Обернулась: Юра. Семечкин подумал, что Зина плачет, и немного смутился.
- Прощай, Юра, - грустно сказала Зина, подавая руку. - Иду домой.
- Правильно! - Семечкин оживился. - Как раз об этом и я хотел с тобой поговорить. Здесь жара начинается, немцы танков подтянули - жуть. Будем держаться. Сегодня вызвал командир дивизии: "Юра, - говорит, - на тебя вся надежда". Вот иду в полк.
Зине показалось, что Семечкин выпил. А он обнял ее, сунул в руку какой-то пакетик и пошел. Юра оступался на выбоинах дороги, и Зина снова подумала - пьян. Она развернула пакетик: три слипшиеся раздавленные конфетки "Аида". Как ни тяжело было на душе, этот неожиданный подарок вызвал улыбку.
Зина шла к Вейно; густой дым стлался над станцией, над окружающими полями и рощами, утренний воздух дрожал от взрывов.
- Дура, куда прешься! - крикнул взъерошенный конник, попавшийся навстречу. - Там немцы, не видишь? - И он ускакал через ячменное поле к лесу.
Зина остановилась в нерешительности. Но мимо нее к Вейно промчались связной броневичок и санитарная машина, а за ними вскоре пошли грузовик с пушкой и автобус с бойцами. Зина двинулась к Вейно. Немцев там не было, но бой шел совсем рядом. Железнодорожные составы, один за другим, уходили на Молосковицы.
За станцией в березовой роще били тяжелые орудия. Не зная, как быть дальше, Зина решила пойти на звук этих выстрелов и углубилась в рощу. Неожиданно на повороте лесной дороги она услышала плач. За канавой, на поваленном дереве, сидел мальчик лет восьми и, опустив голову в колени, плакал.
Зина остановилась:
- Мальчик, что ты? Кто тебя?
Мальчик поднял лицо с опухшими глазами, хотел что-то сказать и заплакал еще горше. Зина протянула ему конфеты, которые все еще Держала в руке. Но ребенок, надрываясь от плача, снова ничего не ответил. Тогда она присела и обняла его; мальчик прижался к ее груди, судорожно обхватил руками шею:
- Тетенька, не оставляй, возьми меня с собой, тетенька!
- Эй, пацан, что авралишь?
На дороге стояли два моряка в бушлатах. Один с винтовкой за плечами прикладом вверх, другой с наганом и кинжалом у пояса.
- Ваш? - спросили они Зину.
Она отрицательно качнула головой.
- Ага, от части, значит, отбился? - Краснофлотец с кинжалом улыбнулся.
Мальчик притих, разглядывая моряков.
- Как зовут? - спросили его.
- Вася, - ответил он, все еще всхлипывая. - Василий Петрович.
Моряки рассмеялись.
- Василий Петрович, вот здорово! Садись-ка сюда. - И тот, кто был с кинжалом, посадил его к себе на плечо. - Меня тоже Васей зовут, тезки, значит. Пойдем с нами кашу есть.
Моряки с Васей быстро зашагали через рощу. Зина в отдалении шла за ними.
Вскоре деревья поредели, и там, в березняке, на рельсах, она увидела бронепоезд. Оттуда уже махали руками и кричали:
- Донцов, старшина! Сейчас отходим.
На бронепоезде все было в движении, он только что отстрелял, орудия опускали свои длинные стволы, командир искоса поглядывал с мостика на небо, где появился "горбач".
Старшина Донцов тоже взглянул на воздушного разведчика:
- Засекли, паразиты! Сейчас крыть начнут.
Он высоко поднял Васю, моряки подхватили мальчика и втащили в бронированный вагон. Донцов обернулся на сиротливо стоявшую Зину:
- А вам куда, гражданочка? Может, подбросим?
- Не по пути нам, мне в Ленинград.
- Почему так думаете - не по пути? А ну, садитесь, живо!
Зина заторопилась, подбирая узкую юбку и больно стукаясь голыми коленками о железные ступени отвесной лесенки. Она чуть не сорвалась, когда близкий взрыв вскинул кверху черные комья сырой лесной земли.
- Ну вот, так и есть, нащупали! - сказал Донцов, поддерживая Зину. Снова невдалеке ударил снаряд, но бронепоезд уже набирал скорость.
Точнее говоря, это была железнодорожная батарея. На открытых площадках стояли два тяжелых дальнобойных орудия, а на двух других расположилось до десятка легких зенитных пушек. Бронированным был только один вагон, тот самый, где находился командир и где сейчас Зина с Васей пили чай. Краснофлотцы радушно угощали необычных гостей всем, что только нашлось в их Запасах. Появились и печенье, и шоколад, и шпроты, а командир, порывшись в чемодане, извлек и положил на стол лимон. Все уже знали грустную историю молодой женщины. Старшина Донцов расспрашивал Васю:
- Откуда же ты топал, тезка?
- Из Алексеевки, от бабушки.
Вася сосредоточенно набивал рот булкой, обмакивая куски ее в масло, светившееся на дне банки, где только что были шпроты.
- А зачем в такое время ушел от бабушки?
- Умерла. - Мальчик вздохнул, перестал жевать, и крупные слезы скатились на кончик маленького носа. Губы задрожали. Вася снова заплакал, как тогда в лесу. Он отвернулся от еды.
Все принялись утешать мальчика. Показывали оружие, бинокль, кто-то принес ему штык от английской винтовки в лакированных ножнах. Вася успокоился лишь тогда, когда этот великолепный меч прикрепили к его поясу. Никто его больше не расспрашивал, но он, выдернув и снова вложив в ножны свое оружие, сурово сдвинул брови и сказал:
- Папу убило бомбой на паровозе. Папа был самый лучший машинист. Мама в речке утонула, когда мы от фашистов убегали. Я два дня шел к бабушке. А бабушка умерла... Я всех их убью!
Командир потрепал мальчика по голове:
- Будешь у нас жить, Василий Петрович. Краснофлотцем будешь. Донцов, обратился он к старшине, - завтра же экипировать хлопца. Перешить там что-нибудь, бушлат чтобы, бескозырка...
- А клеш? - сказал Вася.
- Ну, конечно, и клеш. Без клеша - какой моряк.
- Воздух! - крикнул снаружи наблюдатель.
Заревела сирена.
- Все наверх! - скомандовал командир, бросаясь к трапу.