-- Выполняйте.
Патрульные свернули в сторону аэродрома. Поддубный увидел между деревьев синие квадраты окон казармы. Будто в деревне, залаяли собаки. Их здесь, в городке, собралось десятка с полтора, если не больше. И все приблудные. Днем они вертелись возле кухонь и офицерских домов в поисках пищи, а ночью гоняли по городку, охраняя его. И верховодил этими непрошеными четвероногими сторожами здоровенный кудлатый пес, по кличке Рыцарь. Эту кличку дал ему капитан Телюков, и она весьма ему подходила. Не иначе как Рыцарь побывал в неравном поединке с волком, а то и медведем, о чем красноречиво говорило отсутствие у собаки левого глаза и правого уха. Да и нос был разорван пополам.
Телюков с уважением относился к старому псу-вояке, угощал его остатками пищи, и тот охотно посещал его квартиру, ложился у дверей, нежась в непривычном тепле.
Собаки быстро привыкли к военным и решительно не признавали штатских. Однажды Рыцарь набросился на прачку, которая шла из села Каменка, и разорвал на ней юбку. Подполковник Поддубный, как начальник гарнизона, распорядился перестрелять собак, чтобы они не бросались на людей и не разносили по городку кости и всякие отбросы. Но приказ этот встретил решительный отпор со стороны жен офицеров. Они незамедлительно послали к начальнику гарнизона свою делегацию, и в кабинете поднялся невообразимый шум.
-- Живем тут, в тайге, как дикари. И медведи, и волки бродят, а вы собак хотите перестрелять, чтобы наши дети и носа не могли высунуть из дому!
И Поддубный уступил. Собаки остались в городке, их стая постепенно пополнялась новыми приблудными собратьями. И вот сейчас, услышав шаги неизвестного, они неслись навстречу с лаем и визгом. Впереди летел Рыцарь, сверкая единственным глазом, свирепым и налитым кровью, как у волка.
-- Рыцарь, свои! -- окликнул собаку Поддубный.
Вожак, узнав голос главного хозяина, виновато завилял хвостом, и вся свора, как по команде, остановилась и рассыпалась кругом.
Часто возвращался Поддубный с аэродрома в городок после двенадцати. По пути заглянет, бывало, в казарму, проверит, хорошо ли вытоплены печи, в порядке ли сушилка, на своих ли местах дежурный и дневальный. И в этот раз не прошел мимо казармы. Дежурного -- это был ефрейтор Баклуша -- он встретил у входа в помещение.
-- Ну, как у вас, не холодно? -- спросил, не дав дежурному доложить по всем правилам устава, подполковник.
-- Порядок, товарищ подполковник!
Поддубный вошел в помещение и остолбенел. В казарме, кроме дневального, не было ни души.
-- А где же люди?
Баклуша вытянулся:
-- Они, товарищ подполковник... Они попрятались.
-- То есть как попрятались? От кого?
-- От вас, -- с наивной откровенностью чистосердечно ответил ефрейтор. -- Кто -- в комнате бытового обслуживания, а кто -- в умывальной комнате.
Командир полка ничего не понимал. Что за чертовщина! В автороте не спят, здесь тоже не спят...
-- А разве не будет тревоги? -- спросил Баклуша. -- Тут слух прошел о боевой тревоге, вот и не спят люди. Сидят наготове, чтобы скорее добежать до аэродрома, к самолетам. И я тут ни при чем...
Как же это он, дежурный, и "ни при чем"? Поддубный собрался было дать Баклуше наряда два вне очереди, а заодно и дежурному по полку наказать, но сразу же остыл. Не спят солдаты -- значит, не безразлично относятся к боеготовности полка. Каждый готов променять казарменное тепло и уют на место у боевого самолета. Разве это не священное чувство личной ответственности солдата за судьбу своей Родины? И разве не это же чувство водит его, Поддубного, по гарнизону в эту морозную ночь?
Однако командиру положено в таких случаях быть строгим, непримиримым к нарушению воинских порядков, и он сказал:
-- Вызовите всех сюда.
Баклуша подал команду.
Распахнулись двери ленинской комнаты, комнаты бытового обслуживания, умывальника, и оттуда повалили авиационные специалисты в куртках и в шапках. Смотрел на них командир полка, и душу его распирала глубокая радость. По зову сердца и совести поднялись эти люди, воины славной Советской Армии. Скомандуй, и они пойдут за своими командирами в огонь и в воду, будут дни и ночи без передышки, без отдыха работать у своих боевых машин. И нечего их подгонять, они -- славные ребята, знают, где находятся и какое ответственное задание возложено на них народом, строящим коммунизм.
Баклуша подал команду строиться, и две шеренги вытянулись между кроватей.
-- Не спите, значит? -- спросил Поддубный, на зная, с чего начать. -Вроде и не существует в полку распорядка дня. Сию минуту чтобы все были в постелях и отдыхали. Те, кто на аэродроме, справятся и без вас. А если нужно будет, то и вас подымем, дадим команду. -- Подполковник Поддубный взглянул на часы. -- Чтобы через десять минут все легли. Командуйте, -- обратился он к дежурному.
