Назначил час. При этом извлек из кармана именные золотые часы — подарок наркома Ворошилова.
— Ну, товарищ капитан Кривцов из деревни Кривцово, сверим время, — сказал он с улыбкой начальнику штаба батальона. (Кривцов, действительно, был родом из деревни Кривцово, Курской области.)
В назначенный срок командиры экипажей собрались, расселись на траве. Грязнов окинул всех приветливым взглядом, некоторым кивнул персонально: лично знакомы... Коснулся сегодняшних будничных дел, выслушал вопросы, откровенно, без всякой «дипломатии» ответил на них. Потом зашел разговор о делах предстоящих.
В балке Сухая Мечетка,— сообщил он,— сосредоточены танки, артиллерия, пехота противника. Силы немалые. Гитлеровцы готовятся к решительному штурму города. Захватить балку и разгромить все, что там находится вражеского,— это на наших с вами плечах и на нашей совести. Вот я и хочу спросить вас: как, возьмем Сухую Мечетку?
А куда она денется? — ответил один из командиров танков, сидевших рядом, у самых ног майора.
Одобрительным гулом с ним согласились все остальные.
К концу беседы на своем танке в батальон Грязнова подъехал подполковник Агафонов. С ним были начальник политотдела Полукаров и старший политрук Целищев. Когда танкисты, собранные Грязновым, разошлись, на этот же травяной «пятачок» комбриг вызвал, командиров танковых и, мотострелкового батальонов и еще раз уточнил с ними ряд неотложных вопросов, касающихся взаимодействия.
Атака, — подчеркнул Агафонов в заключение, — будет, если можно так, выразиться, массовая. В ней примут участие все боеспособные танки бригады, весь мотострелковый батальон старшего лейтенанта Полянина.
...Ранним утром следующего дня боевые действия возобновились. На правом фланге по выступу балки шел 149-й таксовый батальон капитана Булчинова. В первой линии роту семидесяток возглавил начальник штаба старший лейтенант Федянин. Слева стремительно двигалась первая танковая рота Гоголева из батальона Грязнова. Сам командир батальона, найдя пологий спуск, первым ворвался в балку. На его танке, вооруженный автоматом, примостился инструктор политотдела Михаил Целищев.
Через несколько минут от Гоголева поступил доклад:
Атакую, продвигаюсь вперед успешно.
Рядом с его танком шли машины лейтенантов Левченко, Голдобина, чуть левее — младших лейтенантов Иванькова, Бугрименко и других. Очередной доклад ротного — непонятно, правда, уже тревожный или просто разухабистый:
Не успеваем расстреливать вражеские танки и орудия!
Эти слова, переданные по рации, услышал командир бригады. Он передал:
Боеприпасов не жалеть!
Двигался Агафонов вслед за боевыми порядками батальонов. Его непосредственную «свиту» составлял взвод танков. Позади продвигалась ремонтно-эвакуационная группа во главе с майором Кисленко и медико-санитарный взвод, в котором всегда, в том числе, конечно, и сейчас, находился начальник санслужбы бригады военврач 2 ранга Александр Степанов.
Майор Грязнов, первым ворвавшийся в балку, огнем и гусеницами своего танка уничтожал засевших в ней гитлеровцев. Немало оккупантов нашли свой бесславный конец от огня танкового экипажа лейтенанта Марченко. Однако в один из моментов, боя они оказались против пяти вражеских танков и нескольких орудий. От прямого попадания снаряда машина загорелась. Командир тяжело ранен, сник на своем сиденье. Ранен и механик-водитель Докетов, однако ему еще удается увести горящий танк в укрытие. В ту же минуту здесь оказался воентехник Шилов. Увидев группу наших автоматчиков, он привлек их к тушению огня. С трудом, но пламя сбили.
Сумеешь отвести машину в тыл? — спросил Шилов у Докетова.
Тот утвердительно кивнул.
Должен суметь! У меня в танке тяжелораненый командир...
Впереди — еще чья-то машина. Стоит как вкопанная.
Хотя и сентябрь, но жарко так, как и летом редко бывает. А тут еще прошлой ночью новые черные комбинезоны выдали. Нестерпимо печет в них.
Шилов, обливаясь потом, пополз к стоявшему танку. Оказывается, машина политрука второй роты Пономарева. Помпотех Каток с механиком-водителем и радистом-пулеметчиком устраняют какую-то неисправность.
