- Когда же вы рассчитываете выехать из Вильны? - поинтересовался Стефан.
- Чем скорей, тем лучше. Может, даже сегодня вечером. Допустить, чтобы жандармы повезли как арестанта, не очень приятная вещь... А впрочем, может, таким способом добираться домой выгоднее: дорога ничего не будет стоить, сказал Лобанович с горькой усмешкой.
- На дорогу мы вам кое-что подбросим, - успокоил Лобановича Стефан.
Лобанович даже не поделился с редакторами своей удачей. Зачем? Он твердо решил выехать из Вильны в тот же день. Сборы небольшие. Зайти же к своим ученикам, сообщить обо всем и проститься времени хватит.
Обер-кондуктор и доброжелательная Мальвина Казимировна искренне пожалели, что их дети остаются без "директора". Да и сами ученики опечалились - они привыкли к своему учителю. Обер-кондуктор добросовестно рассчитался с Лобановичем с надбавкой трех рублей к пятнадцати. А на прощание сказал:
- Если бы вы поехали по Полесской железной дороге, то до Баранович я довез бы вас бесплатно. - Лобанович поблагодарил, ехать на Барановичи ему не с руки.
Простился он также и со Стасем Гуляшеком. Затем зашел в свой курятник, где стояло "корыто", остановился возле него. "Эх, корыто мое, корыто! мысленно сказал Лобанович. - Лелеяло ты мои мечты о Кракове, но им не суждено осуществиться". Он взял свой чемоданчик и пешком двинулся на вокзал.
Поезд из Вильны в Минск шел не более шести часов. На восходе солнца Лобанович выходил из вагона в Минске. Сухая и не по времени холодная погода сменилась теплыми ночами и жаркими днями. С вокзала, по пути в город, Лобанович зашел к бывшему своему другу Болотичу, с которым он дружил в семинарии и который работал теперь учителем в школе слепых. Болотич держался старых правил поведения, с пути "благонадежного" человека не соступал и революции не сочувствовал, но старого приятеля встретил приветливо, гостеприимно, хотя и шутил по поводу его неудачного участия в революции.
- Ты, братец, погоди смеяться, - сказал Лобанович. - А вот что ты скажешь на это? - Он достал из кармана корреспондентский билет и показал другу.
Болотич внимательно рассмотрел билет, а затем перевел глаза на приятеля.
- Значит, одумался и над крамолой поставил крест? - спросил баском немного удивленный Болотич.
- Нет, братец, крест думаю поставить над дураками, но об этом еще рано говорить, - заметил Лобанович.
Болотич словно бы немного растерялся: на что намекает приятель?
- Как понимать твои слова?
- Если бы с нами был Янка Тукала, он ответил бы тебе каким-нибудь афоризмом.
Болотич недоумевал еще больше.
- Ничего не понимаю. Какой афоризм сказал бы он?
Лобанович развел руками.
- Ход его мыслей отгадать не так-то легко. Он мог бы сказать нечто вроде загадки библейского Самсона, например: "От поедающего получилось то, что можно есть, и от сильного получилось сладкое".
Теперь Болотич развел руками.
- Напускаешь ты на все какого-то туману. Чем дальше в лес, тем больше дров. Одно можно сказать, - усмехнулся Болотич, - ты тот заяц, за которым гонятся гончие, и ты закручиваешь петли, чтобы сбить их с толку.
- Вот, вот! - подхватил Лобанович. - Наконец и ты можешь напасть на след.
Они немного посмеялись.
- А что думаешь делать сейчас?
- Сказать тебе правду - и сам не знаю. Жандармы выгнали меня из Вильны, потому что я под надзором полиции. Разрешения на право жить в Вильне у меня нет. А там я имел кое-какой заработок.
- Так ты сейчас из Вильны?
- Оттуда, братец.
- А отсюда куда направишься?
Лобанович вскинул глаза на Болотича.
- А что, если ты приютишь меня на своей квартире?
Болотич замялся:
- Что же, день-два поживи у меня...
- А вот скажи ты мне правду. Если бы я был не бродягой-изгнанником, а важным чиновником, с окладом в тысячу рублей, тогда на сколько дней ты предоставил бы мне приют?
- Получи тысячный оклад и тогда спрашивай... Знаешь, Андрей, я приютил бы тебя и больше, но известно ли тебе, что пишут о вас, о таких, как ты, в "Минском голосе"?
- Это в той газете, где редактором черносотенец и изменник родины Шмидт?
- Я не знаю, кто он такой, знаю только, что он редактор "Минского голоса" и написал в газете вот что.
Болотич взял со стола, где все бумажечки лежали каждая на своем месте и царил образцовый порядок, номер газеты "Минский голос" и показал заметку, в которой участники учительского собрания в Микутичах шельмовались на все лады.
Лобанович наскоро просмотрел заметку и сказал приятелю:
- Можешь дать мне этот номер?
- Для тебя я и берег его, - ответил Болотич.
XXV
Позавтракав у приятеля, Лобанович отправился на поиски адвоката Семипалова, чтобы передать ему письмо от редакторов. Адвоката дома не оказалось - он выехал на неопределенное время на юг Украины. Таким образом, надежды на Семипалова отпали. Да и что он мог сказать и какой дать совет? Вероятно, посоветовал бы ехать домой и у местного полицейского начальства просить разрешения жить и работать в Вильне. "Но я и без попа знаю, что в воскресенье праздник", - вспомнил Лобанович старую поговорку.
В скверике напротив архиерейского дома он выбрал спокойное местечко, присел на скамейку и достал из кармана "Минский голос", в котором была помещена злая заметка о народных учителях под названием "Без ума и совести". Прочитал и задумался. И здесь пришла ему в голову мысль зайти к редактору "Минского голоса", к черносотенцу Шмидту, и в связи с этой заметкой поговорить с ним в том плане, в котором они с Янкой Тукалой проводили репетицию допроса. Сначала мысль эта показалась нелепой, но чем больше размышлял он, тем сильнее она захватывала его. И в самом деле, что он теряет? Если редактор даже не захочет разговаривать с ним, так что за беда! О Шмидте ходили разговоры, что прежде он был флотским офицером, украл планы Кронштадтской крепости и передал их немецкой разведке. Ему дали за это десять лет каторжных работ, но царь Николай II отменил наказание и вернул редактору гражданские права. А сейчас Шмидт самый преданный "истинно русский" человек. Лобанович окончательно укрепился в своем намерении сходить к Шмидту. Хоть посмотрит, что это за человек, и попробует завести разговор об уволенных учителях, которых шельмовала газета.
В приемной редактора "Минского голоса" сидели два человека - поп и какой-то захудалый чиновник. Попа сейчас же пригласили в кабинет. Через несколько минут он вернулся оттуда, веселый, довольный, и кивнул чиновнику, чтобы тот вышел с ним вместе. Лобанович услыхал слова попа, сказанные им уже у двери:
- Скажу тебе, человече: голова!
Они исчезли.
- Как доложить о вас господину редактору? - обратился к Лобановичу служитель с рыжеватой бородкой, неинтересный с виду.
- Скажите: корреспондент "Виленского вестника", газеты виленского генерал-губернатора, - важно проговорил Лобанович.
Служитель с уважением взглянул на посетителя и даже поклонился. Лобанович сам себе заметил: "Клюет!"