- Надежда Адамовна, Мария Адамовна Смолянские, - называл Базыль сестер, представляя им по очереди Лобановича. - Будьте знакомы и не чурайтесь друг друга, - сказал в заключение Трайчанский, переходя на веселый, шутливый тон, но остроумные шутки ему не удавались.
Аксана познакомила Янку с сестрами Смолянскими и сама познакомилась с Лобановичем. Это была белесая высокая девушка. Лобанович окинул ее коротким взглядом: ее портрет, нарисованный Янкой, вполне соответствовал действительности.
- Садитесь, посидите, пожалуйста, с нами, - проговорила Надежда Адамовна густоватым, немного даже сиплым голосом.
Из трех девушек она показалась Лобановичу самой миловидной. Черты лица довольно крупные, глаза карие, добрые. Маня была не похожа на сестру; в ее серых глазах блуждал веселый, шаловливый огонек. Вообще же все три девушки производили хорошее впечатление, и каждая из них по-своему была привлекательной. Бросая изредка взгляд на Аксану, Лобанович вспоминал ее отца, старого долговязого урядника, который коршуном налетел на протокол. Не верилось, что она дочь этого злого кощея.
- Почему вы так редко бываете в нашем местечке? - спросила учителей Надя.
- Часто бывать здесь нам небезопасно, - ответил Лобанович, придав своему лицу сугубо серьезное выражение.
- Почему? - заинтересовались девчата.
Аксана, как показалось ему, с некоторой тревогой ждала ответа.
- Быть в Панямони и не увидеть вас, трех граций, панямонских красавиц, было бы преступлением с нашей стороны, - пошутил Лобанович.
- А увидеть вас два-три раза - значит и сердце оставить в Панямони, подхватил Янка Тукала.
Девушки немного смутились, а затем рассмеялись.
- Ну и что же такого? - лукаво блеснула серыми глазами Маня.
- Вам, конечно, все равно, наши страдания не тронут вас, а каково будет нам, бедным "огаркам"? - с напускной печалью проговорил Янка.
- А вам откуда известно, как отнесемся мы к вашим страданиям, если бы они действительно были? - спросила Аксана, и на ее щечках выступил болезненный румянец.
- Случайно я услыхал, - заговорил Янка, - как здесь одна женщина сказала по нашему адресу: "Голодранцы, да еще, может, острожниками будут".
Аксана опустила глаза. Румянец еще ярче вспыхнул на ее щеках.
- Так могла сказать глупая и злая женщина. Плюньте на нее, - сказала она.
Дальнейший разговор прервала хозяйка. Лобанович подумал, что если Надя доживет до ее лет, то словно капля воды на каплю будет похожа на мать.
- Прошу к столу, - пригласила она гостей.
Для хозяев, к которым приходят гости, немалая забота усадить их за стол. Гости обычно толкутся некоторое время, не торопятся, стараясь соблюсти приличие, пока хозяин либо хозяйка не возьмут под руку гостя или гостью и не посадят на более почетное место. Тогда уже остальные, соблюдая этикет, размещаются сами.
По соседству с хозяином сели Тарас Иванович, Найдус - Тамара Алексеевна не могла прийти, - Кузьма Скоромный, урядник. Базыль Трайчанский сел в уголке с девушками и бывшими учителями.
Тарас Иванович поднял тост за здоровье хозяина.
- Господа, внимание! - зычным голосом воскликнул он, поднявшись с места и высоко держа чарку. - Наша дружная семья панямонской интеллигенции пополнилась новым выдающимся членом - Адамом Игнатьевичем, человеком высокоинтеллигентным, можно сказать профессором от ветеринарии, высокогуманным, ибо еще в святом писании сказано: "Блажен муж, иже скоты милует". Это первый человек, который возглавляет у нас ветеринарию. Так выпьем же до дна за Адама Игнатьевича и пожелаем ему успеха, здоровья и многих лет жизни.
Дружно выпили за хозяина, потом за хозяйку, за хозяйских "ясных звездочек" - дочерей. Выпили и за Базыля Трайчанского, за увеличение населения в его каменном доме. С каждой чаркой гости веселели, а разговор становился все более и более шумным. От первоначальной степенности, с которой гости садились за стол, не осталось и следа. Все шумели, кричали, хохотали, отпускали не совсем пристойные шутки, поднимались со своих мест, подходили к тем, кто сидел дальше, чокались, выпивали, высказывали друг другу самые горячие чувства.
Первым подошел к девушкам, с которыми сидели Базыль и наши приятели, Тарас Иванович. Здесь было особенно оживленно и весело. Шутки и самый искренний смех не умолкали ни на минуту. Особенно разошелся Янка Тукала и совершенно затмил Базыля, словно того здесь и не было.
Тарас Иванович чокнулся.
