Во внутреннем круге Академии было скучно. Мои дни стали совершенно однообразными: утренняя медитация, начинающаяся еще затемно и длящаяся бесконечность. Потом скудный завтрак. После отработка стоек. После опять медитация, и обед. Потом длинная тренировка с оружием, прерываемая лишь на медитацию. Вечером обязательная беседа с учителем. Ужина у нас не было, иногда удавалось украсть с кухни лепешку. Порой, я так и не смогла выявить закономерность, нам давали чашку чая или какого-то отвара.
Моя рука вскоре зажила, и на тренировках меня перестали щадить. Было очень трудно. Почти все ученики здесь, а нас было всего девять человек, были сильнее меня. Так что мне приходилось терпеть постоянные побои, и стараться больше уворачиваться. Ученики тоже, к слову, невзлюбили меня. Впрочем, здесь, во внутреннем круге, никто никого не любил. Учитель явно выделял среди учеников Ли Шичжэня, который считал своим правом унижать любого, кто был слабее его. Здесь было в порядке вещей разбудить ученика ночью и начать бить его. Били, впрочем, до синяков, и сильных увечий не причиняли.
Первые дни учитель выделял меня, я была еще слаба и немного не в себе. Временами я начинала смеяться, но и отвечать во время наших безумных бесед не составляло труда:
— Сущность великого пути безгранична. — Сказал учитель, кивая мне на жесткую циновку, где ученику полагалось сидеть, хитрым образом переплетя ноги. — Нет ни простого, ни сложного.
Учитель глубокомысленно замолчал, явно ожидая ответа от меня.
Я задумалась. Меня потихоньку отпускало, и генерировать безумные ответы на безумные вопросы вновь становилось сложно.
— Те, кто подобно лисе сомневаются… — наконец, заговорила я, вспомнив собственную сущность, — чем больше спешат, тем задержатся больше.
Учитель глубокомысленно кивнул. После чего самолично налил мне чай. Даже отсюда было видно, что чай был слабенький. Впрочем, о подобном мне рассказывал дедушка. Поэтому я расплела ноги, с подобающим поклоном приняла маленькую чашку и поставила ее к духам предков. Учитель опять кивнул.
— Если привяжешься, утратишь меру, и свернешь на ложный путь. — Продолжил учитель.
Я восприняла это как прохождение мною первых этапов испытаний, и перед ответом опять медлила:
— Сущность постоянна- не приходит и не уходит. — Ответила я.
Учитель кивнул и отпустил меня на вечернюю тренировку.
Первое время другие ученики не трогали меня, присматривались. Но чем больше учитель проявлял ко мне внимания, тем злее становились их взгляды. Я ждала подвоха. И он произошел.
Едва с моей руки сняли лубки, в ту же ночь меня разбудили пинком под ребра. Я была и готова, и не готова к этому. Я перекатилась, юркнув под циновку Толстого Суня, юркой лисой прошмыгнула вдоль стены. Но их было много, семь человек против меня одной. Лишь сам Толстый Сунь не принял участия в этой потехе. Он был толст и глуп, не знаю, чем он заслужил свой нейтралитет, но его не трогали. Он хоть и был во внутреннем круге, но словно не со всеми.
Оценив обстановку, я юркнула под руку хромого Ше, и выскочила в окно. Гнались за мной до самой деревни. Не остановили их ни тысяча ступенек, ни бамбуковый лес, где чтобы перебежать через ледяной ручей, надо было пройти по тонкому стволу бамбука, ни небольшой камнепад, что я устроила в их честь. И лишь в деревне я смогла уйти от погони, притаившись на чердаке.
Я сидела самой тихой мышкой, слушая, как они шарахаются по деревне и ругаются, не понижая голоса.
Первым от компании отбился Ше. Он спокойно зашел в один из домов и потребовал себе молока.
