- Жарь яичницу!
- Дай же поздороваться с людьми! - весело проговорила Ольга Степановна.
На ее лице светились подлинная радость и дружелюбие. Она помнила, как Лобанович забавлял ее маленького сына Леню и рассказывал ему такие интересные сказки, что мальчик часто вспоминал и спрашивал про дядю Андрея.
- Ну, как вы живете? - спрашивала она гостей. В ее голосе слышались искреннее сочувствие и тревога.
- Да живем так, что дай боже: то скоком, то боком, часом с квасом, а порой с водой, - ответил Лобанович.
Янка добавил:
- Мы люди беззаботные, для добрых дел пригодные, хлопцы веселые, хоть пятки наши голые. Ни о чем не тужим и царю не служим.
Тарас Иванович замахал руками: так говорить небезопасно, - но громко засмеялся.
- Раешник, настоящий раешник! - похвалил он Янку, а тот признался:
- Мы с Андреем поделили роли, он начинает, а я подбрехиваю, и у нас выходит складно.
- То, что вы веселые и ни о чем не тужите, очень хорошо, но всего говорить вслух не стоит, - добродушно заметила Ольга Степановна.
- Иди, иди, жена, возле сковороды да возле буфета походи, - повторил свою команду Тарас Иванович.
Ольга Степановна вышла. Хозяин и гости перешли в кабинет.
- Ах, голубчики мои! Так вот оно как! - продолжал бурно выражать свою радость Тарас Иванович, однако заметно было, что он чувствовал себя как бы связанным и настоящей бури, свойственной его характеру, но получалось.
- А скажите, Тарас Иванович, что говорят про нас в вашей среде, как расценивают самый факт нашего неудачного собрания? - спросил Лобанович.
- Какая тут среда! - возмутился Тарас Иванович. - Умные люди сочувствуют вам, дураки, прохвосты охаивают, а более хитрые и подлые молчат. Да знаете ли вы... - вдруг перешел он на новую позицию. - Только, хлопцы, молчок! - понизил он голос. - На вас донес наш гад, волостной старшина Язеп Брыль! Сам лично ходил к становому приставу с доносом! А как он узнал? Многие из молодых учителей, участников собрания, не считали нужным держать язык за зубами... Только, братцы, ша! Никому ни гугу, ни звука о том, что я вам сказал!
Друзья переглянулись.
- Тарас Иванович, мы - могила! - заверил Широкого Лобанович.
В кабинет просунула голову Ольга Степановна.
- Прошу к столу! - проговорила она.
- Пойдем!
Тарас Иванович торжественно повел гостей в столовую. На аккуратно накрытом столе лежали приборы, стояли чарки, бутылка наливки, ветчина и объемистая сковорода с яичницей и крупными сочными шкварками.
- Да не оскудевает рука дающего! - проговорил Янка.
Выпили по чарке, по другой, повеселели. Завязался разговор о Панямони, о панямонских людях, о новостях. Выяснилось, что Тамара Алексеевна вышла замуж за Найдуса, и таким образом на горизонте "неба Италии" погасла одна звезда. Зато появились три новые. В местечко приехал ветеринарный фельдшер Адам Игнатьевич, а с ним две взрослые дочери. За старшей увивается Базыль Трайчанский. Есть и третья, Аксана. Ничего девушка, хоть и дочь урядника. Выяснилось также, что сегодня у Адама Игнатьевича день рождения и что Тарас Иванович с Ольгой Степановной приглашены на ужин. Тарас Иванович в предчувствии "банчка" после наливки пришел в экстаз.
- Пойдем к Адаму Игнатьевичу! - загорелся он, обращаясь к гостям. - Там будут не только рады вам, вас на руках носить будут!
В доказательство этих слов на пороге появился Есель с письмом - Адам Игнатьевич приглашал еще раз Тараса Ивановича с женой и с гостями.
XII
По малолюдной улице Панямони степенно шествовали Тарас Иванович с Ольгой Степановной и наши приятели. Запорошенная свежим снегом улица была уже утоптана и укатана ногами пешеходов, полозьями саней и конскими копытами. Окна вдоль улицы были плотно закрыты ставнями.
Компания шла не торопясь, изредка перебрасываясь короткими фразами. Лобанович молчал и думал свою думу. Много уплыло дней с той весенней поры, когда он с Садовичем заходил в Панямонь. Не так давно пришло от него письмо из Балтиморы. Как он там живет, Садович не пишет; видно, не очень сладко. Об одном только сообщает - ходят вместе с Ничыпаром на какие-то курсы, чтобы изучить английский язык.
Мало что изменилось в Панямони за это время. Тот же шумный и еще более толстый Тарас Иванович, те же вечера местечковой так называемой интеллигенции с бесконечной картежной игрой, тот же Есель с его прежними обязанностями. Чем живут здесь люди? О чем они мечтают?
Глядя на еле заметные пучки света, проникавшие сквозь щели ставней, Лобанович думал, как тускло и скупо пробиваются на свет из непроглядного мрака мысли здешних людей. В чем же их радость и счастье? В затхлой тишине, в неподвижном покое, напоминающем стоячую воду тихих заводей, покрытую тоненькой пленкой плесени. Какие же нужны грозы и громы, чтобы всколыхнуть эту тишину и пробудить человеческие мысли, чувства, стремления! Пытался пробудить местечковых обывателей доморощенный редактор Бухберг, но его запрятали в сумасшедший дом, хотя он сумасшедшим, может, и не был. А вот шкурники, паразиты, доносчики вроде этого Язепа Брыля процветают. Вспомнились Лобановичу такие же пустые вечеринки в Хатовичах, в Верхани. Как же они похожи одна на другую! Старая знакомая песня на тот же заплесневелый лад. Противна вся эта музыка!..
Появление гостей во главе с Тарасом Ивановичем в доме Адама Игнатьевича особого впечатления не произвело. Правда, некоторые из присутствующих с удивлением и даже недоумением окинули взглядом бывших учителей, словно они пришли с того света, но тут же принялись за свои дела, как очень занятые люди: одни играли в преферанс, другие - в "шестьдесят шесть", а третьи просто сидели и болтали. Среди игравших в преферанс Лобанович увидел и того старого, длинного, как жердь, урядника, который схватил протокол со стола во время неожиданного налета на школу в Микутичах. Урядник сделал вид, что не заметил учителей.
Хозяин дома увлекся игрой в "шестьдесят шесть" и напряженно обдумывал свой ход. Это был черноволосый человек лет пятидесяти, интеллигентный с виду, напоминавший провинциального адвоката. На мгновение он оторвался от игры, чтобы выслушать от Тараса Ивановича поздравления, поздоровался с бывшими учителями, после чего снова сел на свое место. Тарас Иванович скорчил презрительную гримасу, остановившись возле игроков.
- Играть в "шестьдесят шесть" - все равно что блох ловить.
- На все будет свое время, - наставительно заметил уже известный нам сиделец Кузьма Скоромный.
Женщины - правда, их было не так много - занимали позицию в другой комнате, а некоторые из них помогали хозяйке накрывать стол.
Лобанович окинул взглядом присутствующих. Почти все они ему были уже известны. Из старых знакомых не хватало только Язепа Брыля и Миколы Зязульского. Базыль Трайчанский тотчас же вынырнул из той комнаты, где сидели женщины. Он был такой же добродушный, обходительный, как и прежде, приятная улыбка не сходила с его лица; по-прежнему склонял он голову то на одну, то на другую сторону, вскидывал то один глаз, то другой. Новое заключалось только в том, что на этот раз лицо Базыля сияло радостью. Он очень приветливо поздоровался с Лобановичем и с Янкой Тукалой. О том, как живут изгнанные из школ учителя, он счел тактичным не расспрашивать.
- Ну что же, Базыль, каменный дом есть, а души этого дома нет.
Базыль Трайчанский понял, на что намекает Янка Тукала. Он просветлел еще больше и еще ласковее и приветливее улыбнулся. Ему приятно было услышать напоминание о необходимости сделать в своей жизни тот важный шаг, без которого жизнь человека не является полной, при этом перед его глазами встал образ Надежды Адамовны, которая была здесь, за дверью. Но признаваться в своих сердечных делах Базыль не хотел. Он только взял Янку под руку, кивнул головой Лобановичу и сказал:
- Пожалуйста, пойдемте! Познакомлю с девушками, а заодно поздороваетесь с женщинами.
Соблюдая этикет, Базыль подвел друзей сначала к жене Кузьмы Скоромного, как самой старшей. Это была с виду неинтересная и сердитая женщина. Может, настроение ей портило то обстоятельство, что у нее было много дочерей, таких же белобрысых и курносых, как сама она, и ни одна из них еще не вышла замуж. Павлина Семеновна свысока взглянула на Янку и его приятеля - пользы с них для нее нет, - но подала руку. Жена дьячка Помахайлика также поздоровалась с молодыми учителями сухо; внимательно посмотрела на них, чтобы лучше разглядеть "забастовщиков", а затем шепнула Павлине Семеновне:
- А они ничего себе хлопцы!
Павлина Семеновна так же тихо ответила:
- Голодранцы, да еще, может, острожниками будут!
- Ну, это еще как бог кому определит, - заметила покорно жена дьячка.
Чуткое ухо Янки Тукалы подслушало разговор женщин. Он галантно поклонился жене дьячка.
- Вашими устами говорит премудрость. Пусть будет по вашему слову!
Женщины немного растерялись и не знали, что ответить.
Базыль же направился с бывшими коллегами дальше. Девушки - их было три - сидели тесным кружком за столиком. То одна, то другая, то третья поднимали украдкой свои глазки на хлопцев.