Биби прибирала на балконе, когда муж и тесть вошли в дом. Гордей Захарович поставил у порога узлы, оглянулся вокруг. Чисто кругом, матери его ковинька! Дорожка на диване, скатерть -- все прямо сверкает! Накрахмалено, выутюжено! Стекла в окнах так и сияют, а пол -- как зеркало отсвечивает. Из всего этого старик вывел первое заключение: невестка не какая-нибудь там интеллигентная белоручка, а работящая, хозяйственная труженица.
А вот и она собственной персоной. Влетела в комнату на Гришин зов, как птичка, -- легкая, хорошенькая, чистенькая. И не крашена, и не общипана, как городские нынешние модницы. Проста и привлекательна. Лицо смуглое, сама чернявая, глаза чуть раскосые, но не так, чтоб уж очень...
-- Это наш отец, Биди, -- сказал Байрачный.
-- Ой! -- Она вся встрепенулась. Покраснела, смутилась и вконец растерялась.
-- Здравствуйте, батечка... -- и опустила глаза под строгим взглядом тестя.
А тот все приглядывался да присматривался к невестке.
Грише казалось, вот-вот бедняжка Биби не выдержит этих смотрин, зальется слезами. Она ведь знала, как отец относился к их браку.
Но вот Григорий уловил на губах отца легкую улыбку и облегченно вздохнул -- понравилась!
-- Здравствуй, дочка, -- сказал наконец Гордей Захарович. -Здравствуй, девонька моя. Красивенькая ты и хозяйственная, как погляжу. Вот-то обрадуется старуха, когда я ворочусь домой и расскажу, какая у нас невестка. А то только и слышишь: "Что это там за туркеня у нашего Гришуни?" Поглядит на карточку и опять за свое...
-- Не туркеня, а туркменка, -- снова поправил отца Байрачный, готовый пуститься в пляс на радостях. -- И вообще, при чем тут национальность?
-- Винюсь тебе, дочка, что так назвал. Стар больно. Все путаю. Гриць у меня младший, а вот женился... А мать совсем сдает. То, бывало, с весны, как пригреет солнышко, так ее с огорода не докличешься, все копается. А этим летом что-то прихварывать стала. Силушки нет, яблока и того сорвать не может. Собрались бы к нам проведать старуху, а то помрет, невестку так и не увидит. А, Грицько? А ты что скажешь, дочка?
-- Мне давно хочется поехать на Полтавщину. Гриша говорит, что там чудесно -- Ворскла течет, луга цветут. Только не пускают его. Все некогда. Днем и ночью полеты, полеты..
-- Попрошу отпуск у командира, батя. Может, вместе и поедем. Я уже думал об этом, да боялся, а вдруг жена моя вам не понравится? Этого я очень боялся. Потому и думал долго.
-- Гм, -- ухмыльнулся старик. -- Глупый ты, Грицько! Думаешь, как я уже стар, так ничего и на разумею?
Биби смутилась. Помогла отцу снять сапоги и подала домашние шлепанцы. Потом, достав чистое полотенце, повела тестя на кухню умываться. Умывшись, Гордей Захарович причесался перед зеркалом, разгладил усы и наклонился над узлами. Вытащил окорок домашнего копчения, колбасу, залитую смальцем, и четыре бутылки, заткнутые кукурузными початками и залепленные воском.
-- Самогонка?
-- Свой первачок.
-- Запрещается ведь гнать.
-- А я так, чтоб никто не знал. За хатой в вишняке, и ни синь пороху.
-- Давайте спрячем, а то обещал зайти к нам замполит.
-- А он что, участковый у вас? Акт составит?
-- Совестно, батя! Отец офицера, секретаря комсомольского комитета -- и вдруг самогонщик.
-- А это не вашего ума дело. Из своего сахара гнал, два мешка заработал в колхозе.
-- Ну вот: сахар переводите!
-- Говорю, не твоего ума дело! -- сердито повторил Гордей Захарович. -И не ворованный сахар. Ступай и кличь в гости своего командира. Аль, может, он у вас такой, что нос задирает?
-- Нет, он не такой. Но водки, а тем более самогонки не пьет.
-- Болтай!
-- Правду говорю.
-- Печенка больная?
-- Нет. Просто не пьет. У нас так: либо летай, либо пей. Одно с другим не сочетается.
-- И ты не пьешь?
-- Нет.
-- Это хорошо, сынок, что не пьете, -- переменил тон старик. -- Пьяный силе своей не хозяин. Правильно поступаешь. Запомни: пьяного речи -трезвого мысли. Выпьешь на копейку, а наболтаешь на рубль... А при твоей работе... молчок! Это я понимаю. Да, горилка до добра не доведет. Помнишь дядю своего Марка? Ну, того, что служил на заводе на винокуренном? Так вот, было дело -- дорвался до бочки, как вол до воды, -- и уже не поднялся. Так и сгорел, горемычный. Люди бают, видели, как дымок сизый вылетал со рта.
-- А для чего ж вы гнали, да еще сюда привезли?
-- Как это для чего? -- искренне удивился Горедй Захарович. -- Свадьбу справим, как водится среди добрых людей. Покличешь еще Скибу Петра. Письмо ему передал старый Скиба. Вместе думали ехать, да он комбайнером в колхозе... Не ослобонил председатель.
Опорожнив узлы, Гордей захарович кликнул невестку, велел ее все убрать на кухню, а сам сел на стул и посадил рядом сына.
-- Ну, сказывай, сынок, что оно тут и как. На реактивном летаешь?
-- Теперь все самолеты-истребители реактивные.
-- И у американцев тоже?
-- Тоже.
Гордей Захарович ближе пододвинулся со своим стулом к сыну, спросил шепотом:
-- А скажи, Грицько, начистоту: у кого лучше самолеты -- у нас или у американцев? Про ракеты -- известно, наши лучше; наши взлетают, а ихние в море падают. А вот как с самолетами, а?
-- У американцев тоже авиация сильная, но таких самолетов, как наши, у них еще нет.
-- Ага, стало быть, и по самолетам мы их обскакали?
-- Обязательно.
-- Это хорошо, матери его ковинька! -- бравым жестом подкрутил усы Гордей Захарович и снова понизил голос: -- А вот, это недавно, перед тем, как весне быть, газеты писали -- я, правда, сам не читал, -- что наши обстреляли самолет американов, -- тот залетел на нашу территорию. Скажи, это как же прикажешь понимать? Мы с кумом думали-гадали, да и решение вынесли такое: коль американ тот домой не воротился, стало быть, наши его и порешили.
-- Правильно. Было такое дело. Замполит одного сбил, а двух -- командир звена капитан Телюков.
-- И они таки вправду заблудили, американы, или, может, случилось так, как с нашим соседом когда-то: пустил он своих овец на наш выгон, а когда мы загнали их к себе в кошару, сосед взмолился: "Так и так, бедные овечки заблудились, верните!"
Байрачный рассмеялся: