— Буду требовать соблюдения самой наистрожайшей дисциплины. А к вам, новичкам, особое мое слово. Накрепко запомните в лицо всех, кто стоит здесь в строю. Знать всех не только по фамилиям, но и как звать и как по батюшке величать. Но и этого мало. Требую, чтобы в любой момент боя вы могли узнавать друг друга по голосу. Потом убедитесь, насколько это важно. Ну, а меня будете узнавать по усам и трубке.— Комбат, улыбаясь, мундштуком трубки погладил усы.
Бойцы с каждым днем убеждались, что капитан Гладченко — прирожденный танкист и одаренный командир. Правда, очень строгий, бескомпромиссно требовательный, но справедливый и внимательный ко всем. Не оставлял без воздействия ни одного маломальского проступка подчиненного и в то же время не скупился на похвалу, на доброе слово за инициативу и добросовестную службу, храбрость в бою.
...Через несколько дней после получения боевой техники танковый батальон вытянулся в колонну для марша. Командир ремонтного взвода воентехник Шилов ждал выхода последней машины, чтобы пристроиться в хвост — так сказать, технически замкнуть колонну. Но машина почему-то не двигалась.
Почему стоим? Чей танк? — услышал он строгий голос Гладченко.
Не заводится двигатель! — доложил механик-водитель.
Сейчас проверим, товарищ капитан,— подбежал к машине Шилов. Мигом распорядился: — Старшина Фомичев! На машину — и страви воздух из системы питания.
Командир ремонтного отделения ловко вскочил на танк.
Товарищ лейтенант, башню на борт! — крикнул он внутрь машины.— Механик, качай воздух!
Едва башня освободила надмоторный люк, Фомичев сразу же открыл крышку и стравил воздух из насоса высокого давления.
Заводи! — скомандовал он механику-водителю.
Двигатель заработал.
—На устранение неисправности затрачено три минуты. Это весьма похвально,— сказал комбат и засунул в карман гимнастерки танковые часы. Он пожал руку старшине Фомичеву.— Благодарю и вас,— добавил, обращаясь к Шилову.
Марш прошел без остановок. Все машины сосредоточились недалеко от берега Дона, в лесу, в двух километрах от Зимовской. Лишь один Т-34 с полкилометра не дотянул.
Иванов, что с машиной? — спросил Шилов у механика-водителя.
Барахлит левый бортовой. Берешь рычаг на себя, а его рывками тянет обратно. Не удержишь…
Дальше можешь не рассказывать. Разрушился выжимной подшипник бортового фрикциона. Потому что смазки нет, понятно?
Понятно,— виновато ответил молодой, из пополнения, механик-водитель.
Помпотех батальона Бондаренко, который стоял тут же и все слышал, тяжело выдавил:
За такие делишки военный трибунал полагается.
Кого это собираетесь под трибунал? — поинтересовался подошедший помпотех бригады Кисленко.
Бондаренко доложил о случившемся и констатировал— как аксиому высказал:
Все это произошло из-за халатности экипажа!
Сомнений в этом нет,— спокойно проговорил Кисленко.— Но есть вопрос: кто должен контролировать работу ваших экипажей по подготовке техники, если не помпотех роты Каток и не вы, товарищ Бондаренко? Так что налицо и ваше упущение. Злостью, товарищ Бондаренко, беде не поможешь. Ты ее для фашистов побереги.
Пока шел этот разговор, Шилов велел бригадиру ремонтников Сущенко снять коробку и заменить выжимной подшипник левого бортового.
А соберешь — меня позови. Проверю.
Скоро наступит рассвет. Пойдемте в подразделения, проверим техническое состояние машин, — сказал майор Кисленко. — Потребуется — поможем экипажам в работе.
Воентехники зашагали по песку, покрытому пожелтевшими ивовыми листьями.
Петр Иванович, тут рядом Дон? — спросил уже успокоившийся Бондаренко.
Да, Василий Емельянович, можно сказать, мы шагаем по берегу Тихого Дона. — Майор Кисленко набрал полную горсть влажного песка и сжал его.— Достается же этой славной реке! В гражданскую тут неслось протяжное «Эскадрон, сабли наголо-о-о!» А теперь вот снова земля ходуном ходит.
Где-то тут, по этим берегам, Гришка Мелехов со своей Аксиньей прогуливался,— сказал Каток.
У них времени для гуляний не особенно много было. А если и гуляли, то не здесь, а в низовьях,— уточнил Шилов.
Жалко Аксинью,— глубокомысленно изрек Каток.— Жертва ошибок Григория.
Аксинья — натура сложная и по-своему богатая, с сильным и глубоким чувством,— тоном школьного учителя заметил Шилов.
Вот кончится война, и такая же богатая натура, гляди, и тебя попутает, — засмеялся Каток.
Танкисты вышли на берег Дона. Над рекой клубился густой туман. Воентехник Шилов остановился и, к удивлению своих спутников, тихо, но выразительно запел:
Как ты, батюшка, славный тихий Дон,
Ты кормилец наш, Дон Иванович,
Про тебя лежит слава добрая,
Слава добрая, речь хорошая...
Откуда это, Шилов? — уважительно спросил Кисленко.
Так... Старинная казачья песня.
Хорошая песня. Какая-то печально-раздольная, широкая — под стать донским просторам. Мы в гражданскую войну, когда в этих местах воинство генерала Краснова били, тоже пели про Дон. Правда, другая песня была. Вот послушайте,— и он тихо и плавно запел:
Гудела степь донская
От ветра и огня,
Маруся Бондаренко
Садилась на коня...
Через три часа подполковник Агафонов собрал командный состав бригады на совещание. После ночного марша никто не отдыхал, вид у каждого был усталый.
Начальник штаба, кто из наших находится на правом берегу? — спросил комбриг у майора Алифанова.
Всей работой руководит товарищ Козлов. Вместе с ним наш разведчик Кравченко и начальники штабов батальонов,— доложил майор.