Сегодня слишком много солнца, — мысли лениво текли в голове Верховного Жреца Непорочных. Глаза, скрытые круглыми очками из драгоценного гиацинта, рассеянно скользя над толпой, замечали, однако, все, что может оказаться важным. Скаах ан Хар мягко ступал по плитам древнего города, ритмично постукивая посохом, будто помечая каждый камень древнего города. Он жадно втягивал в себя будоражащие запахи Гавани, живописавшие всю картину этого энергичного места. Жрец легко мог бы пройти повсюду, закрыв глаза и ориентируясь лишь по оттенкам ароматов — смрадным или благовонным — не важно, и не запнулся бы нигде. Он наслаждался запахами. Это касалось и тех уединенных часов, когда он вкушал дивные блюда, приготовленные строго по его рецептам, или проводил время с юными эфебами, впитывая их свежесть. Он любил детей. Даже младенцы, которых приносили ему в мокрых тряпках, пахли восхитительно, источая присущий им телесный дух невинности, который не могла заглушить даже вонь загаженных пеленок.
Тонкие губы Жреца растянулись в улыбке предвкушения, и лунообразное добродушное лицо покрылось мелкими морщинками удовольствия.
Короткое рыхлое тело прикрывало скромное одеяние из ткани бурого цвета, подпоясанное грубой веревкой, как у служителей некоторых горных храмов, давших обет сурового аскетизма во славу Жизнедателя. Правда под колючей хламидой кожу ласкала сорочка из тончайшего прохладного шелка, а ступни нежились в мягких закрытых сандалиях из кожи новорожденного теленка. Голову Отца Непорочных прикрывала плоская красная шляпа с торчащей тульей и широкими полями. В их тени непросто разглядеть хринг над бровью — узор из пяти черных когтевидных полос — знак Высшего Просветленного Ордена. Но лишь завидев шляпу, жители Бхаддура немедленно отшатывались в стороны, стараясь избежать встречи с одним из самых влиятельных людей в Лааре.
Впереди него, дополнительно распугивая толпу, шли двое широкоплечих эдиров, позади — трое учеников-эфебов, четверо порхов, несущих крытый портшез, и трое стражей за ними. Юные эфебы двигались умело, привычно избегая наступить на тень Жреца — Верховный заклинатель не терпел прикосновений ни к телесной своей оболочке, ни к ее отражениям. Все знали, что если случайно коснуться тени высшего Просветленного или увидеть его отражение хоть в зеркале, хоть в грязной луже, то плач-не-плачь, ничего уже не поделаешь. Результат подобной беспечности порой оказывался не особо страшным — рука отсохнет за день-два, нога переломится, утроба загниет или баба плод скинет. Но случалось, доходило и до тяжелых последствий…
Все на свете бывает, а отчего и почему, ведомо только Светоносному Жизнедателю на небе и Скааху ан Хару на земле — могущественному носителю яджу — искры души Жизнедателя. И конечно — королеве Элмере Милостивой — представительнице древнего генуса, что обладала самой сильной яджу и могла дать укорот даже Верховному Жрецу… Только вот была Милостивая слишком милостивой, и слишком далека от дел земных, насущных. Их королева охотно переложила на широкие плечи своего супруга Готфрида Красного и повелела называть его Королем Лаара, хотя в его крови не водилось ни капли яджу.
Худородные, завидев Отца Непорочных, тут же пятились, кланяясь до земли. Презренные порхи, несущие на плечах портшезы знати, жались к стенам домов, освобождая путь и рискуя уронить своих господ. А высокородные нобили вели себя как жалкие худородные — прятали глаза и также низко кланялись, что доставляло Жрецу особое удовольствие.