Пока испуганная хозяйка доила козу, я спокойно кинула в молоко горсть трав. Я стояла за спиной бедной запуганной женщины, и она не видела меня. Травы легли на дно кружки, надежно скрытые за молочной пенкой.
Ше приняла кружку, поданную как положено с поклоном и дрожащими руками. Но не успел он выпить и половины, как схватился за живот и рванул до ближайшего деревянного домика.
Я подобрала кружку, брошенную им, и утопила в дальней яме для отходов.
— Прячься. — Шепнула я и без того бедной женщине, вновь растворяясь в предрассветной тьме.
На утреннюю медитацию я вошла, как ни в чем, ни бывало. Хромого Ше не было, впрочем, Ли Шичжэнь был очень зол. Зол и молчалив. Он оценивающе смотрел на меня, явно придумывая, как отомстить.
Хромой Ше пришел лишь к обеду, за что получил десять бамбуковых палок и приказание учителя медитировать всю ночь. И он тоже недобро смотрел на меня.
В тот вечер я не сомкнула глаз, но месть, это такое блюдо, что подают холодным. Поэтому в ту ночь меня не тронули. Следующий день прошел как обычно, но я знала, что это затишье лишь временное, и была готова к нападению.
Я приучилась дремать на медитациях, вместо поиска единения и отрешения от всего мирского. Увы, после того приступа, состояние «сатори» больше не посещало меня, и иногда я думала, что это и к лучшему.
Учитель Мао временно переключился с меня на Хромого Ше, и тот все дольше и дольше проводил времени в его келье, постигая мудрость.
А потом Ше пропал.
Когда толстый Сунь на третий день поинтересовался судьбой Ше, учитель успокоил его, что Ше испросил дозволения медитировать пять дней на самой высокой горе, в надежде познать мудрость и получить просветление. Учитель дал ему это дозволение. Толстому Суню почему-то можно было задавать вопросы, и даже получать на них ответы. Впрочем, возможно, мне тоже можно было спрашивать, но я пока боялась. Я не понимала, что происходит. Почему Ли Шичжэнь так боялся потерять место первого ученика, мне было понятно, это и лишний кусок мудрости учителя, и возможно более быстрое получения мастера. Но вот самомнение Ли на мой взгляд было слишком завышено, с чего он взял, что это он первый ученик? Учитель пока ничего не объявлял, а такие вещи все же происходят публично. Так что парень пока что необоснованно примерял на себя это место. А учитель? Боюсь, учитель был мудр и читал наши души, словно простые иероглифы в детской песочнице.
Я же пока молчала, держала свое место при себе, и ела только из общего котла. Если учитель Цинь и научила меня чему-то, то лишь проверять свою пищу, и тому, что лучше иной раз поголодать, чем есть незнамо что.
На шестой день Ше тоже не объявился. Ну а после ученики из первого круга нашли его тело со свернутой шеей. Учитель Мао лишь вздохнул. И не стал брать себе еще одного ученика. А я? Что скрывать, я надеялась, что он захочет, чтоб число учеников вновь стало ровным и возьмет себе и рыцаря. Признаюсь, без него мне было скучновато.
На следующую ночь Ли опять попробовал избить меня. Впрочем, на моей лежанке вместо меня оказался мешок с камнями. Так что он лишь отбил себе ногу, и чуть не получил себе прозвище Бо. До рассвета он зло бегал по Академии, в надежде найти меня и выместить злость. Я же сладко выспалась в хлеву, под потолочной балкой, куда ему и в голову не пришло заглянуть. На медитацию я явилась хоть и позже всех, но за секунду до появления учителя, так что справедливого наказания избежала. Все это время злоба копилась в Ли и явно ждала выхода.
На занятиях с оружием в пару мне попался Ли, и судя по его сияющим глазам, он собирался по полной воспользоваться выпавшим ему шансом.
