Он долго и безрезультатно стучал. Постояв еще некоторое время на площадке, он спустился вниз и пошел домой, сгорая со стыда.
На улице к нему присоединился Рыцарь.
-- Пошли дружок, -- печально сказал Телюков, потрепав собаку по голове. -- Вот уж как не повезет, так не повезет. Натворил глупостей, теперь оправдывайся как хочешь...
Лиля увидела, как за ведущей на балкон стеклянной дверью качнулись ветки и посыпался снег. Она знала о возвращении Телюкова, слышала гул самолета и сразу сообразила, кто заглянул к ней.
Ей стало как-то не по себе. Она захлопнула крышку пианино, забралась с ногами на диван, закуталась в одеяло.
...Что могло толкнуть Телюкова на столь нелепый, легкомысленный поступок? Безусловно, только одно: не остывшая в нем любовь. Если это так, то Лиле не следовало, пожалуй, показываться ему на глаза, не следовало бы приезжать сюда... Но, с другой стороны, ведь здесь ее муж, которого она любит и о встрече с которым столько мечтала. Телюкову невдомек, что ради него, Поддубного, она рассталась с родителями, оставила надолго, быть может навсегда, шумную и привлекательную городскую жизнь. И сейчас ей кажется, что вот эту глухую таежную даль, куда служба забросила ее Ивана, не променяет ни на какой город. Пускай там, в городах, кипит жизнь, пускай сверкают неоновые рекламы театров и кино, пусть манят нарядные витрины магазинов и ресторанов, зато здесь на каждом шагу -- дыхание живой, девственно-чистой природы. Ее великолепие ни с чем не сравнимо. Это надо понимать и чувствовать. Чувствовать сердцем.
Вчера она ходила с Иваном в тайгу. Ни на картинке, какой бы крупный художник ее ни писал, ни в кино -- нигде не увидишь того, что увидела она. Стоит ель, разлапистые ее ветви распластались на земле, пригнутые тяжестью искрящего снега. И под ней, под этой елью, -- огромный, созданный природой снежный грот. Не успела Лиля залезть туда, как мимо нее прошмыгнула белка. Мгновение -- и юркий зверек исчез в густых смолистых ветках.
И еще много чудесного видела Лиля. Словно в гостях у сказочной снежной королевы побывала. Видела причудливые ледяные дворцы под крутыми навесами берегов. Разбивались волны о мощные скалы, стекали назад ручейками, что тут же коченели и замерзали, громоздясь друг на друга, исподволь превращаясь в ледяные колонны. И когда Лиля вышла на берег и взгляду ее открылась сверкающая на солнце гряда торосов, то ей показалось, что она попала со своим милым на край белого света...
Лиля ходила на прогулку в солдатском кожухе и в валенках, взятых для этой цели на вещевом складе. Она выглядела в зеркале просто смешной. Но, очевидно, есть что-то неописуемо пленительное в простом наряде женщины, и Поддубный то и дело говорил: "Какая ты очаровательная у меня, Лилечка!" А как он был внимателен! Все время следил, чтобы его жена щеки себе на обморозила, натирал ей лицо снегом, заставлял бегать, целовал... Постороннему и в голову бы не пришло, что этот веселый, заботливый муж -командир полка, строгий и взыскательный подполковник Поддубный.
Домой вернулись они под вечер. Пили чай, любовались морозными узорами на окнах, а потом засели за перевод с английского.
Приятно было Лиле от этих воспоминаний о вчерашнем вечере, о прогулке по тайге.
В дверь кто-то постучал. "Уж не Телюков ли?" -- насторожилась Лиля.
За дверью послышался голос Веры Иосифовны. Вчера она тоже забегала к Лиле с уймой всяких "новостей". Любит посплетничать... Ни капельки не изменилась за это время...
-- Не спишь, Лилечка?
-- Нет, нет, сейчас открою, -- спохватилась Лиля.
Влетев со свойственным ее темпераментом в комнату, Вера Иосифовна сняла с головы платок и завертелась перед зеркалом, хвастаясь новой прической.
-- Ох, Лилечка! -- всплеснула она руками. -- Сидишь здесь одна и ничего, верно, не знаешь. Всех летчиков и техников вызвали на аэродром. Мой Степан тоже помчался. Что случилось? Иван Васильевич не звонил? Я спрашивала своего, так он разве объяснит толком? "Служба!", "При-иказ!" -- передразнила она мужа.
-- Нет, не звонил, -- обеспокоилась Лиля.
-- И тревоги не было, а вызвали всех. Говорят, солдаты тоже уехали на аэродром, да не с пустыми руками, а с автоматами. Неужели война, а? Я постель на всякий случай собрала... Здесь есть бомбоубежище. И тебе советую, идем, пока не поздно.
-- Да что вы, Вера Иосифовна, так уж и война! -- с сомнением ответила Лиля.
Вера Иосифовна таинственно наклонилась к ее уху.
-- Какой-то шпион все сигналы подает в горах. Ищут его, ищут и не находят. Словно невидимка. А наверное, о нашем аэродроме сообщает... Ну, я побежала, а то Вовка один дома. Зх, не будь Вовки, никакая война для меня не была бы страшна. Пошла бы к мужу на аэродром и помогала обслуживать самолет... Это мне не в новинку... Ну, я пойду.
