-- Все-таки очень сложная ситуация.
-- А жизнь -- это вам не ковровая дорожка, по которой идешь легким шагом. Всякое случается. И не всегда в жизни солнышко светит. Бывает, ни с того ни с сего ударит гром, налетит шквал... Корежит, валит тебя, а ты стой непоколебимо. Стой, как дуб... И выстоишь, ежели нутро у тебя не трухлявое. А если трухлявое -- то и без шквала рухнешь.
-- Вот об этом я и думаю: за последнее время мы слишком редко заглядываем в души людей. Трухлявости не замечаем.
-- Какой трухлявости? В ком? В Телюкове? Да у него душа здоровая и чистая, как вода в роднике! Эх, Андрей Федорович, почему это вы, друг мой, так раскисли?
-- Раскис? -- невесело улыбнулся замполит. -- Спасибо за откровенность. Может быть, я вообще плохой замполит? Почему вы, Иван Васильевич, никогда не скажете мне об этом? Почему упорно не хотите замечать моих недостатков? Я ведь простой смертный. Могу ошибаться. Могу испортиться, зазнайством заболеть...
-- Замечаю, что вы маленько раскисли, об этом я и сказал. Вам кажется, что Телюков натворил бог знает что, спутался бог знает с кем. Ничего подобного! Он просто споткнулся. А коли так, мы обязаны поддержать его. История с Ниной весьма неприятная. Я с вами согласен. Но влюбленные в анкеты не заглядывают. Имел Телюков право полюбить девушку, которая работает в воинском подразделении, а не бог весть откуда появилась? Имел. Кстати, она весьма неглупа и очень красива. Вы согласны? А что касается истории в таежной избушке... Тут, знаете, надо все хорошенько взвесить. Представьте себя, Андрей Федорович, на минуту девушкой и возьмите этого негодяя... как его... Антона этого. Так вот он посягнул на ее честь... Как бы вы поступили, дорогой Андрей Федорович! Непротивлением злу ответили бы? Нет, это не наша мораль! И будь я судьей, обязательно оправдал бы девушку. Да и как может быть иначе! Ведь она защищалась от бандита с ножом, от подонка. Честь свою, душу защищала чистую. Я уверен -- Телюков все отлично понял и оценил... Случись это не в глухомани, а где-нибудь в городе, девушка спаслась бы криком. А в тайге кого ей было звать на помощь? Подлеца отчима? Конечно, все это надо выяснить, проверить. Но так же, как Телюкову, я верю и в правдивость этой девушки. Я убедил вас, Андрей Федорович?
-- Почти, -- слегка улыбнулся замполит. -- Я, конечно, понимаю ее отчаяние. Но все же...
Приближалось время обеда. Зная, что Лиля приготовила обед, Поддубный пригласил к себе Горбунова. Но тот вежливо отказался.
"Дуется на меня", -- решил Поддубный и счел нужным начатый разговор довести до конца.
-- Может быть, вы, Андрей Федорович, имеете что-нибудь против меня? Давайте, выкладывайте все начистоту, я не обижусь. Прямо давайте, по-партийному. Я считаю так: командир и замполит -- это, простите за несколько примитивное сравнение, пара волов, которые тянут плуг. А плуг этот -- полк. Дружно тянут -- работа спорится; никуда не годится, если один вол дуется на другого, если подручный тянет вправо, а бороздинный -- влево. Мой дед, бывало, в таких случаях распаровывал несогласную чету волов. За налычаг -- и обоих на ярмарку!
Замполит от души рассмеялся.
-- Нет, Иван Васильевич, -- возразил он. -- Я еще не хочу на ярмарку. И мне кажется, что оба мы тянем дружно...
-- А что? -- Поддубный оживился. -- Ей-богу, тянем! Подсыпали перцу нарушителям границы? Подсыпали! И еще подсыплем. Вот только бы скорее оседлать злополучный остров. Нива наша пашется неплохо. Аварий нет, гауптвахта пустует... Хорошо, право же, хорошо! И напрасно Вознесенский намеревается свернуть мне шею. Не выйдет!
-- Вы оптимист, Иван Васильевич!
-- Это совсем не плохо, если в норме. Ну, ладно. Идемте обедать. Лиля там, наверное, постаралась. Она сегодня сдает экзамен на звание домашней хозяйки. Ей приятно будет принять гостя.
-- Вы в этом уверены?
-- Можете не сомневаться.
-- Ну, если так -- пошли, -- сказал Горбунов, поднимаясь с места.
