Христос воскрес
Сын божий.
Лобанович:
Сбросьте, девчата, стесненья ярмо!
Янка:
Сегодня целовать вас нам право дано!
Все:
Помоги, боже,
Пошли нам, боже,
Христос воскрес
Сын божий.
Песня наладилась, и теперь уже все пели ее с увлечением.
Привет вашей хате, дядька Тарас!
Не жалей горелки нам и колбас!
Под Тарасом подразумевался Тарас Иванович Широкий. С него ватага учителей решила начать свои визиты. Последний куплет имел и такой вариант на случай, если придется зайти с поздравлением к Базылю Трайчанскому:
Живи и красуйся, Трайчанский Базылек!
Вейся возле Наденьки, как мотылек!
Для сидельца Кузьмы Скоромного был сложен особый куплет:
У Кузьмы Скоромного дом как сад.
Как цветов весенних, в том саду девчат.
Составители песен не обошли также и урядника, схватившего протокол во время налета на квартиру Садовича:
Есть в Панямони урядник-кощей,
Но мы не откроем его дверей.
Не забыли волочебники и волостного старшину Язепа Брыля, донесшего на учителей земскому начальнику:
Есть в Панямони Брыль-старшина,
У него щенок есть - честь им одна!
Заканчивалась волочебная песня так:
Что ж? Кончаем песню, ведь кончать пора.
Добрым панямонцам возгласим "ура"!
Песня еще больше подняла веселое настроение волочебников. Некоторые куплеты ее вызвали дружный смех. Составителей песни - Андрея Лобановича и Янку Тукалу - не один раз по-дружески награждали словами одобрения:
- А, чтоб вам пусто было!
Были, правда, и критические замечания. В роли критика выступил Милевский Адам:
- Ну, какие там у Кузьмы Скоромного весенние цветы! Да его дочери просто чучела!
Против такого оскорбления известных панямонских барышень восстал Янка Тукала:
- Пускай себе дочери сидельца не очень красивы, так разве нужно говорить им об этом в глаза, голова твоя капустная? А если мы похвалим их в песне, то и сами они и родители их будут на седьмом небе и угостят тебя так, что и сюртука на пупе не застегнешь.
- Браво, Янка!
- Чтобы критиковать нашу песню, - сказал поощренный похвалой Янка, тебе нужно подмести своей бородой не припечек, а целый двор.
Янку снова поддержали громким смехом.
Волочебникам было весело в пути не столько от шутливой песни, сколько от тепла и света погожего весеннего дня, когда все, что попадалось на глаза, выглядело так ласково, молодо, уютно и влекло к себе. Особенно приятно было взглянуть с деревянного моста вверх по Неману, на широкую наднеманскую долину. Река уже почти вошла в берега. На низинных лугах кое-где еще стояла вода, а над нею желтели заросли калужницы, расстилавшей по воде свои широкие листья. С луга веяло весенней сыростью. Берега Немана, щедро напоенные половодьем, еще не просохли. Повсюду на них пробивалась густая желтовато-зеленая, еще слабенькая мурава, свидетельствуя о возрождении и обновлении земли. Над заливными, низинными лугами возвышалось поле с глубокими рвами, проложенными снеговой и дождевой водой, с высокими пригорками, заросшими кустарником. Далеко на юге выступала голубая колокольня микутичской церкви.
Несколько минут стояли на мосту учителя-волочебники, любовались Неманом, еще многоводным и быстрым, лугами, полем и лесом. Много раз видел их Лобанович, но никогда не надоедали они, потому что пробуждали в груди неодолимую жажду жизни и так много говорили сердцу, хотя без слов, о свободе, о великих просторах земли, о молодой жизни.
- Эх, хлопцы! - проговорил он. - Как хорошо было бы жить на свете, если бы человека не гнали, не обижали, не лишали свободы, не связывали ему крылья!
XVII
Почти полвека прошло с того времени, когда мои волочебники, а с ними и я, ходили в Панямонь с пасхальными визитами и поздравлениями. Многих из тех, о ком рассказывается здесь, уже нет на свете. И когда я сегодня тревожу их память, мне становится грустно: быть может, не так сказал о них, как это было в действительности, порой, может, некстати посмеялся либо не в меру принизил кого-нибудь. Они не напишут мне и не придут ко мне, чтобы сказать: "Ты отступил от правды, мы не такие, какими ты нас показываешь". Если бы они были живы, мы объяснились бы и пришли к согласию. А так я могу только сказать: "Простите! Я же хотел и хочу одного - правды".
Придя в Панямонь, волочебники сразу же направились к Широкому. Так было удобнее: дом, в котором жил Тарас Иванович, стоял первым на их пути. Волочебники вошли во двор школы и остановились возле окна. Лобанович и Янка вышли вперед, остальные выстроились за ними в два ряда.
Лобанович что было силы затянул:
Привет вашей хате, дядька Тарас!
Янка также во весь голос подхватил:
Не жалей горелки нам и колбас!
И все вместе грянули известный припев, да грянули так, что стекла в окнах задрожали. Тотчас же открылось окно, показались две головы - женская и мужская. Ольга Степановна улыбнулась, увидя толпу волочебников, большинство которых были ей знакомы. Тарас Иванович также просветлел. Со свойственной ему стремительностью он бросился на крыльцо.