Самое печальное, что мне досталась лансянь, в народе именуемая «волчья метла». Оружие только начало находить свое применение в царстве, и толком никто не умел с ним обращаться. Оно представляло собой разновидность копья, изготовленного из бамбука, с небольшим стальным наконечником, и рядом металлических крючков по бокам копья. В трактате «чжуфу чжи» говорилось, что техника боя лансянь настолько проста, что ею можно обучиться за то время, пока кипит вода для чая. Но, увы, это было не так. Само это сооружение весило немало, хоть бамбук и легкий материал, однако ж стальной наконечник и ряд крючков здорово его утяжеляли. К тому же сама конструкция была весьма громоздкой, и орудовать ею, не зацепив саму себя было весьма непросто. Осознав это Ли особенно гадостно заулыбался. Самому ему достался большой меч, что так и назывался «дадао», и он уже предвкушал, как нашинкует им меня, надолго выведя из строя. Я покрутила в руках метелку, приноравливаясь к ее весу и песне, что рождал воздух. Хм. Если уж мне не удобно ей орудовать, то и сражаться против человека, вооруженного такой бандурой, тоже не так-то просто. Непредсказуемость, вот то, что может мне помочь если не победить сегодня, то хотя бы уцелеть.
Ли издал странный возглас, видимо призванный изображать боевой клич, и собрался одним ударом разрубить мое бедное несчастное тельце пополам. Однако ж я к такому исходу была совсем не готова, и легко уклонилась, сбив одним крючком метлы траекторию его меча и оказавшись сзади. Было велико искушение отвесить пинка его тощей заднице, но я не стала терять бдительности. Нельзя недооценивать противника, вдруг он специально подставился, чтобы хитрым приемом отхватить мне полноги. Конечно, наставники придумают мне протез, и, возможно, если я, конечно, выживу, мне даже позволят продолжить обучение.
Ли и впрямь быстро развернулся, и пошел на меня уже гораздо осторожнее. Я выставила свою метлу вперед, стараясь держать его на дистанции, маленькими шагами двигаясь по кругу. Мой план был просто, я хотела дождаться чтоб солнце на миг ослепило его, и в этот краткий миг ткнуть его своим копьем.
Но, Ли тоже не даром ел хлеб учителя, он легко разгадал мой маневр, и резким взмахом меча, отбросил меня на пару метров назад. Все же он был сильнее меня, да и учился здесь с детства. Я же после обучения у дедушки, потеряла пару лет, пока пыталась стать хорошей женой и матерью. Пока я пыталась восстановить равновесие, Ли лихим росчерком меча, прочертил длинный разрез мне на предплечье.
С трудом я восстановила равновесие, Ли был весьма силен, и меч, не смотря на свои огромные размеры пел свою веселую песню в его руках, мне все что оставалось, это отмахиваться своей метлой от него, и пытаться не подпустить его ближе. Крови вытекло немного, но и затягивать поединок смысла не было.
В какой-то момент я якобы зазевалась, споткнулась и прогибом ушла от атаки, оттолкнувшись рукой от утоптанной площадки. В следующий миг Ли радостно сократил дистанцию, и я бросила ему горсть мелких камушков в лицо. Его секундная заминка, и вот метла выбила меч из его руки. Длинный взмах, и на его груди красуется иероглиф моего имени.
Такого Ли мне никогда не простит. Да, рана заживет, но иероглиф «дурак» на его груди навсегда останется шрамом. Не всем дано нести это имя с гордостью. Я поняла, что из нас выживет только один. Хуже, что по глазам учителя я тоже это поняла.
Учитель кивнул, признавая победу за мной. Но он не выглядел довольным. Ли злобно вытер грудь своей рубахой. И я запоздало подумала, что если бы я ткнула метлой посильнее, то Ли бы не выжил, и, возможно, у меня было бы немного меньше проблем.
А вечером учитель собрал нас всех в зале для медитаций. Мы послушно расселись полукругом.
— Вы все славные ребята. — Начал учитель. — Ты, Ли, сильный воин, но тебе надо смирить гордыню, тебе надо больше медитировать. Поэтому я пока запрещаю тебе тренировки с оружием и назначаю вместо них дополнительные медитации.
Ли скрежетнул зубами и почтительно поклонился.
— Ты, Сунь неповоротливый и ленивый. — Продолжил учитель, — но ты мудр, пусть многие принимают твою мудрость за глупость. Я назначаю тебя старшим учеником. Раз вы не можете все жить в мире, ты, как старший ученик должен будешь проследить за созданием этого мира.
Все беззвучно ахнули, а теперь уже новоявленный старший ученик почтительно поклонился.
— Ты, Ма, — палец учителя ткнул в другого ученика, худого и нескладного, — слишком осторожен. Ты боишься увечий, а значит плохо дерешься. Тебе бы родиться женой чиновника, а не воином.
Ученики угодливо захихикали.
Учитель нашел для каждого из нас доброе слово.
— Ты, Ша, слишком коварна, как все женщины. А также ты женщина и это твой самый главный недостаток. Ты, подобно лисице, путаешь мысли и чувства ученых мужей. — Ткнул в меня пальцем учитель. — Я думал, просветление тебе поможет. Но, увы, как сказал великий Сунь И: «есть много дорог, что ведут к вершине. Лишь пейзаж не меняется».
— Что же делать, учитель. — Почтительно спросила я. — Ведь я не могу изменить природу свою?
— Медитируй. — Ответил учитель. — Тебе я добавляю отработок и медитаций. И тоже запрещаю пока касаться оружия. Ланьсянь наши предки сделали не для того, чтобы писать срамные иероглифы на своих братьях по оружию.
Я почтительно склонила голову, сделав вид, что раскаиваюсь.
Впрочем, учителя мой вид не обманул.
Ночью Толстый Сунь не дал бить меня.
— Нет. — Учитель велел жить в мире. — Пробурчал он, одной оплеухой укладывая Ли на его циновку. Спать надо ночью, а не драться. Днем подеретесь.
Ли неохотно подчинился. Я впервые отлично выспалась.
На утренней тренировке Ли выше вперед.
— Учитель. — Поклонился он. — Я прошу разрешить мне учебный поединок с Сунем за право называться первым учеником.
— Ты оспариваешь мое мнение? — Спросил учитель. И я поежилась, кажется даже воздух похолодал.
— Нет, учитель. — Почтительно ответил Ли. — Я считаю, что Сунь обманул Вас, и не ему носить это звание. Вы можете не называть меня первым учеником, но и Суню не носить этого звания!
— Любопытно. — Огладил длинную бороду учитель. — Я дозволяю поединок, но не с Сунем, а с Ша. Она самая слабая сейчас. Если она победит тебя, то ты покинешь стены Академии, а если ты ее, что ж, тогда я дозволю поединок тебя и Суня. Помните, поединок до первого крови. И оружие пусть тоже выберет Ша.
Возле стенда с оружием я замешкалась. Ли был действительно хорош. Что бы я не выбрала, он во всем был лучше меня. Впрочем, учитель не ждал от меня чудес. По всей видимости, я должна была измотать его, чтобы Сунь наверняка смог одержать над ним победу. Так что мне можно было и проиграть. Правда учитель также припоминал мое коварство, но второй раз Ли не купится на трюк с песком в глаза, так что придется придумать что-то другое.
Я выбрала легкие мечи. Учитель покачал головой, только не знаю одобрительно или наоборот. Да, у Ли здесь тоже явное преимущество, он выше меня, у него длиннее руки, и ему будет проще проткнуть меня насквозь. Но, к сожалению, это будет относиться к любому оружию.
Ли ехидно усмехался, предчувствуя легкую победу. Хотя никогда нельзя недооценивать противника. Ведь и у меня есть пара гадостных секретов.
