светился от счастья. Впрочем, светился не только он и мастер-коммандер Яннах. Светились многие другие, кого покойный выскочка успел изрядно достать. Поэтому, после поздравлений, обсуждение свелось к обсуждению гуманитарной ситуации с бывшими жителями Трущоб. Их всех надлежало отмыть, накормить и расселить.
Но этими вопросами занимались другие. У Его Величества хватало ретивых исполнителей, решающих вопросы здесь и сейчас. Я же мыслил более глобально, а потому перевёл стрелки на Эоанита. Именно на этой проблеме я был сосредоточен.
Король тоже подключился к теме. Он продемонстрировал мне образец послания, которое вскоре будет размножено и развешено на каждом столбе. А так же стаями сиреев распространено по всей Астризии. В этом послании король призывал всех, в ком крепка вера и у кого ещё осталась сила в руках, прибыть в Обертон к середине лета. Стать на довольствие и записаться в рекруты, ежедневно получая серебряную монету.
Изначально мне было непонятно, много это или мало — одна серебрушка в день. Но когда мне быстро объяснили, сколько чего можно купить в Обертоне на эту серебрушку, и что таких серебрушек в одной золотой монете ровно двадцать пять, я присвистнул и быстро успокоился. С такими зарплатами армия в пять тысяч человек ежедневно будет потреблять двести золотых. И это только если говорить о рядовых. Но ведь есть ещё командный состав. Они-то всегда получали намного больше. Следовательно, мне надо побеспокоится не только о отторжении от Эоанитовской сиськи умелых храмовников, но найти способ раздобыть ещё золота.
В следующие дни, пока Трущобы вычищались в полном смысле этого слова, мы вместе с профессором ломали голову над решением этой проблемы. Я всё рассказал ему про Хатемажа. И хоть он не одобрил, поучать не стал. А сокрытие сундука с драгоценностями даже одобрил. Он сам не раз был свидетелем, как разбазаривалось народное достояние. Особенно в дни, когда прибывали запечатанные кареты с налогами из дальних краёв. Тогда король громко пировал и одаривал самых сладкоголосых своих подхалимов не только орденами, но и чем-то посущественнее — тугими кошелями с золотом. Он тратил глупо и недальновидно. Поэтому Гуляев поддержал меня в этом вопросе.
Но он отверг мою идею приступить к раскулачиваю Эоанита. Он сказал, что пора ещё не пришла. Эоанит уже в курсе судьбы Хатемажа и крепко задумался. Пару дней он вообще не покидал храм и что-то там обсуждал вместе с братьями по вере. И анирану Ивану пока не стоит его провоцировать. Надо зачистить Трущобы и не дать разгореться бунту.
Так что пришлось присматривать за перепуганными беженцами, не по своей воле ими ставшими. Угроза бунта была высока в первые дни. Лишившиеся халуп люди думали, что их просто выгонят в чисто поле. Они не поверили моим словам. Но когда ретивые королевские служащие быстро взяли всех в оборот, опасность миновала. Всех способных держать в руках топор отправили подстригать лес. Многие остались работать в порту. Король даже увеличил количество рыбацких лодок, что дало дополнительное количество рабочих мест. Женщинам нашли место на полевых кухнях или в полях, которые активно засеивались. Но самое главное — всем выдавали живые деньги. Пусть не золото и серебро, но медяками платили регулярно и вполне честно. Платили так, что ежедневно заработанного как раз хватало на пропитание. Конечно, с такими заработками о будущем задумываться невозможно. И никто из них не думал о нём, в принципе. Думал я. А потому усиленно подгонял, чтобы каждый, своими же руками, успел до зимы построить себе новый дом.
В общем, пока умиротворение Трущоб шло по плану, я задумал очередное красочное шоу на площади для поднятия мотивационной планки. И попросил короля оповестить об этом всех. Я вновь собирался отыграть роль пророка, вновь планировал прикасаться к склонившимся затылкам и обещать светлое будущее.
На центральной площади, располагавшейся между Храмом Смирения и Дворцом Правосудия, вновь возвели высокий деревянный помост. Но пока я не был готов выступать.