Чуткий нос Скааха ощутил дразнящий запах печеных молодых орехов ниту, крупных с маслянисто-нежной мякотью цвета топленых сливок. Их продавала миловидная торговка с синей лентой в волосах. Увидев небольшую процессию, она, опустив глаза, тут же низко присела в ворохе юбок, почти упав на колени. Жрец остановился и нетерпеливо потянулся к самым большим орехам величиной с младенческий кулачок. Его гибкие пальцы, неожиданно длинные для такого низкорослого полного человека, казалось, не имели костей. Они зависли над плодами и по паучьи перебирали в воздухе, медля с выбором…
— Эти, дитя мое, — тихо сказал Скаах приятным бархатным голосом, так не вязавшимся с его нелепой внешностью, и указал на пять самых крупных и спелых. Девушка покраснела, схватила горячие орехи пальцами, затянутыми в перчатки из дешевого кружева, и, положив их в кулек, свернутый из розовой бумаги, подала важному покупателю, бросив на него короткий робкий взгляд. В Королевском порту уличные торговки занимались своим делом исключительно в белых кружевных перчатках, цена на которые равнялась их недельному заработку. При нарушении этого правила, работницы штрафовались и немедленно изгонялись. Не дожидаясь, пока воспитанник-эфеб швырнет на поднос мелкую монету, жрец вонзил редкие зубы в обжигающе горячую ореховую плоть, ни на миг не ощутив жара.
***
При приближении к Невольничьему рынку Скаах почувствовал приятное волнение, начиная покашливать и чаще сглатывать слюну. Войдя в ворота рынка, он вытянул в сторону руку, и один из эфебов привычно и ловко надел ему на кисть тонкую шелковую перчатку.
Около пяти десятков выставленных на продажу детей разного возраста и пола, толпились на невысоком помосте. Щиколотки у тех, что старше четырех лет, опутаны веревками, как у стреноженных лошадей — необходимая мера, поскольку самые шустрые и отчаянные не раз пытались сбегать, теряясь в толпе, а ловить их было хлопотно. Чаще на помост выводили маленьких порхов из дальних провинций Лаара. Сюда приходили покупать белокурых мальчиков из провинции Рхета с раскосыми темными глазами, синекожих, крепких как орехи, малышей Тейгу, рыжеволосых девочек-джаккиек, смуглых, созревших уже к десяти годам, южанок, и худеньких белобрысых девочек с полуострова Ильва. Весьма ценились крепкие подростки из сельской местности и выносливые рабы племен Умшигтая.
И здесь же в изобилии были представлены сироты, поскольку согласно Чистому закону, разработанному еще в эпоху Раздора, дети, потерявшие родню, сначала попадали в Детские гнезда, а оттуда — после сортировки — на Рынок порхов, где город продавал их всем желающим. Скаах ан Хар считал Чистый закон особо благоприятным для процветания страны, ибо решал сразу несколько важных задач.
Во-первых, таким образом Лаар приумножал количество порхов — основу бесплатной и неистощимой рабочей силы, во-вторых, освобождал себя от трат на содержание малолетних беспризорников, и в-третьих, на корню вырывал поросль, способную разрастись сорняками и с возрастом превратиться в зловонную и опасную смесь из воров, бандитов, заразных уличных девок и нищих. Кроме того, государство обогащалось, торгуя избыточным приплодом, который охотно приобретали иноземные перекупщики из соседних стран, где ценились маленькие дети. Правда, некоторым из мелких порхов везло, ведь постоянным покупателем сироток с давних времен являлся Орден Непорочных. Жрецы заботились о несовершеннолетних, отправляя их расти в свои далекие общины, где содержали особые приюты с духовным воспитанием.
Скользя взглядом по детским телам и личикам, Скаах указал подскочившему торговцу на десяток грудных младенцев, пищавших как котята в огромной квадратной корзине. Внимательно рассматривая голых малышей, Жрец подтянул перчатку и вдавил длинный палец в живот пухленькой годовалой девочки с кожей цвета апельсина и фиалковыми глазами. Ребенок захныкал, но Жрец продолжал мять детское тельце, умиротворенно улыбаясь и не обращая внимания на плач. Выражение его глаз было скрыто гиацинтовыми очками. Одобрительно кивнув, он отвернулся от остальных грудничков, поджав губы.