Ли, выписал в воздухе два круга, поставленных один на другой, идеальный прием, заставляющий противника смотреть на меч, а не соперника. Впрочем, я не собиралась спускать с Ли глаз. Я легко отбила его меч, и ударила его своим мечом по кисти. Тот сморщился, но меч не выпустил. Вроде бы такой опытный боец, а кисть не защитил.
Ли подобрался, и я мне пришлось несладко. Он обрушил на меня целый град ударов, и не все из них я смогла блокировать, от части пришлось уклониться. И, боюсь, не все мои движения были, подобно танцу, красивы. Дедушка был бы не доволен. В один прекрасный момент, когда парень вытянулся в атаке, уверенный, что легко насадит меня на свой клинок, но я на коленях легко проехала под его вытянутой в замахе руке, прогнувшись назад, и чиркнула своим мечом по его ребрам. Моя сталь впервые обагрилась кровью. Теперь главное было измотать его. Надрез я сделала неглубокий, сам по себе он не причинял вреда парню, но кровь продолжала сочиться, и он не утирал ее, опасаясь выпустить меня из вида. Порез был длинным, и, я очень на это надеялась, что вскоре Ли начнет слабеть, а там и допустит пару ошибок. Ли, впрочем, тоже понял, что у него не так много времени. И пошел на меня стремительным натиском. Мне пришлось несладко, парень стремился разорвать дистанцию и наколоть меня на свой меч, пока он находится вне зоны досягаемости. Приходилось все время сокращать дистанцию. Мне стало не хватать воздуха, но и Ли уже давно тяжело дышал. Он еще ни разу не достал меня мечом, в то время как я уже здорово расписала его тело. И это заставляло его злиться, и терять концентрацию, так необходимую в бою. Тут он совершил стремительный выпад и чиркнул меня по лицу. Я на секунду потеряла концентрацию, и Ли не замедлил этим воспользоваться. Его меч вспорол мне рубаху в опасной близости от груди.
Я посмотрела на его ноги, и стремительно ткнула мечом в плечо, пока он пытался отскочить назад. Я ударила его ногой в корпус, и сразу же полоснула мечом по ногам. И тут случилось неожиданное. Ли упал. Заливая утоптанную землю кровью.
— Очень, очень плохо. — Произнес учитель. — Ты, — палец учителя ткнул в меня, — перевяжи его, а потом сходи к Цинь. А ты, — он ткнул в Суня, — вынесешь его за порог Академии. Ты, — ткнул он в Ли, — отчислен!
Оказалось, что я случайно подсекла Ли мышцу на ноге. Идти сам он не мог, и мы с Сунем вынесли его вдвоем. При этом, к сожалению, Ли был в сознании, и помимо ругательств, он призывал на мою голову всяческие кары и проклятия, а еще грозился отомстить. Но, поскольку ходить он теперь сможет не скоро, то я пока не особенно боялась его угроз.
— Выздоравливай. — По возможности искренне сказала ему я, со всеми удобствами устраивая его на циновке, что учитель разрешил забрать. Сюда же мы сложили все немногочисленные пожитки бывшего ученика.
— Может быть, здесь во внешнем круге братья могут ему помочь? — Спросила я.
— Ша, — недоуменно спросил Сунь. — Но ведь он хотел тебя убить. И убил бы. А сейчас ты думаешь, как ему помочь?! А еще твое лицо, конечно шрамы украшают воина и все такое…
— С чего ты взял, про шрамы? — Удивилась я. — Шрамы на воине говорят, что он плохой воин.
— Ну, со всем остальным-то ты согласна? — Закатил глаза рыцарь.
— Ты прав. — Кивнула я. — Пусть сидит тут, и может быть, повязки намокнут кровью, это привлечет диких зверей, и они его съедят. Быстро и по возможности безболезненно. Легкой смерти тебе, бывший брат.
Вслед нам неслись проклятья.
