- Где-то здесь наши, - сказал Кручинин. - Как бы только не подстрелили.
Причина тишины вскоре выяснилась: окопы были пусты, дивизия ушла. Куда? Это были дни, когда ополченцы сами наступали, вели бои против Юшек. Но Кручинин, разумеется, этого не знал. Оба решили, что дивизия отошла от Вейно, что, возможно, даже и Вейно в руках немцев. Надо было прорываться вправо, чтобы обогнуть Вейно и выйти на шоссе к Ленинграду где-нибудь возле Оборья. Это значило - идти путем, который Загурин наметил когда-то бойцам четырнадцатого поста.
Начались многодневные блуждания по лесам. Чтобы сократить путь, шли на гул артиллерийской канонады. Но этот ориентир был слишком непостоянен стрельба слышалась то слева, то справа, то позади.
К концу первой недели прибрели в крошечную - домов в десять - лесную деревушку, стоявшую в такой глуши, что ни наши войска, ни немцы ею не интересовались. На картах она была помечена как "сарай". Деревушка стояла пустая: узнав о приближения немецких войск, жители ее собрали свой скарб и ушли; одни спрятались в окрестных лесах, понастроив землянок, другие махнули прямо в Ленинград.
Там, в этой заброшенной деревушке, Кручинин разболелся и слег. В деревне остались огороды, засаженные картошкой, огурцами, луком, сады с яблоками, пасеки с медом; на пруду плескались гуси и утки. Загурин принялся хозяйничать. Теперь он кормил Кручинина. Но, несмотря на обильные деревенские припасы, тот поправлялся плохо. Загурин ежедневно ставил новый диагноз: то воспаление легких, то паратиф, а заметив красное пятнышко на груди больного, решил, что у того и скарлатина.
- Очень просто, бывает она и у взрослых, - загорячился он, заметив улыбку Кручинина. - У меня брат заболел скарлатиной в восемнадцать лет.
Кручинин искренне смеялся:
- И почему ты в медицинский не пошел? Был бы не лесным бродягой, а врачом. Ездил бы сейчас с медсанбатом.
Однажды, тихим августовским вечером, Загурин вывел и усадил Кручинина на завалинку. Еле слышный ветерок тянул с лугов травяными запахами, ближний лес отдавал смолой и хвоей. Дышалось легко. Покой и мир спустились на деревню; наверно так бывало в лесных раскольничьих скитах.
И друзья не в первый раз заговорили о Ленинграде.
- Ты где жил? - спросил Кручинин.
- На Кировском, за площадью Льва Толстого.
- А я на Московском шоссе. Туда, знаешь, за "Электросилу".
- Семья у тебя в Ленинграде?
- В Ленинграде. Не захотели эвакуироваться.
Говорили о городе, о его красоте, о любимых местах, о женах о детях. Каждому хотелось рассказать о сокровенном, поделиться думами. Загурин сказал:
- Завидую тебе, ты командуешь ротой. А я прямо-таки рвусь на это дело, да не отпускают с политработы. Я же строевой лейтенант.
Кручинин открыл было рот, чтобы ответить, но в лесу послышался шум моторов. И едва они успели убраться с завалинки, как на опушку выскочили три мотоциклиста.
- Немцы! - шепнул Загурин, наблюдая из-за угла. Мотоциклисты остановились, дали несколько пулеметных очередей, прислушались и на малом газу стали приближаться к деревне.
- Уходим! - сказал Кручинин, дергая товарища за рукав.
- А как ты-то... сможешь?
- Уходим, давай скорей!
Загурин вбежал в дом, захватил фляжки, свою планшетку, завернул в тряпку что было на столе съестного, и оба, укрываясь за домами, через огороды пошли к лесу. В глубине его остановились. Кручинин присел на трухлявый пенек передохнуть.
- Жгут! - сказал он, указывая на оставленную деревню, где над одним из домов уже взвился клуб черного дыма и взлетел язык длинного пламени.
Через несколько минут пылала вся деревня.
- Это у них, наверно, называется ликвидацией опасного очага, как ты думаешь? - Кручинин усмехнулся.
Ночь провели в лесу. Спали под деревом в углублении между корнями. Загурин согревал своим телом Кручинина, но и самому ему при этом было теплее.