— Слабые и уродливые, — сухо выразил он неудовольствие торговцу. — Ты обещал добыть что-то редкое…
— Так это ведь товар скоропортящийся, Величайший из Дарующих свет, — затараторил крючконосый работорговец, разведя руками в низком поклоне. — Младенцы мрут как мухи, пока их довезешь… А ведь сколько средств идет, чтобы они выжили — и нянек берем, и козу держим — всю палубу изгадила, стерва рогатая, — захлебываясь слюной, объяснял торговец, спеша задобрить Просветленного.
Казалось, взгляд Жреца жег работорговца через багровые очки, и тот мелко подергивался. Скаах ан Хар прекрасно знал, что некоторых кормящих торговец уже продал, оторвав их от собственных грудников, которые сейчас вопили среди других. И это весьма прибыльно — за две — четыре недели плавания матерей заставляли кормить и своих малюток, и других детей до трех лет. Теперь молодух продали с двойной выгодой, ведь они уже носили в животах ублюдков, зачатых от кого-то из матросни, ежедневно навещавших невольниц. Правда матери еле держались на ногах — орава детей высасывала их досуха, а в перерывах между кормлениями, их пользовала вся команда. Но торговец знал, что делал, когда влил женщинам в глотки бодрящий напиток из какой-то дряни, изготовляемой на островах. Сутки-двое брюхатые порхи продержатся, а потом… потом уже никто не взыщет с него, если товар быстро испортится.
Трясущийся торговец стал заикаться и умолк, избегая глядеть в глухие омуты очков Жреца, и уставился на его хринг — длинные черные «когти», казалось, взбухали, шевелились и багровели. Верховный заклинатель был раздражен, однако его лунообразное лицо оставалось спокойным и доброжелательным, и вот он уже отвернулся, щелкнув пальцами. Мальчишка-эфеб небрежно бросил в корзину мокрого от пота работорговца монеты за приобретенный товар. Через четверть часа золотокожую девочку доставят в особняк Отца Непорочных, что находился рядом с королевским двором в Розстейнар — Верхнем городе.
В целом Скаах был доволен покупкой и собирался расположиться в портшезе, поднятом на плечи порхов, чтобы плыть высоко над суетящейся толпой… Но, неожиданно для себя, свернул в сторону площади Старого рынка, откуда неслись аппетитные ароматы. Он прошелся по кругу, наслаждаясь тишиной, образующейся вокруг него в шумном многоголосье, и уже дал знак порхам опустить портшез, и тут его глаз выцепил нечто привлекательное. Правда Жрец не успел отреагировать, остановить взгляд и поймать картинку, которая на миг коснулась восприятия. Это вызвало у него раздражение и зуд в носу. Он никогда ничего не упускал — время, деньги, людей, удовольствия и события… Резко сделав пару шагов назад, и заставив обескураженных эфебов почти ткнуться ему в спину, Скаах начал медленно поворачивать голову, принюхиваясь, шаря глазами и отыскивая упущенное.
Вот оно. Жрец задышал быстрее. Загорелый светловолосый мальчишка лет пяти держал в руке надкушенное спелое яблоко, к которому, пофыркивая от удовольствия, тянулся огромный темно-каштановый жеребец. Не отводя глаз от мальчика, Скаах принялся потирать друг о друга потные подушечки пальцев. Тонкий детский профиль на фоне темной блестящей шерсти, светлые волосы, перепутанные ветром с черными прядями конской гривы, пунцовая кожа яблока и белые молочные зубы. Рот Жреца наполнился слюной — как же он любил живописные сцены, пробуждающие аппетит, подобно дразнящим ароматам изысканных яств. Скаах не спеша приблизился к ограде, на которую вскарабкался мальчишка, и втянул ноздрями сплетенные запахи дикого зверя, детского пота, горячей кожи и брызнувшего сока яблока, лопнувшего в зубах жеребца.