К Цинь я не пошла. Слишком хорошо помнила, как любит она лечить. Глядя в ковшик с водой, я кое-как обработала порез на щеке. Ну, что ж, я и до этого не была красавицей, подумаешь, шрам на пол лица. Порез был не глубокий, так что я понадеялась, что само заживет и намазала его мазью от синяков. Правда, я не особенно надеялась, что это поможет.
***
Во внутреннем круге стало тихо и спокойно. Меня больше не задирали. Толстый Сунь запретил. Он оказался хорошим малым. Добрым. Воин он был так себе, слишком жалел противника, и поэтому часто сам бывал бит. Учитель видел это, хмуро качал головой, но так и оставил его старшим учеником. У нас началась спокойная размеренная жизнь. Тренировки, медитации. Еды постоянно не хватало. Есть нам хотелось всегда. Часто ночью мы убегали в деревню, где грабили и разоряли запасы крестьян, и без того не богатые. Было немного стыдно, но мы все равно разоряли.
На второй вечер после изгнания Ли я сделала вылазку за лопаткой. Было как раз полнолуние, и, хотя я больше не была к нему привязана, я подумала, что в полнолуние это будет легче. Лопатку я нашла легко, она лежала под тем же кустом, что я ее и оставила. Она была заботливо присыпана листьями и землей. Оборот в этот раз дался легко, даже сто поклонов не пришлось бить. Радостно перекувыркнувшись, я придержала лопатку лапой и побежала к деревне.
— Ты так и будешь здесь лежать? — Строго спросил Роланд кучу тряпья в обочины дороги.
В ответ ему была презрительная тишина.
Я притаилась под кустом.
Рыцарь грустно повздыхал и подняла то, что осталось от Ли на руки.
Дикие звери побрезговали им, но лежание на земле больше суток не пошло ему на пользу. Он был грязен и жалок.
— Боги оставили тебе твою жизнь. — Увещевал его рыцарь, — возможно, ты должен совершить что-то великое. Нельзя опускать руки.
— Меня победила баба. — Глухо пробормотал Ли.
— Ну и что, — отмахнулся рыцарь. — Это же Ша, она и меня пару раз била. Она сильная и коварная, хоть и маленькая.
— Сука. — Зло выплюнул Ли. — А самое ужасное, учитель от меня отказался. Я все делал для него. Я всегда хотел, чтоб он стал лучшим учителем. Я бы возвеличил его. Увековечил его имя в летописях. А он. Предпочел мне какую-то девку.
— Может в ней потенциала больше? — Предположил Роланд на свою голову. — Она так-то боевая.
Я задумчиво потерла нос лапой. За этой беседой рыцарь куда-то потащил бывшего послушника. Мне пришлось кустами красться за ними, но это не составило никакого труда, рыцарь топал, что его конь.
— Потенциала? — Зло продолжал плеваться Ли. — Откуда в бабе потенциал. Их удел иной.
— Даже у нас бывали женщины рыцари. — Задумчиво сказал Роланд. — Так бывает, когда Господь по ошибке вкладывает душу человека, в тело женщины. Думаю, и у вас так бывает.
— Раньше у нас бабе нельзя было в армию, смертная казнь даже. Но был создан прецедент. — Ли продолжил бурчать. — А теперь вообще понастроили Академий, понабрали баб. Даже учитель баба.
— Она вроде бабушка уже. — Поправил рыцарь.
— Ну да, бабушек уже положено тоже почитать. — Согласился Ли. — Меня моя бабка так в детстве лупила, и никто ей ее место не указывал уже. Типа у бабы может мозг к старости вырасти. А откуда. Из ничего не рождается нечто.
— Ну не знаю. Сатори может кто угодно познать. — Ответил задумчиво рыцарь.
Я начала переживать, что Ли может посеять зерна сомнений в душе Роланда, и тогда его обучение в Академии может встать под сомнение. Ибо учителя хоть и, казалось бы, небрежно выполняют свои обязанности, но меж тем, явно зорко следят за всем, что происходит в душах учеников. Сорняки безжалостно выпалываются наказаниями и медитациями.
