- Священное писание знаете, но по священному писанию не поступаете. - В голосе дьячка слышится укоризна.
- А кто живет по священному писанию? Священное писание запрещает таить обиду на кого бы там ни было, а вы на меня обижаетесь.
- Сохрани боже! Никакой обиды на вас не имею. Каждый волен жить, как считает лучше, - говорит дьячок и оглядывает комнату. - А ничего себе квартирка у вас.
Дьячку нужно что-то говорить, и он повторяет:
- Ничего квартирка.
Наступает короткое молчание.
Учитель пытается заговорить, но разговор не клеится. Его выручает дьячок:
- Не скучно вам одному?
Лобанович оживляется. Нет, ему совсем не скучно, у него есть работа в школе, а по вечерам он или читает, или готовится к следующему школьному дню.
- А я к вам хотел как-то зайти, но здесь кто-то был, и я не захотел мешать вам.
- Вы мне нисколько не помешали бы. Пожалуйста, заходите, - говорит учитель и тут же думает: "А лучше, чтобы ты не заходил".
Разговор снова прерывается.
- Ну, а как у вас хор? - наконец переходит дьячок на деловую почву.
- Никак.
- Митрофан Васильевич организовал в свое время хор, и ничего себе пели в церкви. Вам бы только поддержать его. Знаете, благочиние церковное от этого во многом зависит.
- О, Митрофан Васильевич выдающийся учитель и память о нем не умрет в выгоновской школе.
Начинают хвалить Митрофана Васильевича, хвалить неискренне и фальшиво.
- А теперь ему повышение дали, - говорит дьячок. - Назначили в городе в приходское училище. А там, знаете, учителя уже и форму свою имеют с блестящими пуговицами, и фуражки с кокардами носят, как чиновники.
- Митрофан Васильевич такую честь заслужил в полной мере! - с еле скрытой насмешкой аттестует своего предшественника Лобанович.
- Умел человек поставить себя, - замечает дьячок.
- Да, это не всем удается.
- Не зарыл своих талантов в землю.
Нудный, пустой разговор тянется с короткими перерывами, течет, как гнилая вода в грязном ручейке.
Дьячок сидит уже более часа и не собирается домой. Да и что ему делать дома? Не знает дьячок, куда девать свое время. Хозяйство его небольшое, Даша одна справляется с ним.
Даша - молчаливая, угрюмая, замкнутая девушка. О чем она думает, что у нее на сердце, она никому не говорит, даже отцу не открывается. Правда, отец не очень и старается заглянуть в ее сердце. Он знает, что ей давно пора замуж, но где ты возьмешь теперь жениха! А Даша сама надулась на молодых людей, - что же ей еще оставалось делать?
Дьячок сидит, время от времени посматривает на свои вывернутые пальцы, о чем-то думает, и хитроватая улыбка мелькает в его прищуренных глазах.
Неинтересно сидеть со старым дьячком. Сухой и пустой, как обмолоченный сноп. Какой-то старческий скептицизм сквозит в каждом его слове, затхлостью прошлого отдает его речь, и сам он, пропахший обветшалыми и бездушными церковными канонами, лампадным маслом и воском церковных свечей, кажется неприятным архаизмом, враждебным всему, что свежо и молодо.
Время от времени учитель украдкой бросает взгляд на дьячка: "И был же когда-то человек молодым... Какой он был в юности? - мелькают мысли у него в голове. - Вероятно, были у него тогда какие-то стремления, чего-то ждал от жизни человек. И как он сделался таким заскорузлым, сухим и черствым?"
Дьячок начинает его раздражать, злить, мешать ему. А тот сидит себе, покуривает папиросы соседа, разглядывает свои кротовьи лапы-руки. Лобанович не знает, о чем говорить с ним, как поддержать разговор. Вместе с дьячком и он переводит глаза на его руки, останавливает на них свое внимание. Наконец не выдерживает и спрашивает:
- Отчего это у вас такие руки, Амос Адамович?
Амос Адамович - так зовут дьячка - смотрит на свои странные лапы, растопырив пальцы, усмехается и говорит:
- От старости и от ревматизма. Стареет человек - изменяются и формы его тела. Не красит, милый мой, старость человека... А вы знаете, чем лечусь я от ревматизма?
- Чем?
- Крапивой. И очень помогает.
- Как же вы лечитесь крапивой?
- Рву крапиву и бью его по рукам. Нахлещешь их - и сразу легче становится. А доктора не знают лекарства от ревматизма. Крапива - самое лучшее лекарство.
- А зимой как вы лечитесь крапивой?
- Зимой хуже: не растет крапива. Это хорошо свеженькой.
Дьячок начинает рассуждать о большой ценности крапивы. Чтобы здоровым быть, не мешает иногда всего себя посечь крапивой. От крапивы он переходит к прошлому. В старину люди никаких докторов не знали и были здоровые. Вообще прежде жилось лучше. Продукты были дешевые. За три копейки черт знает чего можно было купить. И люди были лучше.
Ведет разговор Амос Адамович неинтересный, много раз слышанный. Вспоминает какого-то исправника, как тот из сметаны масленку [Масленка творожистая сыворотка, остающаяся от сметаны после отделения масла] делал.
Бедный учитель то и дело смотрит на часы, а дьячок не замечает этого. Кажется, он никогда не уйдет отсюда.
Так проходит весь вечер.
- Вы, должно быть, поздно спать ложитесь? - спрашивает учитель.
- Как когда, - отвечает дьячок и снова сидит, смотрит на свои вывернутые пальцы.
"Ах, чтобы ты лег и не проснулся больше!" - думает Лобанович и не может дождаться, когда его гость уйдет.
XVIII
Начало ноября.
Вечер.
Лобанович сидит в своей любимой комнатке. На столе горит лампа под светлым абажуром. В окна глядит густой мрак. Низко свисают седые тучи, сея мелкий дождь. Тихо и глухо. Только из кухни доносится голосок Юсты, поющей песенку, да изредка скажет что-нибудь своей дочери Ганна.