Очнувшись, Скаах легко ударил посохом по запястью эдира, поспешившего протянуть руку, чтобы схватить мальчика за шиворот. Ребенок повернулся — у него были «пестрые» глаза — один — чистого синего цвета, другой — ярко-желтый, как светящийся на солнце медовый камень.
Очень интересный экземпляр.
***
Быстрый взмах слева и гневный храп жеребца, отвлек Бренна от поглаживания теплого лошадиного лба. Яблоко покатилось по булыжникам старого рынка, и Бренн настороженно уставился на добродушно улыбающегося чужака в красной шляпе, глаза которого прятались за очками цвета запекшейся крови. Взгляд сразу привлек когтистый хринг на бледном выпуклом лбу — ничего себе — Жрец высшего ранга! От человека душно пахло тяжелой сладостью, и Бренн невольно задержал дыхание, уставившись на висящий на шее чужака черный, глухой, без малейшего блеска, камень, оплетенный витками золотой проволоки.
Бренн вспомнил. Храфн тебя сожри — это же Верховный Заклинатель и Отец Непорочных в одном лице! И на глаза ему стараются не попадаться все — от худородного из Нижнего города до нобиля из Розстейнар.
А черный камень, как рассказывали старшие, усиливает его способность чуять испускаемую кем-то яджу.
А еще в Канаве говорили, что Жрец часто покупает детей, чтобы выдрессировать из них преданных слуг и учеников.
А еще ходили слухи похуже — мол, на самом деле, дети нужны Скааху для его ужасного пристрастия — он сдирает с них кожу своими противными, как белые черви, пальцами, и делает из них чучела, собирая жуткую коллекцию. И в его прекрасном и ужасном особняке, что рядом с королевским дворцом Розаарде, есть подземные залы, сплошь заполненные чучелами детей из разных земель и стран.
А младенцев Жрец самолично топит в больших стеклянных чанах с синюхой, и они там плавают голые с выпученными глазами.
А еще…
Дожив до пяти, Бренн изо всех сил хотел верить, что такие слухи — лишь увлекательные страшилки, навроде сказок про древнего короля Чарлога, что жрал детей, но сейчас ему вдруг стало зябко на жарком солнце. Чего хочет от него этот человек? Мышцы напряглись — он был готов удирать со всех ног.
Словно догадавшись о его панических мыслях, Скаах вдруг резко прижал Бренна к ограде, вдавив ему в живот навершие своего посоха, и доброжелательно улыбнулся, отчего круглое лицо, будто треснув, пошло длинными мелкими морщинками. Но улыбка показалась Бренну оскалом мордастой крысы, оголившей десны с редкими зубами, меж которых застряли кусочки жеванного ореха.
— Не шевелись, мальчик. Мне нужно как следует тебя разглядеть, — проникновенно зазвучал тихий голос, и Бренн замер, невольно вслушиваясь — как странно говорит этот противный человек, будто гладит кожу теплым мехом.
Приблизив круглое лицо и расширив ноздри, чужак вдруг, как собака втянул воздух, обнюхивая Бренна, отчего тот перепугался еще больше.
— Ты ведь хочешь орех? — Жрец протянул ему вкусно пахнущий плод, но его посох продолжал вгрызаться Бренну в живот, прижимая к жесткой изгороди. Жеребец за спиной всхрапнул и толкнул Бренна в плечо, требуя угощения, — это помогло сбросить оцепенение. Прикинувшись дурачком, Бренн кивнул и заканючил:
— Господин… Минрэй… Дяааденька, пустите, ваша палка… мне от нее больно…
Рядом с ухом раздался странный клокочущий смех, будто человек давился… — Палка, — повторил Жрец, обегая взглядом лицо и тело ребенка, — … какая невинность… — Чужак продолжал улыбаться.
