«Да, это окончание артподготовки», — отметил про себя Рокоссовский и с тревогой подумал: как ее перенесли наши бойцы? Успеют ли за те две-три минуты паузы, что возникают между окончанием артподготовки и броском пехоты врага к переднему краю, перевести дух, занять свои позиции в траншеях?
Позвонил командующий артиллерией Казаков:
— Перенацеливаем артиллерию на ИЗО…
— Время, команду подайте по своему усмотрению.
— Есть, — еще по-старому ответил Казакова.
Через пять-шесть минут в сторону неприятеля полетели снаряды и мины. Их разрывы образовали неровную по высоте завесу, преградив пути пехоте врага. Кончился ИЗО — она поднялась только гам, где в огневой завесе имелись разрывы. Однако, пробежав полсотни метров, атакующие танки, подмяв проволочные заграждения, придвинулись к первой траншее, где несколько их было подбито противотанковыми орудиями и танками, а пять подорвались на минах, установленных между проволочными заграждениями и первой траншеей, два из них — «тигры».
Но вот кто-то подстегнул пехотинцев, и они вскочили, перебежали помятые проволочные заграждения и ворвались на передний край. Иные даже достигли второй траншеи, а танки уже приблизились к третьей, отстоящей от второй на полкилометра. Но без пехоты продвигаться дальше не решались. Этим воспользовались обороняющиеся и подожгли еще несколько танков. К тому же сзади них в первой и второй траншеях завязались ближние бои, в которых никто не щадит стреляющих, ибо ты не убьешь противника — он срежет тебя автоматной очередью, винтовочной пулей или гранатой.
Стрельба разгорелась справа и слева от того места, где противник вклинился в оборону глубже всего. В прошлом году при таком вклинении русские пехотинцы начинали отходить, отбегать и даже бежать опрометью, сейчас дерутся как черти. Подбили даже два «тигра». Если бы их снаряды не рикошетировали, могли подбить больше, как более уязвимых, «четверок» и «троек». Стояние немецких танков становилось все опаснее для них, и, поняв вероятную гибель, они начали отползать, отходить, отстреливаться, подрываться на минах там, где их обычно не ставят. Задержавшись на переднем крае, чтобы помочь пехоте отойти на свою сторону, танки спустились в лощину, по которой проходила нейтральная полоса, а затем отошли за свой передний край. С него они прикрыли отход пехотинцев. На переднем крае остались только те, что прикрывали укрывшихся в обороне русских.
Бой на атакованных участках обороны постепенно затих. Оружейная перебранка шла вяло. Вновь вспыхнула, когда обороняющиеся предприняли контратаки, чтобы выбить упрямых немцев, ноте не поддались.
Итог первого дня оборонительной операции в целом удовлетворил Пухова и Рокоссовского. Оборона дивизий первого эшелона выдержала натиск врага. Конечно, роты, оборонявшие первую позицию, в ближних боях понесли потери, но вражеские намного больше. Удерживаемые противником опорные пункты, конечно, помеха для обороны, но не меньшую помеху создают и силам врага. Немецкое командование едва ли откажется от повторения атак, а захваченные опорные пункты будут мешать наступлению сплошным фронтом. Потом надо же вытащить раненых. Если останутся на поле боя, будут плохо влиять на атакующих — мол, их тоже вот так бросят на медленную смерть от ран.
Рокоссовский, со всех сторон оценив исход первой атаки неприятеля, рассудил так: его пехота и танки возобновят наступление не ранее, чем через два часа. Для солдат командарма Пухова это передышка, и немалая. Позвонил ему:
— Как настроение у командиров дивизий, отражавших первое наступление немецких солдат?
— Лучше, чем ожидал. Ведь противник более года серьезно не беспокоил их. Прошлой зимой южные фронты одерживали победы, а мы только слышали о них на политинформациях да иногда читали в газетах. Белой зависти накопилось немало, вот они и показали немцам, что могут стоять насмерть не хуже сталинградцев.