С самого утра на площадь прибывали люди. И с самого утра я наблюдал за ними из укромного места. Я видел, как приходили семьями, как испуганно прижимались друг к другу. Как радостно пританцовывали весёлые сектанты, создавшие секту в честь анирана. Я не знал, как они себя называют, но видел счастливые лица и слышал благодарственные песни, небезосновательно полагая, что песни эти улыбающиеся певцы поют под серьёзной дозой наркотического дыма. Так же подходили обычные городские жители. Я слышал разговоры, где в плотном кружке они хвастались друг другу, что видели живого анирана несколько раз. А один из них — красноносый пьяница — хвастался, что аниран к нему даже прикоснулся.
В общем, дело шло неплохо. А перед самой своей речью я приказал раздать заготовленные во множестве "сахарные пальцы". Самые обычные леденцы, для изготовления которых нужны лишь три ингредиента — сахар, вода и огонь.
Давка за леденцы, конечно, случилась. Но она была беззлобной, со смешками и шутками. Больше одной штуки в руки никому не давали, и отдавали приоритет детишкам, тоже пришедшим во множестве.
А затем я забрался на помост и толкнул заранее прописанную речь. Впервые я выступал по бумажке и сам с собой соглашался, что речь, написанная профессором Гуляевым, вышла куда лучше моих обычных экспромтов. Жаль, я не оратор и не умел размахивать кулаком во время выступления, добавляя своим словам эмоциональности. Но речь мою всё равно восприняли хорошо. Поаплодировали и покричали нараспев моё имя. А затем какой-то громкоголосый мужик знакомо сложил руки и воздел их к небу. Опустился на оба колена и прокричал:
— Славься аниран! Славься защитник наш! Лишь на тебя мы теперь уповаем!
Толпа услышала его голос. А затем произошёл эффект домино: услышавшие и увидевшие этого мужика, повторили за ним его жест. От самого помоста до дальних окраин люди опускались на колени, тянули руки к небу и упоминали имя анирана — моё имя.
Это было очень приятно. Я даже расчувствовался. Мне показалось, что мои идеи народом принимаются, и надежда на светлое будущее пробуждается в нём. Именно этой цели я хотел достичь.
Поэтому я прыгнул с помоста и смело ворвался в ряды коленопреклонённых людей. Под охраной нескольких гессеров и незаменимого Иберика, я шёл без страха и прикасался к каждому. Я обещал продолжить работу по оздоровлению государства, пусть более простыми словами.
— Благослови, аниран! — молвил знакомым голосом мужчина. Я прищурился и узнал в нём громкоголосого крикуна. Именно он заставил всех опуститься на колени.
— Живи без страха, отмеченный анираном, — с дежурной фразой я прикоснулся к его голове.
— Я и так всегда жил без страха, — ответил мужик и посмотрел мне в глаза.
А затем он нанёс удар. Я успел заметить движение. Успел среагировать, когда мужик выхватил из-под рваных одежд кинжал и попытался вонзить его в моё сердце. Прошла лишь доля секунды, а я успел подумать о многом. О жизни, о смерти. О обещаниях, которые не успел выполнить. Я даже ощутил укол обиды в момент, когда остриё приближалось к моей груди. Я был обижен на этого мужика, ведь считал, что творю лишь добро, помогая этому миру. Я не заслужил получить в ответ зло.
Но я успел отшатнуться и выставить перед собой ладонь. Это, наверное, и спасло меня, ведь ладонь была неуязвимой.
Острый кончик ножа с широким лезвием больно ткнулся в ладонь. В следующую секунду друг на друга с разной степенью удивления смотрели двое: я на потенциального убийцу, и он на меня. А затем мелькнуло лезвие меча. Шея человека хрустнула, а кровавые брызги полетели во все стороны.
— Внимательно! — заорал Иберик. Он сжимал в правой руке окровавленный клинок, а левой тянулся к ножнам за следующим.
Неудачливый убийца упал на камни. Одновременно с падением тела раздались визги: жители бросились врассыпную от опасного места. Женщины кричали и хватали детей. А мужчины недоумённо смотрели и пытались понять, что происходит.
Но так себя вели не все мужчины на площади.
Я всё ещё пребывал в шоковом состоянии и слабо соображал. Но вопль Иберика, требовавший внимательности, относился не ко мне. Он относился к растерявшимся гессерам, видимо тоже не ожидавшим нападения. Они, как и я, вращали головами и видели, как некоторые мужчины из толпы сбрасывали просторные одежды, скрывавшие кожаные доспехи, обнажали оружие и торопились ко мне. И это явно были не гессеры.