Наутро снова началось блуждание по лесам и дорогам. И только много дней спустя товарищи пересекли фронт и вышли к своим далеко от расположения дивизии. Гимнастерки и брюки у них поистрепались в лесных чащах, не хватало пуговиц, но знаки различия советских командиров по-прежнему сохранялись на пропыленных петлицах.
Отдохнув у радушно принявших их артиллеристов, двинулись дальше. На попутных машинах их перекинули почти к самому Вейно, где должна была стоять дивизия. Оставалось одолеть с десяток километров пешком. Они шли взволнованные приближающейся встречей со своими, не зная, что дивизия в это время отходит к Корчанам, и когда на дороге появились два, как им показалось, трофейных грузовичка, Загурин поднял руку. Из машин выскочило более десятка немецких солдат, и через минуту Кручинин и Загурин уже лежали связанные на дне одного из грузовиков.
- Ясно, что хотели затащить к себе в штаб. Два языка, да еще командиры! - закончил рассказ Кручинин. - Ну, а остальное вы товарищ полковник, знаете сами.
Рассказывая Лукомцеву о своих злоключениях, Кручинин нетерпеливо ждал минуты, когда закончатся вопросы комдива. Когда он шел сюда, его встретил Юра Семечкин: "Слушай, забыл тебе вчера сказать, ведь Зина была в полку, с неделю прожила. Понимаешь, пришла в тот день, когда, как мы думали, тебя убило. Удивительное дело! Она так и ушла, уверенная, что ты погиб. Горевала очень. Ты сообщи ей, завтра же напиши о себе".
Зина была здесь!
Странное чувство испытал Кручинин. Там, в лесах, о Зине думалось как о чем-то прошлом, почти безвозвратно утраченном, отдаленном на тысячи верст. Но стоило пройти несколько десятков километров, пересечь линию фронта, оказаться среди людей, которые совсем недавно видели Зину, разговаривали с ней, - и она настолько приблизилась, что вот еще минута - и он, кажется, сожмет ее в своих объятиях.
Разве можно ждать до завтра? Едва успев выйти из штабной палатки, Кручинин, не находя себе места от волнения, сел на пенек писать письмо.
- Уже с полкило, - заметил Загурин, у которого Кручинин требовал все новые листки бумаги. - Придется отправлять посылкой, на вес.
Около двух недель Загурин и Кручинин пробыли в медсанбате. Выписались почти одновременно. Когда Кручинин прибыл в штаб, он встретил там Загурина.
- Поздравь, - сказал Загурину радостно, - дают батальон в том же полку, где моя рота. Во втором стрелковом. Прежнего комбата переводят в штаб полка.
- Счастливец! - Загурин не скрывал зависти. - Рад за тебя. Пожелай и мне успехов. Ухожу. Надо являться в часть.
И тут только Кручинин заметил, что Загурин уже туго затянут ремнями и за плечами у него рюкзак.
- Уходишь?
Даже слов больше не находилось, так это было неожиданно. Сдружились, столько испытали вместе, сделались друг для друга необходимыми, и, когда все препятствия позади, - вдруг расставание... Они постояли с минуту, крепко обнялись, и Загурин, слегка прихрамывая, ушел по лесной тропинке.
Кручинин в тот же день выехал на штабном мотоцикле в полк принимать батальон.
- Хорошая машина, - сказал он водителю, мягко покачиваясь в коляске. Вижу - трофейная, я с ними встречался, с целой сотней.
- Трофейная, - подтвердил водитель, - морской лейтенант Палкин привел вместе с хозяином.
Кручинин хотел расспросить, кто такой Палкин, на пару с Юрой Семечкиным выручивший его из немецких лап, но на дороге появилась группа бойцов, водитель затормозил машину и медленно въехал в коридор, образовавшийся после того, как люди расступились на обе стороны дороги. В ту же минуту Кручинин услышал возглас: "Товарищ инженер!" - кто-то кинулся на него, обнял за шею, щекоча лицо жесткой бородой.
- Что такое? - растерялся Кручинин. - Кто это?
- Товарищ старший лейтенант! Командир! Откуда же ты? Жив? - кричал бородач прямо в ухо.
Наконец Кручинину удалось высвободиться, и он узнал Бровкина.
- Василий Егорович! Ты?