— Отразив первую атаку, ваши дивизии сделали немало. Но… успехом рано хвалиться. Повторное наступление немцев неизбежно. И очень скоро. Германские генералы после первых неудач лишь озлобляются. Так что поторопите командиров дивизий, чтобы они поспешали с восстановлением системы огня и управления, эвакуацией раненых и погибших.
— Командиры корпусов и дивизий уже приступили к выполнению перечисленных вами задач. Понимают, отражение одной атаки врага — не окончание операции.
— Хорошо. Передайте вашим бойцам и командирам мою признательность за стойкость духа, упорную борьбу с танками и пехотой врага. Но и предупредите: впереди самое тяжелое.
Признаки скорого возобновления атак стали обнаруживаться уже через полчаса. Главный — артиллерия возобновила довольно интенсивный огонь, чтобы помешать русским восстанавливать оборону. Немецкие батареи снарядов не экономили — на них работала вся промышленность Германии и ряда стран. По докладам командиров наиболее плотно артиллерия обрабатывала минные поля, стремясь надежнее прочистить проделанные уже проходы и образовать новые. Особенно лихо, с завыванием, метали снаряды шестиствольные минометы. За осколочно-фугасными рвались дымовые. Кудлатые разрывы во многих местах образовали белые завесы, прикрыв ими саперов, очищавших старые и новые проходы от уцелевших мин.
За стрельбой, лишенной строгой регламентированности, какая устанавливается на время артиллерийской подготовки, наступила тугая тишина, изредка пробиваемая далекими разрывами снарядов, накрывавших батареи обороны. Те долго не отвечали, но, вконец разозленные назойливой драчливостью немецких батарей, в отместку грохнули залпы. Разрывы от них донеслись приглушенными далью, но результат сказался тотчас же — артиллерия немцев примолкла. Опять возникла напряженная пауза, схожая с той, которая дается при команде «рав-няйсь!», чтобы строй выровнялся и подтянулся. Она длилась недолго. Вся масса артиллерии открыла губительный огонь, перенося его с переднего края в глубину и снова на первую позицию. Артиллерия фронта ответила не менее разительным огнем. Эффект его оказался большим потому, что немецким солдатам предстояло покинуть исходные позиции и вместе с танками идти в атаку, то есть на прямой огонь. И все же цепи покинули траншеи и вслед за танками пошли к изуродованным проволочным заграждениям, на уцелевшие участки минных полей, на русских, пока еще молчавших.
Ход второй атаки оказался схожим с первой, только она прервалась раньше, чем первая. Прибавилось лишь количество опорных пунктов, где немецкие солдаты, танки и противотанковые орудия смогли удержаться и отразить контратаки.
В германской армии придерживались правила: старший отдает приказы — младшие ищут способы их выполнения. Таким военным демократизмом гордились генералы, а офицеры-исполнители не роптали на него. Но к исходу дня 5 августа он был решительно отброшен. Неуспех первого дня кампании заставил генералов взять управление в свои жесткие руки и безапелляционно потребовать точного исполнения боевых задач и способов их выполнения. Командующий группой армий «Центр» Клюге сделал жестко-корректные указания командующему 9-й полевой армии Моделю. Модель в том же беспощадно-жестком стиле отдал приказы командирам танковых корпусов и даже некоторым командирам дивизий. Требовательность на грани снятия с должности и предания суду в январе сорок второго позволила ему остановить девятую армию в полуокружении под Ржевом, за что он получил дубовые листья к Железному кресту. Сейчас Модель стремился заставить всех, от командиров корпусов до солдат, осуществить германский натиск и сломить русских. Неизменным для всех были: начало и конец артиллерийской подготовки, время нанесения авиационных ударов, когда начать сближение с обороной русских и как вести непременно безостановочную атаку. В ней — залог успеха. Гарантия его — использование таранных групп, состоящих из тяжелых танков «тигр» и штурмовых орудий «фердинанд».
