А. Солженицын: «Да не судья судит — судья только зарплату получает, судит инструкция. Инструкция 37-го года: десять, двадцать, расстрел… Инструкция 49-го: всем по двадцать пять вкруговую. Машина штампует».
Э. Кузнецов 1970 г.: «… прокурор потребовал нам с Дымшицем расстрела…» То, что приговор суда будет полнейшим образом отвечать пожеланиям прокурора, для меня несомненно — ведется крупная политическая игра, в которой наши судьбы в расчет совершенно не принимаются, мы даже не пешки, пешки, — это судьи и прокурор».
(В литературных свидетельствах, цитатах, думаю, не нуждается)
Э. Кузнецов: «В конце лета 1964 г. на моих глазах был зверски убит Ромашов. Хотел упомянуть еще об Иване Кочубее и Томашуке Николае, которых солдаты убивали чуть ли не посередине поселка, да разве обо всех расскажешь»?
А. Марченко: Глава «Рассказ Ричардса» об убийстве литовских студентов. Офицер — раненому студенту, перед тем, как добить его; «Свободная Литва! Ползи, сейчас получишь свою независимость».
В. Мороз: «Граница голодания (по данным ЮНЕСКО) — 2400 калорий. Ниже — деградация умственная и физическая. В карцере, где я сижу (1967 г. пятьдесят лет советской власти. — Г. С.), «повышенная норма составляет 2020 калорий. А есть еще ниже — 1324».
Д. Панин: уголовников отсутствие курева толкает на донос. Идут к «куму» (оперуполномоченному): «Начальник, уши опухли. Дай закурить! Хотим заложить контру. Ведет агитацию. Ругает порядки». — «Сейчас оформим протокольчик, а потом закурим».
А. Марченко: (зэк Будровский, оклеветавший Марченко, везет плату за донос: конфеты, печенье. — Г. С.)
«Откуда у тебя?» — «Еще из Ашхабада, из тюрьмы… Мне следователь выписывал». «Что-то мне ни копейки не выписывал». — «Так, Толик, он говорит, кто хорошо себя ведет». «Отрядный не выдает посылок из дому, говорит, «надо заслужить». — «Заслужить — это известно, что значит…»
В. Мороз: «Майор Свердлов заявил (арестованному в 1957 г. Даниле Шумуку. — Г. С.): «Согласишься на сотрудничество с нами — тут же при тебе разорву ордер на арест и протоколы допросов…» Шумук снова поехал в Сибирь — отбывать десять лет каторги за то, что остался честным человеком».
А. Марченко: «самодеятельный хор «полицаев» исполняет песни «Партия — наш рулевой», «Ленин всегда с тобой».
В зале хохот, улюлюканье, надзиратели орут: «В карцер за срыв мероприятия!» Один раз спели «Бухенвальдский набат», но начальству почему-то не понравилось».
В. Мороз: «Уполномоченный украинского КГБ в Мордовских лагерях капитан Круть заявил мне: «А какие у вас претензии к Сталину?.. В целом он заслуживает высокой оценки».
«Сталин был — так порядок был» — эти слова капитана Володина, сказанные им на допросе Масютко во Львове, дают больше, чем целые тома для уяснения генезиса КГБ и роли, исполняемой им теперь».
Д. Панин: «Несколько раз чекисты делали неуклюжие попытки вызвать взаимную резню между заключенными разных национальностей. Ставка делалась на распрю между бандеровцами и магометанами (чеченцами, ингушами, татарами, азербайджанцами). Но план сразу удалось разгадать и обезвредить. Особенно старался устроить такую резню лейтенант Мочеховский».
А. Марченко: «На охрану мордовских лагерей стараются пригнать солдат из нацменьшинства или из дальних республик (но только не из Прибалтики), таких, которые плохо знают русский язык».
Владимир Буковский, открытое письмо Председателю Совета Министров Косыгину:
«В апреле 1975 года в Уральском концлагере ВС 389 35 состоялась беседа зам. начальника учреждения ВС 389 капитана Шарикова с моим товарищем Чекалиным. Шариков недвусмысленно внушал Чекалину шовинистическое настроение, требовал от него, как от русского, порвать отношения с жидами, украинцами и т. п.
Я русский. И мне больно за свою страну, где официальные лица откровенно проповедуют шовинизм, где русификация возведена в ранг государственной политики… Мне больно, что Россия является тюрьмой народов в большем масштабе, чем это было 60 лет назад, а в тюрьме добровольных жителей не бывает» («Русская мысль» № 3086 от 15.1.1976 г.).
У Е. Гинзбург, как мы знаем, за празднование Пасхи — босыми ногами на лед…
А. Марченко: «…когда религиозный обращается в тюрьме к врачу, ему говорят: «Вы зачем записываетесь, вы запишитесь к своему Богу на прием, пусть он вас и лечит».
В. Мороз: «Осетин Федор Бязров был вором. Потом стал иеговистом и перестал воровать. Воспитатель ему: «Лучше бы ты воровал».
«Лагеря — зеркало советского общества», по справедливому выражению Д. Панина.
А. Марченко: «Вместо портрета Сталина у отрядного портреты Ленина и на противоположной стене, точно против портрета Ленина, глаза в глаза — портрет Хрущева».
Некоторые солдаты стыдятся своей службы. Даже домой не пишут, по свидетельству А. Марченко, что охраняют заключенных. Бывает разговоришься с таким и если он убежден, что ты его не продашь, то откровенно скажет все, что думает о лагерях и о своей службе: «Через год освобождаюсь и катись она к такой-то матери, эта служба».