— Назови свое имя, мальчик, имя твоих родителей, скажи, где ты живешь? — Чужак вдруг сам с жадностью откусил орех и снял очки — его круглые выпуклые глаза, темные и холодные, как пыльные камни, вперились в Бренна. Человек провел длинным влажным пальцем по его шее, и мальчик содрогнулся от гадливости.
— Разве ты не хочешь стать моим эфебом — учеником? Я помогу такому славному мальчику, как ты…
— Хочу… — послушно закивал Бренн, пытаясь собрать мысли в кучку, но получалось плохо.
— Замечательно, — одобрительно кивнул Жрец, сжимая ему предплечье, и вдруг больно ущипнул его за щеку, продолжая жевать орех и вдавливать посох в живот. Бренн вскрикнул, его затошнило. Ему было больно, был противен приторный запах и липкие прикосновения. Так щупают скотину и порхов, когда покупают, — мелькнула короткая мысль. Волна нарастающего страха вызвала дрожь.
Пока чужак растирал в пальцах его волосы и продолжал принюхиваться, прикрыв глаза, давление посоха немного ослабло… Сильнее втянув живот, Бренн рыбкой выскользнул из-под «палки» Жреца и спрыгнул в пыль. Резкая боль в виске подсказала, что выдранная прядь волос осталась в цепких пальцах чужака, но это ерунда — главное, он свободен…
— Не спеши, щенок! — Жесткая рука эдира схватила его за шиворот, не давая увернуться, и подтянула вверх.
— Гад, гад! — Вопль Бренна и ругань стража, которому он изо всех сил заехал башмаком по колену, вызвали раздражение Отца Непорочных. Он уже замахнулся посохом, чтобы ударить пытавшегося вырваться мальчишку, когда над изгородью показалась голова разгневанной лошади.
— Ииийяяааа! — Истошный вой Жреца разорвал будничный гомон и галдеж, висевший над Старым рынком — жеребец, дотянувшись до Скааха, вонзил длинные зубы в его плечо. Красная шляпа свалилась в пыль, обнажив вытянутый яйцом лысый череп. Ошеломленный телохранитель на миг отвлекся, и это подарило Бренну еще один шанс. Резко дернувшись, он оставил оторванный ворот в кулаке эдира и нырнул в толпу, затерявшись между широкими юбками, бочками, сапогами и тачками.
Он не видел, как Жрец ударил жеребца по лоснящейся шее своим посохом, лишь слышал страшное ржание. Этот крик смертельно раненного животного ожег Бренна не хуже крапивы, и он помчался еще быстрее, пытаясь найти самый короткий путь к лавке Ямси, где ждала мать. И уже не услышал тяжелого глухого звука, с которым огромная голова, отрубленная старым деревянным посохом, ударилась о землю, а замершее, как камень, туловище заливало все вокруг дымящейся кровью, хлещущей из разорванных артерий.
***
Бренн бежал, не оглядываясь, огибая прилавки, протискиваясь меж потными горячими телами. Сейчас он домчит до лавки, где его ждет мать, и все страшное кончится. Вот и она. Стройная, светлоглазая горожанка в сером платье со скромным вырезом и вьющимися каштановыми волосами, свободно заплетенными в косы, держала в руках игрушечный бригант с красными парусами, притягивая взгляды проходящих мимо мужчин. Но Кьяра не обращала на них никакого внимания, с беспокойством оглядывая толпу. Увидев бегущего сына, молодая женщина свела темные брови, сделав ему навстречу несколько шагов.
Бац! Подножка!
Бренн кувырком полетел вперед, споткнувшись о чей-то выставленный башмак. Ударился о булыжник, сел, растирая лоб, кривясь от досады и боли, но тут же вскочил, увидав злорадное лицо Гнусавого Джока. Вот урод! Он дернулся было к неприятелю, мечтая разодрать ненавистную рожу, но знакомая безжалостная рука, схватила его за волосы и резко вздернула вверх. Крича во все горло, Бренн забил ногами в воздухе, но мать уже была рядом. Сверкая желтыми кошачьими глазами, она ухватилась за руку эдира, повисая на ней всем телом.