Шестого июля наступление началось не столь рано, как накануне. Утром войскам дали отдых, как следует, со шнапсом, накормили. И только тогда авиация и артиллерия принялись крошить русскую оборону. Поле сражения из края в край вспучилось от разрывов и стало походить на море, жутко взволнованное свирепым штормом. Последний огневой налет еще продолжался — танки выползли из лощин и подались к передовой. С НП Рокоссовский видел, как в полосе каждого армейского корпуса медленно, но уверенно шли группы тяжелых танков, сопровождаемые «фердинандами». Они прошли полосу минных полей, оставив на ней всего по два-три «тигра», сделали по нескольку выстрелов и взобрались на скат, который прорезала первая траншея. На их броне означились разрывы бронебойных снарядов или только высеченные ими искры. Осмелели средние и легкие танки. За траншеей они развернулись в линии и, прикрывая пехоту, двинулись ко второй, затем к третьей траншеям. Подмяв их, пошли дальше.
И в это время бомбардировщики принялись обрабатывать вторую позицию. Быстро захваченная первая позиция прибавила танкам и пехоте немцев боевитость, и они настроились легко преодолеть и вторую позицию.
Оборона ощетинилась всеми видами огня.
После конференции танкистов, проведенной генералом Родиным, в каждой дивизии образовали узлы противотанковой обороны, в которые кроме танков были включены новые самоходки со стволами в сто миллиметров. Пехота быстро отрыла для них укрытия с аппорелями[1], для некоторых по две. Эти узлы командиры постарались как следует вписать в оборону батальона или полка, что сделало их хребтом тех и других.
Позиции для танков Соболева были оборудованы на пологом скате и плоской вершине, заросших березовой порослью, которую не запахивали с осени сорок первого. Только сейчас кое-где ее проредили, чтобы кусты не мешали стрельбе.
Для своего танка Соболев выбрал позицию на восточном скате. Отсюда он видел подступы к противотанковому узлу батальона, вместе с которым ему предстояло удерживать оборону, стык с левым соседом и подступы к правому. Высота была изрезана двумя траншеями, отрытыми на скате, обращенном к противнику, а третья — на противоположном, южном скате. В узле сопротивления для каждого танка успели отрыть по два-три укрытия, что позволяло смещать его вправо или влево в зависимости от направления удара танков врага, прорвавших первую позицию.
Перед рассветом Соболев переместил часть танков в сторону левого соседа, побывал на высоте, где по башни были зарыты три танка. Они предназначались для того, чтобы дальними выстрелами привлечь к себе внимание немецких танков. И те, приблизившись на подступы к вершине высоты, непременно попадали под косоприцельный огонь справа и слева. Комбат рассчитывал, что слеповатые «тигры» не так быстро определят местонахождение его танков, да и первые снаряды их, попав в овальную башню, рикошетируют, и экипаж сможет еще какое-то время разить и «тройки», и «четверки». На некотором отдалении от засадных танков комбат стрелкового расположил новые 57-миллиметровые орудия и две, еще более новые, опытные самоходки со стомиллиметровыми стволами. По дальности прямого выстрела они не уступали орудиям «тигров», а снаряды их, даже не пробив броню, способны были оглушить экипаж. Сколь ни мощным казался противотанковый узел обороны, крепость брони и дальнобойность пушек новых немецких танков вызывала озабоченность. «Тигры» и «Фердинанды» («слоны») показали свою крепость вчера, в боях за первую позицию. Разрывы их снарядов на танках и в танках вывели из строя почти все танки и противотанковые орудия, располагавшиеся в ней. Меткость у всех дай бог — один-два снаряда, и цель загоралась или взлетала на воздух. Некоторые из подбитых наших танков горят до сей поры. А еще артиллерия и авиация немчуры. Ей, конечно, доставалось от нашей, но гвоздила она метко и густо. Попадешь под огневой налет — закопает навек. Бомбардировщики тоже изрядные стервятники, но к ним уже попривыкли — их бомбы рвутся громко, но попадают в цели редко. В общем, как пугачи в детстве — звука много, а страха на минуту. Не разорвало на части — вскакивай и стреляй в немцев на подходе или в самой близи от траншеи или окопа.