-- Разойдись! -- крикнул Баклуша.
Шумно, но без суматохи авиационные специалисты бросились к вешалкам и начали раздеваться.
Не спали и некоторые офицеры; то там, то здесь в ДОСах горел свет. Поддубный на минуту остановился под окнами майора Гришина, который жил на первом этаже. Окна были небрежно завешены газетами, и сквозь них отчетливо виднелась фигура хозяина дома. Он как маятник ходил взад и вперед по комнате, ероша шевелюру и перебирая на тужурке пуговицы. Так всегда делал Гришин, когда его одолевали какие-то невеселые или тревожные мысли.
Как все офицеры полка, Гришин пока жил один (третий, то есть железнодорожный, эшелон полка находился в пути), и Поддубный решил зайти к нему, узнать, в чем дело, почему майор не спит, а заодно поговорить об острове Туманном, с которого, в конце концов, удалось убрать цепкого и неподатливого полковника Жука.
-- Это я, Алексей Александрович, -- отозвался Поддубный на голос Гришина. -- Смотрю, вы не спите, вот и зашел на огонек. Вы не возражаете?
Гришин напоминал драчливого петуха -- волосы взъерошены, глаза красные, острый подбородок, казалось, заострился еще больше, лицо бледное до синевы.
-- Вам действительно нездоровится, Алексей Александрович?
На вопрос Гришин ответил вопросом:
-- Вы желаете, чтобы я шел на КП? Так знайте: я уже свое отходил. Хватит! Кто я? Летчик? Нет, я не летчик. Наведенец? Нет! -- Я пятое колесо в телеге, вот кто я! И это еще не все! -- Гришин нацелил указательный палец на командира. -- Я -- мерзавец! Да, да, мерзавец! Я поклеп на вас возвел. На вас, на замполита, на Дроздова, на всех! Сказал полковнику Вознесенскому, что вы убрали из полка полковника Сливу, с намерением женились не его дочери, злоупотребляете единоначалием, окружили себя подхалимами, а замполита водите на поводу, как цыган медведя. Я утопить вас хотел, слышите? На дно! Туда!..
Не владея собой, Гришин мелкими шажками забегал по комнате.
Поддубный подошел к столу, налил из графина стакан воды.
-- Выпейте и прежде всего успокойтесь.
Дрожащей рукой Гришин взял стакан, поднес к губам, но не выпил, поставил на стол.
-- Однако не думайте, что я пропаду. Я поеду в колхоз, сяду на самолет и буду травить саранчу и долгоносиков. Только вот за поклеп мне больно. Дурак я, негодяй!.. О, если б вы только знали! -- Он сжал пальцами виски и снова, как одержимый, забегал по комнате.
-- Да, глупостей вы, Алексей Александрович, натворили, видимо, немало, -- хладнокровно заметил Поддубный. -- Доля правды, может быть, и есть в том, что я злоупотребляю единоначалием, тут надо мне оглянуться и пристальнее посмотреть на себя. А вот что касается замполита, то это сущая бессмыслица. И Дроздова вы напрасно зацепили. Правда, я должен признаться, люблю его. Да ведь летчик-то какой, а?
Поддубный замолчал. Молчал и Гришин. Каждый думал о своем.
Первым нарушил паузу Поддубный.
-- Алексей Александрович, ни вам, ни полковнику Вознесенскому меня не утопить. Вот мы сбили одного нарушителя границы, собьем и второго, и третьего. Сколько будет их -- столько и собьем. Вы осознали свою ошибку, каетесь -- это уже хорошо. И благодарю вас за откровенность. Камень за пазуху я не положу. А зашел к вам вот по какому поводу: нам с комдивом удалось отвоевать у полковника Жука остров Туманный. Помните? Тот самый остров, что лежит вдали от берега. Оборудуем там пункт наведения. Пожелаете -- пошлем вас туда начальником. На днях ледокол поведет к острову баржу с радиолокатором, радиостанцией и прочим оборудованием. Вы станете как бы "губернатором" острова, -- заставил себя улыбнуться Поддубный. -- А о саранче и долгоносике нам с вами думать рановато. Есть у нас похлеще саранча, та, которая летит через границу. А когда согласятся американцы на всеобщее и полное разоружение, вот тогда и мы -- кто куда: одни -- на саранчу, другие -- в космос. Работа летчику всегда найдется. А пока мы нужны здесь. И вы тоже. Ответ жду утром.
-- Как это понимать? Как ссылку? Ссылку на остров?
-- Как доверие, Алексей Александрович.
-- После всего вы еще мне доверяете?
-- Вы способный штурман-оператор, -- коротко сказал Поддубный и вышел.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он сам удивился своему хладнокровию и выдержке. И только когда отпирал ключом дверь, заметил, что руки у него дрожат от чрезмерного волнения.