— Пошла вон, хусра, — рявкнул тот, ударив Кьяру кулаком и разбив ей рот. Она упала на спину, ударившись затылком.
— Храфн поганый! — вопил Бренн, дрыгая ногами в воздухе. Продолжая держать беглеца за волосы, эдир вознамерился другой рукой перехватить его за ухо. Изогнувшись, Бренн вцепился в кожаный наруч на предплечье стража, и, подтянувшись, укусил его за твердый, будто деревянный, мизинец. Эдир зарычал, швырнув его на камни, и тут же в воздухе взметнулась цепная плеть. Глухой свист — острая боль прожла лицо Бренна — зазубренные костяные звенья разорвали щеку. Он надрывно кричал от боли и ужаса, глотая кровь. А эдир уже с яростью хлестал цепью Кьяру, пытавшуюся прикрыть собой сына, нажимая огромной ногой на ее спину и не давая подняться.
Вдруг рука с плетью беспомощно повисла, — рядом, странно покачиваясь с носка на пятку, стоял Верховный Жрец. Багровые стекла очков вперились в захлебывающегося рыданиями окровавленного Бренна. Добродушие сползло с лунообразного лица Непорочного, как змеиная кожа. Его очки скользнули по Кьяре и уперлись в лицо телохранителя. Коричневая кожа охранника стала серой, покрывшись крупными каплями пота. Это было странно — вооруженный верзила пятился от полного низенького человека, ссутулившись и сжавшись, будто желая превратиться в мышь.
— Ты изгадил хороший материал, — холодно сообщил Жрец, раздувая ноздри, — и испортил мое доселе замечательное настроение. — Он с брезгливостью и раздражением перевел взгляд на лицо Бренна, изорванное ударом цепной плети.
— Теперь этот уродец ни на что не годен.
— Женщина, — Скаах развернулся и вдавил посох в ямку на шее Кьяры, отчего та стала задыхаться, — за нападение на стража Непорочных, ты будешь сурово наказана, после чего тебя продадут, как презренную порху. Твое отродье, — добавил он, не глядя на дрожащего Бренна, — отдадут на воспитание в Детское гнездо.
Дальше Бренн помнил только отдельные фрагменты — отчаянье в глазах матери, которую волок за косы эдир, едкий запах пота из волосатой подмышки телохранителя, который тащил его на широком плече, жестко стиснув ему голову, и ликующее лицо Гнусавого Джока, обхватившего обеими руками его чудесный бригант с красными парусами.
***
До Этого Дня у Бренна было всего два больших страха — он боялся здоровенных, склизких сороконожек, завезенных в столицу на торговых судах с Тейгу, и, чего уж врать, — боялся гнусавого верзилу Джока с приятелями.
Но к закату Этого Дня в нем разрослись два других, неведомых ранее мерзких чувства — пробирающий до дрожи ужас перед Непорочными и укоренившийся страх превратиться в ничтожного порха. Так же, как в один миг превратилась в порху его мать, рожденная свободной подданная Красного Короля. Вертясь на жесткой постели среди множества других сирот, и глядя, как в зарешеченном окне угасает день, Бренн не мог заснуть, и не только потому, что глаз и щеку разрывала острая дергающая боль, — он страшился увидеть во сне доброе круглое лицо человека в красной шляпе.
До Этого Дня у него было три серьезных больших желания. Он хотел владеть почти настоящим игрушечным парусником, стать знатным мореходом, как его отец, и каждый день съедать по куску сочного медового пирога, который продавали в пекарне на углу. К рассвету следующего дня Бренн возжелал лишь одного — могущества Непорочных. Яджу — это власть. Это возможность покарать врагов и спасти близких, стать сказочно богатым и внушать ужас.
А еще внутри его сердца поселилась ненависть.