- За наших красавиц! - сказал он. - Судьба не обижает нашу Панямонь и посылает таких краль, как Надежда и Мария Адамовны, как дорогая Аксана Анисимовна. Так пусть же здравствует красота, пусть цветет молодость! Широкий сделал оговорку: - Правда, Базыль Антонович уже вышел из круга молодости, но дать жару еще может.
Тарас Иванович долго не задержался, его больше интересовал "банчок", который уже готовился. Когда гости встали из-за стола, к Лобановичу подошел урядник и сел рядом с ним, приветливо поздоровавшись.
- Вы, вероятно, думаете обо мне как о злом полицейском служаке? Что поделаешь, такова наша служба, на свете жить надо. И не мы сами, надо вам сказать, надумали накрыть вас в Микутичах: со стороны нам подсказали, а наша обязанность - выполнять. Вы думаете, - продолжал старый урядник, - я не видел, как вы, сидя на диванчике, щипали какую-то недозволенную рукопись? Она, может, хуже, чем ваш протокол. А я и пальцем не пошевельнул, чтобы вам помешать.
- Значит, у вас зоркий глаз, а ваше сердце не совсем одеревенело, заметил Лобанович.
Урядник счел, что человеческий долг им выполнен, и присоединился к группе картежников.
Девушки на прощание долго пожимали руки "огаркам".
- Если бы все были такие, как вы! - с некоторой грустью сказала Надежда. - Не забывайте нас.
XIII
Наступало время весеннего бездорожья. Глубокий снег оседал и чернел, а под снегом прибывала вода. В небе, словно серебряные колокольчики, звенели жаворонки. Немного запоздалая, но дружная весна все быстрее входила в силу.
Лобанович узнал от учителя столбуновской школы, что экзамены назначены на пятое апреля, - для подготовки осталось всего три недели. Эта весть взволновала и в то же время обрадовала трех учеников Лобановича, которые собирались сдавать экзамены за курс начальной школы. Недели две они старательно повторяли пройденное за зиму, писали диктовки, упражнялись в грамматическом разборе, решали задачи. Наконец учитель дал им передышку и время разобраться самим в тех вопросах, которые казались им наиболее трудными.
Незаметно пролетело время, и настал день экзаменов. Лобанович заранее прибыл с учениками в столбуновскую школу, чтобы они освоились в новой для них обстановке и чувствовали себя более уверенно и смело. На этот раз Лобанович, как бесправный учитель, сидел далеко от стола экзаменаторов в качестве постороннего и пассивного наблюдателя. Его учительское сердце ощущало какую-то неясную обиду. Зато его ученики счастливыми возвращались под вечер домой. На радостях они выпили пива, и Тодор Бервенский, идя, пел песни хрипловатым, словно у молодого петушка, голосом.
Родители учеников добросовестно расплатились с учителем, а сам он поделился своим заработком с Владимиром, чьим хлебом он все это время кормился. Несколько десятков заработанных рублей казались сейчас Лобановичу значительным капиталом, обладая которым можно веселее заглядывать в будущее. И все же сердце точила тревога: а что будет дальше? Оставаться в этой глухой Смолярне, где заработки кончились, сидеть на хлебах у брата, который сам не имел вволю хлеба, Лобанович не мог. Нужно было собирать пожитки и перебираться в другое место. Вот только бы подсохли дороги.
Но в дорогу пришлось двинуться раньше, чем просохла земля. В Смолярню неожиданно пришел Янка.
- Сам бог посылает тебя ко мне! - радостно встретил приятеля Лобанович. - И как это ты отважился в бездорожье пуститься в путешествие?
- Для смелых людей нет бездорожья! - гордо заявил Янка. - Но зачем это богу вдруг потребовалось посылать меня к тебе?
- Стою, брат, я на росстанях. Один этап моей жизни закончился, нужно куда-то двинуться, а куда - не знаю. Вот почему я и рад посоветоваться с тобой, - признался Лобанович.
- А что здесь долго думать, куда двинуться! Иди - и все. Для того я пришел к тебе, чтобы отправить тебя в дорогу, - в словах Янки зазвучали серьезные нотки.
- О какой дороге говоришь, Янка?
Вместо ответа Янка достал из кармана письмо, присланное Владиком Сальвесевым через одного надежного человека. В письме говорилось о засульской учительнице Фидрус. Она сообщила инспектору народных училищ, что ее приглашали в Микутичи на учительское собрание. Владик настойчиво просил переговорить с этой учительницей и как можно скорей, чтобы она отказалась от своих слов, а нет - то и постращать. И эта обязанность возлагалась на Янку и Андрея.
- Ну, так что скажешь? - спросил Янка.
- Какому же дурню пришло в голову приглашать на собрание эту глупую сову? - возмутился Лобанович. - Уже одна ее фамилия чего стоит.
Янка виновато опустил глаза.
- Да, в этом деле есть и моей глупости частица, - признался он.