- А что, паничок, чай пить будете?
- Чай? - спросил учитель и запел:
Чай, чай,
Примечай,
Куда чайки летят!
Бабка, обхватив руками щеки, начала смеяться.
- Смешной вы, паничок, ей-богу... Ах, пускай бы вы здоровеньки были!
- А знаешь, бабка, что я надумал?
- Бог вас знает, паничок.
- В это воскресенье, бабка... Там никого нет? - тихо и таинственно кивнул наставник в сторону кухни.
- Нету, паничок! - тихо ответила бабка, приготовившись услышать что-то весьма интересное.
- Так вот, бабка, даже не в воскресенье, а в субботу на ночь надумал я поехать в гости к тому паничу!
- А я, паничок, думала, что вы скажете о другом, - сказала, смеясь, бабка. - Почему же, паничок, не поехать? Известно, соберетесь...
Дверь в кухню стукнула, и туда кто-то вошел.
- Это, должно быть, бабка, к тебе кто-то лечиться пришел.
Бабка быстро повернулась и в дверях встретилась с Чэсем.
- Папка просил, чтобы вы зашли к нам, - проговорил Чэсь Лобановичу.
- Хорошо, Чэсь, я сейчас приду. У вас там, может, кто-нибудь есть?
- Пан Суховаров с разъезда.
- Ах, Чэсь! Как же это ты такую штуку мне в школе отколол? - вспомнил Лобанович, как Чэсь, сидя на уроке славянского языка, скрутил бумажку трубочкой и засунул ее в ухо Кондрату Круглому.
Чэсь опустил голову в знак признания своей вины и стоял так, понурившись.
- Не делай ты, братец, так никогда.
Чэсь вышел. Немного обождав, вышел и Лобанович.
За столом у подловчего сидел помощник начальника разъезда Суховаров, неженатый, еще молодой хлопец, одетый в парадный мундир; он покручивал свои черные усики. На диване против него сидела Ядвися в красивой красной кофточке, которая очень ей шла. Ее черные пышные волосы были перехвачены красной лентой. Ядвися выглядела очень интересной. Темные глаза ее с длинными ресницами словно рассыпали лучи, искрились неподдельным весельем.
Лобанович подошел к ней и поздоровался. Ядвися познакомила его с помощником и спросила:
- Что это вас не видно?
- А я, видите ли, немного закопался в школе...
- Представляю, какое это удовольствие сидеть весь день с деревенской детворой! Натаскают лаптями грязи, дух тяжелый, - проговорил Суховаров.
- Пан Лобанович влюблен в свою школу, - сказала Ядвися.
- А может быть, в вас, панна Ядвига? - спросил помощник и вскинул на нее свои оловянные глаза.
Видно было, что помощник хотел один завладеть вниманием Ядвиси, а учителя оттереть. Он считал себя очень интересным кавалером, с которым учителю тягаться никоим образом нельзя.
- О нет! У пана Лобановича есть более счастливая, чем я.
Одно мгновение Ядвися помолчала, как бы сильно опечаленная, но из глаз у нее так и сыпались искры смеха.
- Пан Лобанович отдал сердце своей бабке!
Сказала и залилась самым веселым, сердечным смехом. Смеялись также и маленькая Габрынька и Суховаров. Смеялся и пан подловчий, вошедший в этот момент к гостям.
А Ядвися еще добавила:
- Сядут с бабкой возле стола и воркуют до самой полуночи.
"Однако же ты охотница посмеяться", - подумал учитель и также шутливо ответил:
- Ну что ж, любить молодую и красивую каждый сумеет, а вот влюбиться в старую - это уже другое дело.
- Так, так, - сказал Суховаров, - для этого надо иметь особый талант.
- У пана Лобановича и есть этот особый талант, - промолвила Ядвися.
- Что это, паночку, она к вам прицепилась? - спросил подловчий.
- Не знаю, - ответил Лобанович. - На свете, дорогой сосед, так бывает: кто кого любит, тот того и чубит.
- Ха-ха-ха! - засмеялся пан подловчий. - Что, Ядвиська, получила?
А Ядвися как ни в чем не бывало спокойно, даже серьезно, спросила:
- А разве бабка таскает вас за чуб, пане учитель?
- Браво! Браво! - захлопал в ладоши помощник.
Баранкевич громко засмеялся.
- Так вас, пане учитель, бабка за чуб таскает? - спросил он, не переставая смеяться.