Меж тем рыцарь донес страдальца до деревни. И постучал в дом целителя.
— Денег нет. — Сразу сказал рыцарь, пожилому сморщенному как урюк господину. — Но он крепкий воин, и как поправится, отработает.
Целитель задумался. Рабочих рук всегда не хватало, и рыцарь воспользовался его заминкой и внес Ли в каморку.
Убедившись, что теперь разум рыцаря в безопасности я с чистой совестью отправилась безобразничать по округе. Своровала пару лепешек у нерадивой хозяйки, у которой они стояли в прохладе сеней, прикрытые лишь полотенцем, полакала из крынки молока. Лепешки были вкусные, и, хотя, внутренняя лиса настаивала на разграблении курятника, я решила в этот раз не повторяться, и ограничилась разграблением лепешек и молока.
На моей полянке сидел задумчивый рыцарь. Я увидела его, когда вылезла из кустов, пряча под рубашкой лопатку.
— Что ты здесь делаешь? — Удивилась я.
— Жду тебя. — Рыцарь был печален и возвышен.
— А… — Глубокомысленно заметила я. — А я думала- стихи пишешь.
— Что? — Удивился рыцарь. — С чего ты так решила.
— Ну, ты сидишь тут в свете луны, с таким прискорбно-печальным видом. — Я забыла, что я уже человек и попробовала почесать за ухом лапой, но быстро поправилась и поскребла рукой.
— А, нет. — Ответил Роланд. — Я думаю.
— Ммм… — Опять глубокомысленно заметила я. — Тяжело, наверное?
— Мне его жаль. — Произнес рыцарь. — Он выглядит таким несчастным.
— Ты знаешь, — аккуратно начала я, — он обижал всех прочих учеников. Бил по ночам. Пытался и меня бить, но до меня доставалось Ше. Это помнишь, тот, кто умер. Упал со скалы.
— Это Ли его столкнул. — Уверенно ответил рыцарь. — Я слышал, ученики шептались. Потом разговоры прекратились.
— Вот видишь. — Убежденно начала я. — Он плохой человек. И был плохим. Его ведь выгнали не потому, что я его победила в учебном поединке. Меня знаешь, сколько раз побеждали. А тебя? Но мы все еще тут.
Рыцарь кивнул. Но я видела, что он не убежден.
— Учителя видят, кому нужно продолжать обучение, а кому нет. — Добавила я.
— Но ты его опозорила. — Воскликнул рыцарь. — Не просто победила, а унизила! А для воина это позор!
— Ну да, — Я опять почесала за ухом, а интересно, могут ли у меня быть блохи? — Это я погорячилась, конечно. А вот ногу ему проткнула совсем не специально. Но поверь мне, он бы мне с удовольствием отрезал и ногу, и руку. Он бы не стал меня щадить.
— Но ты то могла! — Воскликнул рыцарь. — Не пощадить, так хотя бы не унижать больше чем нужно.
— Ну, так получилось. — Отмахнулась я, вновь с наслаждением почесываясь. — А у тебя как успехи?
— А? — Отвлекся рыцарь от своих терзаний. — Какие успехи?
— Хоть какие-нибудь! — Воскликнула я. — Когда тебя переведут во внутренний круг? Что ты делаешь, чтобы достичь просветления?
— Я медитирую. — Гордо ответил Роланд. — Вчера я умудрился три часа просидеть и не захрапеть. Учитель Цинь была даже мной довольна. По крайней мере она не орала.
— Уже прогресс. — Мрачно заметила я.
Учитель Мао не орал. Он прописывал нам бамбуковые палки. Он считал, что побои лучшее лекарство от непонятливости. Один раз я сдуру сказала, что не поняла, как выполнить рубящий удар.
Семь палок, а семь похоже было одним из любимых чисел учителя, быстро помогли мне понять. Били по голым ногам. Или по пяткам. В любом случае, материал, подкрепленным таким образом усваивался гораздо лучше, нежели постоянные объяснения учителей с внешнего круга, или крики учителей со второго круга.