Не дойдя до двери, Вера Иосифовна повернулась к Лиле, пойманила ее к себе и тоном заговорщика спросила:
-- Ты ничего не заметила?
-- Нет, а что? -- спросила Лиля, и сердце ее учащенно забилось.
-- Была у меня Лиза Жбанова, и знаешь, что она говорит? Будто бы своими глазами видела, как к тебе на балкон лез Телюков. А ведь он, говорят, связался тут с одной... официанта она... Из местных, таежная... И представь себе -- прехорошенькая! Так ты, Лилечка, смотри, она еще глаза тебе выцарапает. Ну, пока! А если тревогу и для нас объявят -- беги в бомбоубежище. Оно неподалеку -- за нашим ДОСом.
И ее каблуки застучали по ступенькам.
Лиля с трудом сдерживала себя. Ей хотелось крикнуть Вере Иосифовне вдогонку, чтобы она больше не ходила к ней со своими дурацкими новостями.
Подойдя к телефону, Лиля позвонила мужу. Но на вопрос жены, скоро ли он приедет домой, он ответил: "Подожди, мне сейчас некогда..."
Это верно. Поддубному было не до семейных дел. Обычная жизнь дежурного домика в эту ночь нарушилась. Летчики не играли в шахматы, не стучали костяшками домино авиационные специалисты. Все находились у самолетов, боевую готовность объявили не для отдельных экипажей, как не раз случалось до этого, а для всего полка. На аэродром выехали химики, дозиметристы и санитары.
Около одиннадцати вечера приземлились сперва один, а затем еще три летчика соседнего, северного полка. Перехватчиков подняли по команде "Воздух" и вели вдоль границы. По одному этому можно было предположить, что по ту сторону границы шли чужие самолеты.
Находясь на СКП, Поддубный имел лишь смутное представление о том, что происходит в воздухе. Только значительно позднее комдив Шувалов коротко объяснил обстановку. Радиолокационный пост "Краб" засек две группы чужих самолетов. Приблизительно в двухстах километрах от государственной границы группы разделились -- каждая на три подгруппы. Вплотную подойдя к границе и, очевидно, обнаружив бортовыми радиолокаторами наших перехватчиков, самолеты повернули и пошли обратным курсом.
Это походило на тренировочные полеты американцев. Шла опасная игра с огнем.
Поддубный созвал летчиков, проинформировал их о событиях в районе полетов, дал указания относительно дальнейшего пребывания на аэродроме. Всем находиться у самолетов нет необходимости. Летчики-перехватчики дневной смены должны занять в дежурном домике кровати и нары для отдыха. Летчики-ночники пребывают в состоянии готовности номер два, и только пара из них -- к готовности номер один. Пока эта пара взлетит, времени хватит на то, чтобы поднять остальных.
А приземлившихся четырех летчиков соседнего полка Поддубный оставил при себе как резерв.
На КП, за индикатором радиолокатора, находился майор Гришин. После своего неудавшегося визита к начштаба Вознесенскому он уже не занимался даже тренировочными, то есть учебными, полетами и всецело посвятил себя работе наведенца. Требуемого Вознесенским рапорта он не написал и, чувствуя себя виноватым за поклеп, старался загладить свою вину отличной работой.
Так, собрав полк в единый кулак, сидел Поддубный на аэродроме, готовый в любое мгновение, по первому сигналу с КП дивизии обрушиться на врага.
Чтобы не демаскировать аэродром, все наружные огни были выключены. Только изредка то в одном, то в другом месте сверкнет лучик карманного фонаря. И даже с близкого расстояния нельзя было определить, что здесь, на окраине тайги, находится аэродром. Заснеженное поле, залитое тусклым лунным светом луны, да и только...
Руководящие офицеры полка собрались в будке СКП. Вскоре сюда, охая и покряхтывая, поднялся с противогазом через плечо подполковник Рожнов. Старик, видимо, немало набегался по аэродрому да накричался на подчиненных; он охрип, на его усах и бородке налипли сосульки.
-- Порядок, Иван Васильевич, порядок, -- сказал Сидор Павлович, протискиваясь в будку. -- Сразу видно -- не сорок первый год! Значит, правду говорят, что за одного битого двух небитых дают...
-- Дался же вам этот сорок первый! Чуть ли не каждый день поминаете о нем, -- заметил майор Дроздов, который сидел за планшетным столиком и курил.
Сидор Павлович вынул кисет.
-- Полезно вспоминать, молодой человек. Будешь помнить начальный период Отечественной войны, тогда и нос задирать не станешь. А где, кстати, ваш противогаз, товарищ майор?
-- У техника. А что?
-- А то, что при вас ему быть надлежит. Инструкцию читали. Летчик должен носить противогаз при себе, а вылетая, передавать технику самолета. Иван Васильевич, -- Рожнов повернулся к командиру полка, -- да ведь это чистое безобразие! Сам заместитель командира полка нарушает вами же установленное правило. Что же нам тогда требовать от рядовых летчиков, тем более от солдат?
-- Не волнуйтесь, Сидор Павлович, вот он! -- Дроздов достал из-под стола сумку с противогазом. Ему просто вздумалось подразнить дотошного старика.
Через несколько минут послышался голос направленца КП дивизии:
-- "Тайфун", приготовиться!
Командиры-летчики опрометью бросились к самолетам -- только шаги зашуршали по снегу.