Когда они покидают бар и начинают спускаться в зал ожидания вылета, им вслед смотрят какие–то туристы, только что из Бостона. Ничего удивительного — на первый взгляд они потрясающая пара. Беатрис, снова в золотых парчовых брюках, спускается своей неподражаемо провокационной походкой: одна сандалия на каблуке за другой, держась за плечо спутника; а загорелый и мрачный на вид Фаустман с дипломатом в одной руке и алюминиевым тубусом в другой своим твердым шагом поддерживает ее текучий ритм. Если присмотреться, однако, становится видно, что он весь трясется и обильно потеет, а Беатрис положила ему на плечо руку поддержать не столько себя, сколько его.
Проходя под настенной живописью, Фаустман поднимает голову, смотрит на Колумба, вспоминает то жесткое суждение, которое вынес о нем, и понимает, что и сам пустился в такое странствие, из которого невозможно вернуться. И боль ужаса пронзает его кишки стрелой. Он сразу хватается за горло и ловит ртом воздух.
— Мне не очень хорошо.
— Ты должен взять себя в руки, — говорит Беатрис.
— Я не хочу в это ввязываться.
— Слишком поздно. Если ты только не собираешься сдаться таможенникам.
— Господи, — стонет Фаустман. — И о чем только я думал?
Беатрис коротко смеется.
— Вероятно о том, что сделаешь с Марго и со мной в том бассейне.
Фаустман не мигая смотрит на Колумба, пытаясь привести себя в порядок. Три часа спустя таможенный агент в Ла–Гуардии уже засучил рукава.
Проследив за его взглядом и надеясь немного расшевелить его, Беатрис тычет его в бок:
— Ты и Великий Первооткрыватель, — улыбаясь, говорит она. — Ты только что открыл новый свет.
Когда они подходят к таможенной стойке, Фаустман пропускает Беатрис вперед, а сам идет следом после того, как инспектор средних лет пропускает ее без проверки, а сам оценивающе смотрит вслед. Появление Фаустмана возвращает его к делам.
— Сколько времени вы провели на Багамах, сэр? — спрашивает он, мельком глядя на таможенную декларацию.
— Две недели, — отвечает Фаустман.
— По делам или отдыхали?
— Понемногу того и другого.
Инспектор смотрит на Фаустмана, замечает, что тот бледен и тяжело дышит.
— Имеете что заявить?
— Ничего, — отвечает Фаустман, едва не падая в обморок.
Инспектор берет тубус, отвинчивает крышку, вытаскивает удочку, неразобранную с того первого дня на острове, когда Фаустман бродил по отмелям.
— Рыбалка удалась?
— Прекрасно, — говорит ему Фаустман, стараясь сдержать панику, вытолкнувшую из него это слово чересчур быстро. — Просто прекрасно.
Инспектор засовывает удочку обратно в трубу, снова завинчивает крышку и просит Фаустмана открыть дипломат: там аннотированная рукопись.
— Вы хорошо себя чувствуете, сэр?
— Прекрасно, — снова отвечает Фаустман. — Просто жарковато здесь.
— А представьте, что было бы без кондиционеров, — говорит инспектор и пропускает его.
Фаустман закрывает дипломат, берет тубус и подходит к Беатрис — та ждет его у стеклянной двери в зал вылетов. Она оценивающе смотрит на него, подводит к пластиковому креслу, приносит картонный стаканчик кока–колы со льдом.
— Ты ужасно выглядишь, — говорит она. — Попробуй расслабиться.
— Ты же с самого начала все знала, правда? С самого начала. Когда сказала, что мне надо кое с кем познакомиться на острове.
— Будь умницей, — советует ему Беатрис, — и я возьму тебя с собой в уборную, когда взлетим. И сделаю тебя так, как тебе нравится.
Фаустман в ужасе смотрит на нее. От одной мысли о сексе с нею сейчас его прошибает пот, он начинает ловить ртом воздух. На грузовом складе Ла–Гуардии таможенный агент сует руку в один из контейнеров.
— Не бери в голову, — говорит Беатрис. — Как только взлетим, я дам тебе кое–что, и ты сразу уснешь.
Фаустман закрывает глаза, молится, чтобы эти две недели оказались дурным сном, и он проснется и окажется по колено в воде, на отмели. Будет бродить там один, как та цапля с негнущейся шеей. Но вместо этого таможенный агент в Ла–Гуардии извлекает первый из нескольких непромокаемых пакетов.
— Пойдем, Джек–Лисолов, — говорит ему Беатрис. — Объявили посадку.
Ошеломленный Фаустман послушно следует за ней к выходу, наружу, где на полосе их ждет самолет авиакомпании «Дельта». Обрушивается удушливая жара, грозя лишить его и той чуточки воздуха, что удалось набрать в легкие. Серная вонь плавящегося на солнце асфальта и авиационного топлива бьет ему в ноздри, жалит глаза. Спотыкаясь, он шарит вокруг, пытаясь на что–нибудь опереться, чувствует, как Беатрис берет его за руку. Только касается его не прохладными кончиками пальцев — ногтями. И они вонзаются в его плоть, точно птичьи когти, причиняя боль, заставляя держаться прямо, не падать, они подталкивают его навстречу палящему свету его будущего.
Добро пожаловать на нашу рыбалку (фр.)
Спортивный ученый (фр.)
Как он галантен (фр.)
Дорогой мой (фр.)
Посмотрите на женщин (фр.)
Ученый щепетилен (фр.)
Все решено (фр.)
Ну, тогда ныряй! (фр.)
У себя дома (фр.)