А еще учитель Мао лишал еды. Чаще всего доставалось, как ни странно, Толстому Суню. Он был уже не так толст, как в самом начале обучения, но все еще приятно округл. И думаю, получит он своего мастера будучи очень стройным.
— Сделал ли ты курятник? — Опять спросила я, хотя прекрасно знала, что да, как и туалеты, курятник теперь радовал глаз новой постройкой, да не простой, а с выдумкой, как желала того учитель Цинь. Он был украшен затейливой резьбой, а подступы к нему охраняла изящная кованая оградка. Оградка рыцарю особенно удалась, словно перед тем, как ступить на путь рыцарства, он выковал немало таких оградок.
Мы еще немного посидели, говорить нам уже было толком не о чем. Разные круги Академии развели нас лучше, чем воспитание и культурные особенности.
В Академию я вернулась вполне довольной жизнью. А лопатку перепрятала с той полянки поближе к стенам Академии, но не в личных вещах, где любой мой покопаться.
Пара полнолуний прошла спокойно. Мы учились, постигали мудрость, изучали стойки и новые виды оружия. Я даже полюбила «волчий хвост», за все те возможности что он давал мне, как невысокому воину. Впрочем, по-прежнему я предпочитала облегченный меч. Сейчас на площадке я могла продержаться аж против трех учеников. Это наполняло мое сердце гордостью и мыслями, что дедушка был бы мной доволен.
Правда потом я вспоминала его и думала, что навряд ли сам «Темный Дракон» был бы доволен столь скромными успехами. Слава о его школе гремела далеко за пределы царства Мин, и даже неверные приходили, чтобы попытаться стать его учениками.
Впрочем, школы той больше не существовало. Как водится в этих кругах, Жирный Мань подсуетился, донос лег на стол к третьему хранителю судейской печати Бао, и тот не стал долго разбираться. Впрочем, казнили только дедушку. Остальную семью почему-то это не коснулось, правда и влияния у нас больше не было. Меня торопливо выдали замуж в семью четвертого хранителя печати, и вычеркнули их жизни школы и моей бывшей семьи. А Жирный Мань забрал себе всех дедушкиных учеников.
В полнолуние я ходила в деревню. Свои вылазки я приурочила именно к этому событию, хотя теперь оборот давался мне довольно легко и в любой другой день, все же в полнолуние делать это было более правильным.
Приглядывала за Ли, который смог поначалу неплохо устроиться. Целитель остановил ему начавшуюся лихорадку, смазал разными снадобьями раны и порезы. Но вот через пару дней стало ясно, что нога загноилась, и целитель отхватил ему ногу много выше колена. Опиумную настойку целитель посчитал нецелесообразным тратить на какого-то там оборванца, и отрезал наживую. Кричал Ли сильно. Хотя нас и учили терпеть боль, но видимо Ли больше не считал нужным держать лицо.
Поначалу он отрабатывал свое пребывание и лечение у целителя. Выполнял посильную работу, помогал готовить снадобья. Но потеряв ногу, кажется, вместе с ней потерял и часть разума. Он стал пить, находил заначки у целителя, побирался на улице. Поначалу ему сердобольные крестьяне подавали. Потом целитель его закономерно выгнал. Ли поселился в сарае у вдовы. Она не смогла его выгнуть сама, и пожалела. Ли пил, скандалил, оброс клочковатой бородой и перестал мыться. Нога его закономерно регулярно гноилась, что тоже не добавляло ему доброты и любви к ближнему. От Ли плохо пахло, и каждое его появление сопровождалось целым роем мух. Его так и прозвали Ли- Мушиный Владыка. Впрочем, почему-то крестьяне жалели его, иногда подкармливали несмотря на то, что от бывшего послушника нельзя было услышать ни одного доброго слова, а лишь хулу и проклятия.