— Какое тело? — Роман все еще не мог определить, где кончается действительность и начинаются сонные видения. Ищут тело, а тогда тут что же?
С явным удовольствием Пыжов спросил:
— Да ты в самом деле? Память у тебя отшибло? Ты же утонул и по всем правилам, при свидетелях. И даже героически утонул…
— Вы там были? — спросил Боев. — Как плотина?
— А зачем мне там быть? Ты соображаешь, что говоришь? Я весь этот день на Дальних хуторах пробыл. Народ поднимал на досрочное окончание. Чего там твой Стогов мудровал над плотиной, я не видел и не знаю. Ты это запомни. Запомни это.
Он остановился и для убедительности даже погрозил Роману тупым пальцем. Но Роман нисколько не поверил в полную непричастность Пыжова и напомнил ему о том разговоре, который произошел в их первую встречу. Это напоминание не поколебало самодовольной уверенности Пыжова, а как бы даже еще больше взбодрило.
Он похаживал по хате и похохатывал. И даже походка у него стала легкая, подпрыгивающая, как у воробья. Роману припомнилась их первая встреча: тогда тоже Роман подумал, что Пыжов выглядывает из своего плаща, как воробей из чужого скворечника. Сейчас на нем топорщилась отутюженная гимнастерка, что только еще больше усиливало его сходство со взъерошенным воробьем, которого все-таки выгнали из скворечника, но он не унывает и делает вид, что победа на его стороне.
Подтверждая свое кровное родство с воробьем, он внушительно проговорил:
— Я, учти, воробей стреляный и все помню, что говорю, когда и кто при сем присутствует. А ты еще молодой, тебе жить. Ты вот в силу войдешь, поостынешь, ума накопишь и все сам поймешь. А пока одно запомни: что бы, кто тебе ни говорил, все это пустой звук. Слова к делу не подошьешь. Если, конечно, без свидетелей. Да и свидетели тоже разные бывают.
— Да, свидетелей тогда не было, — с трудом проговорил Роман.
— Вот так-то. Не было свидетелей зримых. А ты себе заведи свидетеля незримого.
— Какого еще незримого?
— А вот какого. — Пыжов подскочил к столу, клацнул замками портфеля, и в его руках Роман увидел уже знакомую по первой встрече толстую ученическую тетрадь. Поплевав на тупые пальцы, Пыжов полистал тетрадь. — Вот, гляди, что тут записано про тебя. Сначала, для формы, фамилия, год рождения и прочие данные. А вот и запись того разговора: «Желая испытать Боева, задал вопрос: можно ли к маю начать заполнение водоема? На что получил ответ: „Нет, нельзя, поскольку…“»
У Пыжова был такой торжествующий и вдохновенный вид, как будто он зачитывал не возможный донос, а победный рапорт. Это было противно. Роман бессильно отмахнулся:
— Хватит.
Подумав, что Боев сражен его предусмотрительностью, Пыжов спрятал тетрадь и, поглаживая засалившийся брезентовый бок портфеля, продолжал:
— Тут все записано, про всех. Никто не обижен. Так что вашему Стогову теперь крышка. Тут все и еще кое-что про него есть.
У Романа кружилась голова. Хорошо бы сейчас прилечь и закрыть глаза. Но Пыжов все наскакивал по-воробьиному и напрашивался на драку. Сил у Романа хватило только на то, чтобы сказать:
— Нет. Этого не будет.
— Будет, — торжественно пообещал Пыжов. — Стогову все сполна всыпят, за самовольство. Умнее всех захотел быть. И тебе всыплем, и Крутилину. Победители. За такие победы из партии выгонять надо. Как дезорганизаторов. Ты вот мне все планы поломал своим героическим поступком. — Пыжов задумался. — А может быть, и не поломал. Тут главное, как повернуть. Может, и героизм, а может, и дурость, анархизм. Это хорошо, что ты не погиб, что я тебя спас: с мертвого не спросишь. А с живого вполне возможно шкуру спустить, даже при наличии самоотверженного поступка.
— Откуда вы все знаете, если вас там не было?
— Знаю. Весь район знает.
— Плотина цела?
— Цела. Устояла. Ты ее спас, понял, ты. Ценой жизни. Это тебя Стогов послал заслоны открывать?
— Как же он мог послать? Он же на другом берегу был.
— Ага. Значит, у вас такой уговор состоялся.
— Какой уговор?
— Не крути, Боев. Это он тебя туда толкнул.
— Да ему-то зачем?
— Ему? — Пыжов строго прикрикнул: — Не крути, Боев. Все знают, что ты с его женой…
Роман вспыхнул. Все знают? Откуда? Кто рассказал?
— Ну, вот видишь. Это он тебе отомстить хотел. За жену.
Воробей явно чувствовал себя орлом и рвался в драку.
Из последних сил Роман сжал кулаки. Неужели и теперь Стогов отойдет в сторонку? Ну, нет. Нет!
— Едем! — Роман поднялся, все завертелось и поплыло, как будто весь мир мгновенно превратился в кипящую черную пучину. А может быть, и в самом деле — пучинка?
И как из пучины послышался голос Пыжова:
— Поехали…
— Как это у тебя получилось с этой бабкой?
— С какой бабкой?
— О, господи! — Аля презрительно сощурила глаза. — Ты отлично знаешь, о ком я говорю.
Конечно, Роман отлично знал это, и он давно уже готовился к разговору. Больше того, он твердо решил сразу же все рассказать Але. Сразу же, потому что чем дольше тянешь, тем труднее сказать правду. Он только не знал, с чего начать и как сказать о своем поступке, который он готов был считать преступлением. Во всяком случае, на снисхождение он не рассчитывал.
А пока он мучительно готовился к тяжелому разговору, Аля сама его спросила, и так спросила, будто разговор зашел о чем-то совсем обыденном, о каком-то пустяковом поступке. Он растерялся от неожиданности, покраснел и задал никчемный вопрос:
— Кто тебе рассказал?
Аля рассмеялась и легко, даже с оттенком какой-то игривости, начала уточнять:
— А мне ничего не надо рассказывать. Все сама вижу. Вон у тебя даже шея покраснела. Она, знаешь, ничего. Даже красивенькая. Я уверена, что она тебя соблазнила. Или ты ее? Как там у вас получилось?
— Не надо так, — попросил Роман.
— А как надо, миленький, научи?
— Смеяться не надо.
— Слезы еще впереди, — пообещала Аля. — Нет, не бойся, не сейчас. Наплачусь в будущем я с тобой. Ты, оказывается, слабоват…