Помочь? — предложил Шилов.
Давай, давай! Засучивай рукава,— не отрываясь от работы, отозвался воентехник.
А политрук в это время беспрерывно вел огонь по противнику.
Бой продолжается и с каждой минутой становится ожесточеннее. Вот справа от балки, у самого края склона, стоит, ведя огонь с места, семидесятка. «Почему же не двигается? — думает воентехник Соловейчик.— Может, случилось что?» Но как добраться? Ведь не поднять головы. Хорошо, что хоть немного маскируют почти совершенно высохшие от жары степные ковыли да седая полынь. Раздвигая их руками, помпотех ползком добрался до машины. Приподнялся к люку механика-водителя.
Почему застряли?
Не заводится, товарищ воентехник, аккумулятор сел, а крутануть — выйти не можем,— послышался голос механика-водителя Петрищева,
Давай заводную ручку! Быстро!
А снаряды густо ложатся вокруг танка...
«Ну дела-а-а,— стал ломать голову Соловейчик.— Лежа на земле — не провернешь. Что же делать? А, была не была!» Вскочил на ноги и крутанул изо всех сил. Двигатель заработал моментально. Не успел воентехник передать назад заводную ручку, как почти рядом грохнул тяжелый снаряд. Вместе с ручкой Соловейчик отлетел в сторону. Очнулся — лежит около разбитого вражеского орудия. Как он его раньше не заметил? Возле орудия валяются три гитлеровских солдата. Соловейчик машинально потянулся за пистолетом, но тут же сообразил, что они убитые. Оглядел себя и удивился — на теле ни одной царапины, а комбинезон весь изодран. Подобрав заводную ручку, воентехник побежал вперед, куда продвинулись наши атакующие танки. Над головой вжикали пули, и Соловейчик, чтобы миновать столь плотно простреливаемый участок, пополз по глубокому следу танка, двигатель которого помог завести.
Подбили танк майора Грязнова. Комбат приказал помощнику по технической части Бондаренко организовать его эвакуацию, а сам пересел на другую машину и продолжал бой. А через минуту-другую остановилась тридцатьчетверка лейтенанта Голдобина. Заметив это, командир роты Гоголев запросил:
«Сокол-три», «Сокол-три», я — «Сокол-один», доложите обстановку.
Но командир третьего взвода не отвечал.
Ивкин! Гони к Голдобину! — крикнул Гоголев своему механику-водителю.
Танк лейтенанта, весь закопченный, стоял метрах в пятидесяти на продолговатой, похожей на земляной вал возвышенности. Кругом все изрыто воронками, трава между ними горит.
Командир роты попробовал высунуть из башни голову, но над ним сразу же просвистели пули. Пришлось люк захлопнуть. Что же делать? Приехал оказать помощь Голдобину, а подойти нельзя.
Зинченко! — распорядился наконец старший лейтенант Гоголев. — Осторожненько подползи к танку Голдобина и выясни обстановку. Если потребуется срочная помощь, обратись к пехотинцам. Вот они, окапываются...
Ясно, товарищ старший лейтенант! — Выбравшись через люк запасного выхода, Зинченко скрылся в траве и ужом пополз к подбитому танку. Вскоре к нему присоединился командир отделения автоматчиков Исмаил Муратов.
Доползли до танка быстро. Подняться на башню не было никакой возможности. Муратов заглянул под танк и увидел свесившуюся в люк запасного выхода голову в танкошлеме. Послышался хриплый, слабеющий голос:
—Есть тут кто свой?
Это и был лейтенант Голдобин. Он делал тщетные попытки выбраться из танка. Правой гусеницей машина заехала на лафет вражеского орудия, и эта сторона танка оказалась приподнятой. Можно свободно пробраться под него. Зинченко и Муратов так и сделали. Долго возились, пока удалось извлечь тяжелораненого лейтенанта. Положили на изодранный осколками танковый брезент.
Товарищ лейтенант, там есть еще раненые? — спросил Зинченко.
Голдобин дышал тяжело и, похоже, не слышал вопроса.
Где остальные из экипажа? — громче переспросил Зинченко.
Слышу я, не кричи... Погиб экипаж...
Волоком на танковом брезенте лейтенант Голдобин
был доставлен к танку командира роты.