В ожидании приближающейся атаки противника каждый солдат-молокосос и командир взвода, только что присланный на фронт из скороспелого училища, подумал уже о всяком, что может случиться с ним в предстоящем бою, но никто из них не искал даже тропку, по которой можно было бы отползти, уйти, убежать от опасности. И не потому, что строгий приказ наркома Сталина еще не был отменен, а потому, что уход и бегство от опасности уже воспринимались как самое постыдное — трусость, потом осуждение товарищей — отводили глаза с нежеланием говорить, рядом выкурить самокрутку. К тому же, если убежишь далеко, осудят и в штрафбат, сообщат домой. Потом немец… Ты его не угробишь — он тебя скосит, раздавит, разотрет в блин гусеницами. Трудно сказать, возникало ли у кого намерение совершить героическое. На третьем году войны, пожалуй, все уже поняли: героическое не творится по своему желанию или по заказу. Оно вершится в тех обстоятельствах, когда ты, выдержав огонь и натиск врага, сам, изловчившись, разишь его, проклятого, отбрасываешь его от себя, а потом добиваешь огнем или штыком. Главное — не сдрейфить в жуткий момент. А то, за что дают ордена и медали, свершится как бы само собой.
Как и вчера, наступлению танков и пехоты немцев предшествовала артиллерийская и авиационная подготовки. Злющие, страшные точно положенными по целям огневыми налетами. И все же Соболев раз за разом поднимался по шею из литой башни «КВ», в которую была вмонтирована 85-миллиметровая длинноствольная пушка. Она немногим уступала 88-миллиметровой немецкой, но в обороне, когда танк закопан почти до макушки, превосходила ее.
Потеря на минных полях, восстановленных за ночь, девяти танков, из них двух «тигров», не остановила переломившуюся натрое их линию, и она всей своей броневой тяжестью навалилась на новый передний край. Противотанковые орудия успели подбить еще столько же, с «тройками» справились противотанковые ружья и гранаты, но линия танков, теперь разорванная в ряде мест, все же сохранила свою силу и принялась в первой и второй траншеях «размазывать» живых и мертвых пехотинцев. Некоторые метнулись в ходы сообщения, иные, обезумев от страха, выпрыгнули из них и побежали к спасительной третьей траншее. У Соболева вспыхнуло было презрение к таким, но он тут же упреком охладил свою злость: ведь на пехотинцах брони нет, ты же видел, как они дрались с танками и пехотой в двух первых траншеях, дух иссяк — они обезумели. Тех, кто добежит до спасительной третьей траншеи, мой батальон может прикрыть огнем, бедолаги-пехотинцы опомнятся и снова будут стрелять и метать гранаты.
Танки-наживки открыли стрельбу, «четверки», «тигры», «слоны» — ответную. У одной «тридцатьчетверки» их снаряды срикошетировали, у другой угодили в бруствер, и разрыв проделал в нем выемку. Второй снаряд через нее прошил лобовую броню, и «тридцатьчетверка» загорелась. Танкисты начали покидать ее через башню. Первые — благополучно, последние — свалились с башни сраженными. Одна «сотка» в отместку дала точный выстрел, и «тигр» зачадил, другой стал поворачивать башню в сторону той, что подбил соседнюю, но другая «сотка» упредила с выстрелом. В ответ десятка три-четыре полевых гаубиц и шестиствольных минометов накрыли высоту огнем и дымом. Стрельба пригасла.
Володя Соболев принадлежал к той молодой советской поросли, которая в Гражданской войне видела лишь одну, победную сторону. Отец неохотно заговаривал о другой, начальной, когда Красная Армия только создавалась в ходе боев из красногвардейцев, призванных в нее солдат Первой мировой войны и добровольцев, среди которых было немало юнцов, поверивших в новое будущее, без буржуев.
Умалчивал отец и о том, что в первые два года Гражданской войны из Красной Армии дезертировало около трех миллионов призванных единожды и дважды. И все же такие, как отец, отбили походы и восстания, а затем создали настоящую, хорошо вооруженную Красную Армию, готовую воевать на три фронта.
