- Мы и писали и звонили, Николай Семенович, - с тупой обреченностью твердит Глебовский. - И толкачей посылали. Половину оборудования мы все-таки выбили... - Глебовскому приходится туго, шрам на щеке потемнел, тем не менее он отбивается довольно успешно.
Мне определенно нравится главный инженер Глебовский. Я даже готов простить ему его канцелярит. Сразу видно - это знающий, полевой человек, его не так-то просто сбить с панталыку. Но в то же время я прекрасно понимаю, что человек, которого вызвали в народный контроль, не может быть правым. В народный контроль зря не вызывают. И прежде чем началось сегодняшнее заседание, вопрос долго и тщательно прорабатывался. Инспекторы проверяли работу завода, выслушивали мнения заинтересованных сторон - и вот сейчас идет публичное разбирательство, которое и должно выявить конкретных виновников.
Пока же факты против главного инженера: правительственное решение не выполнено, шрифтов из пластмассы нет.
- Итак, товарищ Глебовский, судя по вашим словам, во всем виноваты райисполком и механический завод? - председатель доволен своей репликой и обводит глазами членов комитета, чтобы проверить их реакцию. - Это они не освободили для вас общежитие, это они не поставили вам термопластавтоматы. А в чем же ваша вина?
Вопрос поставлен в упор.
Глебовский медлит с ответом.
14
- Послушай, Валентин, что сегодня с тобой происходит?
- Ничего особенного, Оленька, просто устал немного на работе - и все.
- Я же вижу по твоим глазам - что-то случилось. Пришел с работы - не поздоровался. На Светочку не посмотрел. Я приготовила на ужин любимые пироги с капустой - ты даже не заметил.
- В самом деле, какие замечательные пироги. Ты у меня просто молодец, Олюша.
- Почему ты разговариваешь со мной, как с ребенком? Почему ты не хочешь рассказать мне, что случилось?
- Очень вкусные пироги. Налей еще чашечку чая...
- Валентин! Я запрещаю тебе разговаривать со мной в таком тоне.
- Повторяю тебе, Оленька, ничего не случилось. На работе все в порядке. Послезавтра суббота. Поедем на дачу. Возьмешь купальник, будем купаться. Я люблю смотреть на тебя, когда ты в купальнике.
- Не заговаривай мне зубы. Я все равно все вижу по твоим глазам. Но если ты не хочешь разговаривать со мной - твое дело.
- Ольга, что ты делаешь? Зачем ты лезешь в мой пиджак? Я запрещаю...
- Ага! Вот оно что. Вот, оказывается, в чем дело. Тебя вызывают в эту ужасную организацию...
- Ты говоришь это таким тоном, словно не телефонограмму прочитала, а записку от любовницы.
- Валентин. Скажи мне честно. Это очень серьезно?
- Просто очередная неприятность по работе, я не хотел волновать тебя...
- Не пытайся меня утешить. Опять ты хочешь обмануть меня. Ты ведь главный... У тебя много завистников - я знаю.
- Ну хорошо. Только успокойся. Садись сюда, мой домашний контроль. Обо всем доложу.
- Только не пытайся что-либо скрыть.
- Эта история опять из-за той же дурацкой пластмассы. И все можно объяснить очень просто: нам, то есть заводу, невыгодно выпускать новые шрифты...
- Я понимаю - опять эти тонны. Так и скажи об этом на своем контроле. Рубани правду-матку.
- Понимаешь ли, Оленька, прямо нельзя. Когда говоришь с женою, то правду-матку можно. А там, наверху, не любят, когда вину сваливают на других. Им важно найти стрелочника. И в данном случае - стрелочник это я.
- Тебя могут снять с работы?
- Не думаю. Сейчас не те времена. Ну, проработают, накачают... Теперь это называется - профилактика.
- Нет-нет! Все равно ты должен оставаться принципиальным и выложить им все. Я за то и люблю тебя, что ты всегда борешься за правду.
- Вот видишь, какая ты у меня умница. И поэтому ты должна меня понять: я же не могу так прямо и заявить: "Мы не делаем, потому что нам это невыгодно". У меня тогда партийный билет потребуют выложить.
- Неужели может дойти до этого? Ты меня пугаешь.
- Нет, до этого еще далеко, я уверен. Разве я виноват в том, что у нас такая система планирования? Мы с директором все обсудили... Всю линию поведения.
- Но у нас не любят объективных причин. Они их боятся. Недаром было сказано - субъективизм.
- Оленька, прости меня. Конечно же я должен был сразу рассказать тебе обо всем. Ты у меня настоящая жена главного инженера. Вот поговорил с тобой - и на душе легче стало.
- А на дачу мы все-таки поедем. И я надену твой любимый купальник...
15
12.05.
- Почему же вы не отвечаете, товарищ Глебовский? Я готов повторить свой вопрос - в чем ваша вина?
Глебовский наконец принял решение.
- Наша вина в том, - твердо говорит он, - что мы не сумели вовремя добиться решения этих вопросов.
- Только и всего? - Воронцов сильно удивлен. Карандаш встал торчком. Вы слышали, товарищи члены комитета? И, кажется, это было сказано на русском языке?
Но Глебовский упрямо стоит на своем. Волевой и упрямый, что правда, то правда.
- Да, я готов повторить это. Я сказал то, что думаю и что есть на самом деле.
- Хорошо, товарищ Глебовский. В таком случае разрешите мне помочь вам с ответом.
- Я сказал все, что мог. Разрешите мне идти? - Похоже, Глебовский чего-то недоговаривает. Интересно, каким он был на фронте? Там, наверное, рубил напрямую. Я хорошо понимаю Глебовского: тоже когда-то был молодым и дрался за принципы. А сейчас и я научился дипломатничать. Время идет, и все мы потихонечку, незаметно для самих себя становимся центристами...
Но Воронцов еще не собирается торжествовать победу. Глебовскому уготовлен новый сюрприз.
Время 12.15. Жара густеет по углам. Похоже, что в повестку дня мы не уложимся. Хорошо еще, что перекальных ламп не зажигают. Осветитель по-прежнему скучает в углу.
- Подождите, товарищ Глебовский. Сейчас мы послушаем выступления других ораторов. - Воронцов заглядывает в бумажку: - Слово имеет товарищ Анисимов.