Следователи о советской законности высказываются порой не менее откровенно, чем солдаты.
Начальник следственного изолятора майор Горшков — Э. Кузнецову: «Что вы все — закон да закон? Словно первый год замужем. Человек, вроде, неглупый, сами знаете: дух закона, а не буква…»
В. Мороз: «…за закрытыми дверями кабинетов у кагебистов как раз другая точка зрения на социалистическую законность. Когда Левко Лукьяненко спросил капитана Денисова, следователя львовского КГБ, для чего существует статья № 7, обеспечивающая каждой республике право свободного выхода из СССР, последний ответил: «Для заграницы».
У Солженицына, Гинзбург, Панина и др. уголовники — социально близкие. Политические — враги народа, над которыми социально близкие вольны глумиться, как хотят.
У А. Солженицына: Уголовник: «Ну пошли мыться, господа фашисты!»
А. Марченко: «Уголовники переходят в политический лагерь, можно сказать, добровольно. По уголовным лагерям ходит легенда, что у политических условия сносные, кормят лучше, работа легче…»
«Я видел двух бывших уголовников, ныне политических, одного по кличке Муса, другого — Мазай. У них на лбу, на щеках было вытатуировано: «Коммунисты — палачи», «Коммунисты пьют кровь народа». Позднее я встретил очень много зэков с подобными изречениями, наколотыми на лицах чаще всего крупными буквами через весь лоб: «Раб Хрущева», «Раб КПСС».
Уголовники помогают в тюрьме писателям — это уж вовсе небывальщина! У Данизля «перебита и неправильно срослась правая рука — фронтовое ранение. Надо же — нарочно поставить на самую каторжную работу. У начальства на то и был расчет: оглушить его этим адом, он, конечно, не выдержит и попросится на более легкую работу. И тогда его голыми руками возьмешь. Пусть напишет в лагерную газету… и пр».
«Даниэль никак не обращался к ним с просьбой об облегчении, а все наши зэки помогали ему, как могли… Наших бригадников стали вызывать в КГБ. (Большая часть бригады — уголовники. — Г. С.)
— Кто помогает Даниэлю работать?
— Все помогаем.
— Почему?
Один языкатый парень нашелся, что ответить:
— А в моральном кодексе у вас что написано?.. Человек человеку — друг товарищ и брат».
«Его (Даниэля — Г. С.) полюбили… все в лагере. Он невольно стал центром, вокруг которого объединялись разные разрозненные компании и землячества».
…Пожалуй, самая главная новизна времени — стремление «преступников» к гласности, а суда — к секретности и «затемнению» дела.
«Оборотни» — по любимой терминологии советской прессы, введенной после процесса над Синявским и Даниэлем, — это, как прояснило время, государственные инстанции. В этом убеждают и сборники документов: «Процесс цепной реакции» (о деле Галанскова и Гинзбурга) и «Полдень» (о демонстарции на Красной площади и суде над демонстрантами), составленный Натальей Горбаневской.
Протестанты заговорили открыто, в подполье ушел режим. Эти особенности режима раскрываются все чаще. «Обжегшись» на процессе Синявского — Даниэля, власти стараются писателей более не судить, а высылать из страны (Галич, Максимов, В. Некрасов и др.), пугать отравленными папиросами (В. Войнович), убивать в подъездах писательских домов, которые-де полюбились хулиганам. В «Заложниках» я писал о том, как в подъезде собственного дома ударили железной трубой по голове дочь погубленного Сталиным артиста Михоэльса. За секунду до удара некто в шляпе с порыжелой лентой воскликнул: «Она!» Только что пришло сообщение о нападении на моего университетского товарища, в сталинские времена сидевшего в тюрьме.
За последние годы это уже вторая попытка расправы над ним без суда: «По телефону из Москвы Е. Боннер-Сахарова сообщила на Запад:… зверски избит неизвестными лицами Константин Богатырев, известный переводчик литературы — Райнер-Мария Рильке, Белля — член немецкого ПЭН-клуба. Константин Богатырев находится в больнице в критическом состоянии: пролом височной кости и другие повреждения». Из больницы Костя Богатырев уж не вышел…
«Кто сумасшедший?» — спрашивают братья Медведевы в одноименной книге: КГБ ведет себя по законам уголовного мира, как известно, сторонящегося гласности…
Иначе быть не могло: генеральная линия осталась прежней. Точнее и образней других это выразил Валентин Мороз в главе «Оргия на руинах личности»: «Сталин не признавал кибернетики. И все же ему принадлежит в этой области выдающаяся заслуга; он изобрел запрограммированного человека. Сталин — творец винтика…»
В 1946 году Виктор Некрасов выступил в «Окопах Сталинграда» против превращения людей в винтики. Спустя двадцать лет историк Валентин Мороз, загнанный в окопы другой войны, свидетельствует уж об оргии на руинах личности:
«Выросло поколение людей из страха, и на развалинах личности была воздвигнута империя винтиков… Винтик будет стрелять в кого угодно, а потом по команде бороться за мир… Пустой человек — вот главное обвинение против деспотии и неизбежное ее порождение». Это хуже чумы. «Чума убивает без разбора а деспотизм выбирает свои жертвы из цвета нации», — писал Степняк-Кравчинский.
Подцензурная литература поставила больной вопрос — самиздат ответил на него даже из-за тюремной решетки — открыто…