Бедняжка Лиля только руками всплеснула, когда увидела, что муж ведет гостя. Ее в этот день преследовали неудачи: борщ был пересолен; котлеты подгорели; дрова попались сырые -- до сих пор дым не выветрился из комнаты.
Она еле уловимым знаком вызвала мужа на кухню:
-- Ваня, пойди в столовую и принеси обед.
-- Но почему?..
-- Пойми. Не получилось у меня... Борщ пересолила...
-- Тс... -- Поддубный приложил палец к губам.
-- А что же делать?
-- Давай что есть.
-- Так ведь стыдно!
-- Глупости! -- Поддубный вошел в комнату: -- Андрей Федорович, моя жена пересолила борщ, она в отчаянии. Но мы все-таки съедим его, а?
-- Конечно, я даже люблю пересоленное.
-- Слышала, Лиля? Андрей Федорович любит все пересоленное.
-- Да станете ли вы есть? -- покраснев, спросила Лиля с сомнением.
-- Станем! -- в один голос ответили мужчины, перемигнувшись.
Лиля наполнила тарелки и встала у стола.
Некоторое время мужчины ели молча. Затем начали наперебой восхвалять хозяйку. Это уже совсем вывело Лилю из себя.
-- Ах вы, черти! Да ведь вы водой обопьетесь! А ну, давайте-ка сюда тарелки!
Она забрала у мужчин тарелки с борщом, отнесла на кухню, и, наскоро одевшись, побежала за обедом в столовую.
Глава седьмая
Тем же вертолетом, которым Телюков отправил Нину в госпиталь, только на неделю позже, майор Гришин вылетел на остров Туманный. Там, как сообщили из штаба дивизии, инженеры установили и уже испытали радиолокатор и радиостанцию, а хозяйственники оборудовали жилье.
Гришин пока числился штурманом полка, но сознавал, что его летная карьера оборвалась окончательно. От этого сознания на душе было печально. Пройдет какое-то время, бывшего штурмана вычеркнут из списков полка и занесут в списки радиотехнического подразделения. И неизвестно еще, какой назначат оклад и как долго просидит майор на этом острове, оторванный от семьи, от всего мира.
Неохотно летел он на новое место службы, но деваться было некуда..
Утешался надеждой, что на острове он покажет себя, завоюет славу, а с нею, как на крыльях, перелетит на КП дивизии, а то и выше.
Собираясь к новому месту службы, он захватил с собой ружье и запасы патронов, чтобы коротать на охоте часы досуга. Новый пункт наведения получил позывной "Робинзон", и Гришину представлялось, что это такой же живописный остров, как тот, на котором много лет прожил знаменитый герой романа Даниэля Дефо...
День стоял пасмурный, серый. За линией прибрежных торосов открывалась снежная равнина, которой, казалось, не было ни конца ни края. Навстречу из-за горизонта клубились тяжелые свинцовые тучи, волоча за собой серые свинцовые гривы снегопада. И чем дальше от материка отходил вертолет, тем больше суживался горизонт, сгущалась мгла.
В пассажирской кабине вместе с Гришиным находился солдат-радист, паренек лет двадцати, живой и непоседливый. Он то и дело припадал к окошечкам, разглядывая однообразную ледяную поверхность моря. Его, видимо, захватила романтика полета на далекий безлюдный остров, затерянный в безбрежности моря.
-- А посмотрите-ка, товарищ майор, что под нами! -- вдруг воскликнул радист.
Гришин равнодушно поглядел вниз. Вертолет пересекал границу замерзания. Колыхались разорванные волнами обломки льдин, толкались, терлись, наползая одна на другую. Вода выглядела на диво черной, растекалась рукавами, образуя озерца причудливых очертаний. Вся эта картина напоминала большую реку во время весеннего ледохода.
И вот среди этого беспорядочного нагромождения льдов, среди всего, что шевелилось, качалось, покрывалось мелким снегом и утопало во мгле, вертолет вдруг остановился и начал постепенно приседать, словно прощупывая колесами прочность почвы. За окнами промелькнули темно-зеленые квадратики автофургонов и казавшихся хаотическими сплетения антенн.
-- Ур-р-а! Земля-я! -- с буйным восторгом воскликнул солдат. Не иначе как этому юноше в военной форме мерещилось его перевоплощение в сына капитана Гранта или в какого-нибудь героя приключенческого романа...
Но вскоре, выйдя не землю, оба пассажира -- и офицер и солдат -испытали досадное разочарование. Остров, вдоль и поперек исклеванный бомбами, можно было проскакать на одной ноге. И нигде и намека на лес. Голо, как на пустой тарелке.