— Внимательно! — вновь прокричал Иберик.
— Организовать оборону! Стать в круг! — а это уже скомандовал пришедший в себя Бертрам.
Скрежет металла о металл привёл в себя и меня. Иберик принял на лезвие удар самого ретивого мужика и провёл контратаку. Но мужик успел ускользнуть от коварного удара и атаковал вновь.
В это время подтянулись остальные, без разбору пиная и отмахиваясь от копошащихся под ногами испуганных жителей. А затем эти непонятные мужики сошлись с моей охраной — сошлись с гессерами. Завязалась схватка. Правильного боя навязать не получилось, ведь мешали не только испуганные зрители, но и неожиданность нападения. Вместо встречи врага плотными рядами и выставленными мечами, сразу пришлось рубиться не на жизнь, а на смерть.
А я вновь почувствовал, как начинаю загораться. Как желание насладиться битвой пробуждается во мне. Я был зол на тех, кто посмел поднять руку на анирана прямо на городской площади. Я желал их смерти. И я ни за что в жизни не остался бы стоять в стороне.
— В сторону, аниран! Держись за моей спиной! — Иберик успел разобраться с двумя и теперь бешено вращал головой. А я, услышав его указание, чуть не рассмеялся: он ниже меня на голову. Как я укроюсь за его спиной? Если только на корточки сяду.
— Дайте мне их! — я, наконец-то, полностью оклемался. Стараясь не задеть никого из своих, я активировал щит и клинки. — Как посмели поднять на анирана руку!?
Но мои слова не возымели никакого действия. Непонятные мужики, напавшие по непонятной причине, совсем не испугались. Рубаки они, видимо, были неплохие, а потому вместо трусливого побега перешли в решительное наступление.
Они надавили все вместе. Хоть они ещё не все собрались — к ним продолжали подходить отставшие, — они навалились на мою охрану. Сражались не хуже гессеров и в индивидуальных поединках даже одерживали победу.
Бертрам тоже был парень не промах. Не говоря о Иберике. Им удалось организовать оборону и не выпустить меня за кольцо охраны. Хоть я порывался, и даже разрубил щитом пару мечей, мне не давали выйти на оперативное пространство и показать то, что я однажды показал "покаянникам".
— Кто это такие!? — отчаянно воскликнул один из гессеров, прикрывая разрезанную щеку и стараясь укрыться в строю.
— Пустите меня! — кричал я.
Рубка продолжалась. Круговой строй развалился. Уже не хватало сил, чтобы сдерживать натиск. Теперь я видел лишь поединки один на один. И здесь, наконец-то, нашлась работа и для меня. Несмотря на залитую кровью мостовую и поверженные тела под ногами, я ничего не замечал. Пробудился тот я, который мечтал лишь о сражениях.
Я налетел на ближайших мужиков, размахивая щитом направо и налево. Хоть они оба, видимо, знали, чем я обладаю и как умею пользоваться, попытки уйти от столкновения сразу отвергли. Они не побежали, испуганно вопя. Они встретили меня лицом к лицу. Потому что именно я был их целью.
Но как бы они смелы не были, как бы не желали уничтожить анирана, ничего у них не вышло. Ведь этот аниран был совсем непохож на тех неумелых имбецилов, которых он встретил в лесу. Не говоря уже о беспомощном старике, скрывающимся за каменными стенами своей башни. Этот аниран умел и желал сражаться.
Дымящиеся подкопчёные тела своим смрадом немного отрезвили меня. Я успел заметить те два куска опалённого мяса, в которые превратились мои противники, и пришёл в себя. Назвал себя монстром в плохом смысле слова и призвал не терять голову. В обоих смыслах слова.
Схватка тем временем склонялась не в нашу пользу. Нападавшие мужики резонно предположили, что сначала стоит разобраться с охраной. А затем всем вместе навалиться на анирана, чтобы не оставить ему ни единого шанса. Ведь если кто из них вновь захочет честного поединка, победа в этом поединке ему вряд ли светит. Поэтому они собрали силы в кулак и давили на гессеров. И хоть тех отбирал лично Бертрам, а значит, среди них не было дилетантов, силы защитников таяли быстрее, чем таяли силы нападавших.
Но случилось неожиданное. То, чего я не мог предположить.
Схватка продолжалась, но внезапно раздался незнакомый гул. Будто рой пчёл гудит вдалеке. Со стороны северных врат, куда по широкой дороге визжа улепётывала перепуганная толпа, теперь наступала другая толпа. На камнях лежали безжизненные тела бедолаг, попавших под горячую руку. Лежали скрытные одежды непонятных мужиков. И сейчас, торопливо переставляя сотни ног, их топтали другие ноги — ноги, принадлежавшие жителям Обертона. Схватив всё, что попалось под руку: молотило, косу, вилы, кистень, меч или копьё даже не с металлическим, а деревянным наконечником, они спешили к нам. Они громко кричали, кому-то угрожали и бежали за тем, кто уверенно вёл их. И прищурившись, я рассмотрел того, кто шёл на острие. Держа в каждой руке по искривлённому мечу, первым спешил мастер Сималион. Из-за скорости бега его белобрысая копна волос потеряла привычную форму, а рот изрыгал проклятия на головы мерзавцев, посмевших окропить безвинной кровью площадь столицы.
Как и гессеры, неизвестные мужики заметили приближающиеся проблемы. И даже попытались что-то предпринять, быстро перестроившись в два ряда и став спина к спине. Но против лома нет приёма. Когда злющая толпа врезалась в них и рассеяла, начался настоящий ад. Кровища хлестала, конечности летели направо и налево, черепа взрывались под нажимом десятков ступней, на них наступавших. Во всём этом жутком хаосе, укрываясь за спинами не менее перепуганных гессеров, я успел лишь заметить, как мастер Сималион сразил двоих, прежде чем от моего взора его закрыли другие.
А затем всё завершилось. Как-то очень даже быстро. Толпа размазала по площади каждого, кто желал анирану смерти. Каждого нападавшего. Окружённый охраной, я орал, требуя, чтобы хотя бы одного взяли живьём. Но меня никто не слушал. А возможно, не услышал, ведь шум-гам стоял такой, что я сам себя с трудом слышал. Всех тех мужиков просто разорвали на части.
Когда страсти немного улеглись, когда последний удар молотила опустился на уже раздробленную голову, мои глаза наблюдали чудовищную картину. Площадь утопала в крови. Повсюду валялись тела и окровавленные одежды. Кому-то уже оказывали первую помощь. Над кем-то склонились знакомые и пытались перевязать раны. А вокруг убитых собирались кружки. Горожане осматривали тела и, не стесняясь, шарили в одеждах. Некоторые уже срывали с трупов обувь.
— Аниран, — ко мне подскочил запыхавшийся и перемазанный кровью Сималион. — С тобой всё в порядке?
— Спасибо, мастер, — поблагодарил я, всё ещё переживая лёгкий шок. — Всё в порядке.
— Я был на площади. Я видел, как началось нападение. Прости, что не смог быстро организовать подмогу.
Я удивился, ведь думал, что это жители позвали мастера Сималиона на помощь, а не он собрал их. И ещё раз удивился, так как не думал, что он наблюдает за моим выступлением. Мы с ними виделись нечасто, так как я редко выбирался на тренировки. Но, видимо, он никогда не забывал обо мне.
— Мастер, вы очень вовремя, — поддержал Иберик. Выглядел он не лучшим образом: броня поцарапана, на лбу свежий шрам, а глаза светились пережитым ужасом. Наверное он не ожидал от неизвестных мужиков такой прыти.
— У меня осталось семеро бойцов, — горестно вздохнул Бертрам, видимо перепугавшийся не меньше Иберика. — Кто это такие были?
— Ты у меня спрашиваешь? — недовольно пробурчал я. — Или это был риторический вопрос?… Где Фелимид? Почему его здесь нет? Он обязан выяснить… Мать их так, — выругался я, когда вновь увидел, как мёртвые тела не только разувают, но и раздевают до исподнего. — Просил же хоть одного оставить в живых.
— Он обязательно выяснит, аниран, — поспешил успокоить меня Иберик. Затем осмотрел поле боя и тяжко вздохнул. — Идём, посмотрим сколько их.