Однако истинный характер войны и боев открылся Соболеву в первый месяц войны. Совсем не такой, как о ней пели и декларировали. За два года войны он так нахлебался горько-пересоленного, что о проявлении личного героизма не думал. Поразить противника стало для него обыденностью, и воевал он с той добросовестностью, к какой приучили его отец с матерью, учеба в училище и два года войны, которую непременно необходимо закончить разгромом немцев. Слово «фашист», как и большинство солдат-вояк, он почти не употреблял, разве что в сочетании «немецко-фашистских». Иной профессии он не знал, иную, мирную, жизнь почти забыл и расценивал как школьное, подготовительное к той жизни, которую он вел на фронте, время.
Едва танки неприятеля перебрались через первую позицию, по ним ударил огонь гаубичной артиллерии. Вред причинила только двум, но остальные все же остановились. Простояли недолго. Первыми двинулись вперед тяжелые танки, и тут же перед ними артиллерия поставила ПЗО — подвижный заградительный огонь. Несколько снарядов и мин разорвались на танках, но, видимо, вреда не причинили. Делая остановки, тяжелые танки выпускали по одному-два выстрела и возобновляли продвижение. И хотя все танки батальона Соболева были зарыты, можно сказать, с головой, четыре уже горели.
Танки, поставленные для приманки, снова приподнявшись по аппарелям, сделали по выстрелу и тут же спустились в укрытия. Ответные последовали незамедлительно — убойные. Соболев вскинул бинокль… У танка центральной роты ствол укоротился наполовину. Досталось ли экипажу от второго выстрела, разглядеть не удалось — поднятая разрывом снаряда пыль заслонила машину. Рассеялась — другой танк, приподнявшись по аппарелям, успел сделать три выстрела. Затраченного времени оказалось достаточно, чтобы снаряд «тигра» вонзился в него, и он зачадил густым дымом. «Эх, успел бы экипаж покинуть танк!» — промелькнуло у комбата желание как-то подсказать экипажу, что ему надо сделать без раздумий.
А тут на героическую глупость пошел третий экипаж. Поднявшись из укрытия, он рванул навстречу ближнему «тигру» и вонзил в него два снаряда. Один из них угодил в единственное уязвимое место — под башню справа. «Тигр» вроде бы вздрогнул и остановился. И в то же мгновение сглупившая «тридцатьчетверка» будто приподнялась от вонзившихся в нее штыков — нескольких бронебойных снарядов, но все же не сбавила ход, даже сделала выстрел и свалилась в воронку от крупной авиационной бомбы.
От вспыхнувшей злобы и боли Владимир жестко подал команду: «Всем открыть огонь!» Заряжающий вогнал трассирующий снаряд в казенник, и в следующее мгновение тот полетел к цели.
Начался ближний танковый бой. С западного и восточного скатов ударили «сотки». Снаряд ближней от комбатовского «КВ» угодил в «тигра», но, срикошетировав, полетел под углом ввысь. «Тигр» не спеша развернул хобот в сторону «сотки», однако не успел выстрелить — второй снаряд угодил в моторную часть, и он задымил.
С каждой минутой в стрельбу включались танки обеих сторон, артиллерийские батареи и дивизионы. Пыль и дым все гуще накрывал высотку, и Соболеву уже труднее давались точные целеуказания. Но его танкисты сами вроде бы неплохо выбирали себе цели и разили их. В основном «тройки» и модернизированные «четверки», которым утолщили броню и поставили новую пушку с удлиненным прямым выстрелом. Но в дуэльной стрельбе это не давало заметного преимущества — танки Соболева располагались в укрытиях, а «четверки» и «тройки» стояли или медленно продвигались открытыми, и опытные танкисты разили их с первого или второго выстрела. Смелели и быстроиспеченные танкисты. Нет-нет да и успевали подбить танк врага до той секунды, когда болванка или подкалиберный снаряд дырявили броню, неважно защищавшую их.
В пыли, дыму и между разрывами артиллерийских снарядов, рвавшихся среди танков Соболева и противника, комбату трудно было сосчитать, сколько же его танкисты «угробили» немецких машин и сколько уже вышло из строя своих, но, судя по выстрелам и разрывам снарядов, соотношение огня менялось в пользу то одной, то другой стороны. К тому же противник пополнял свои танковые линии за счет наскоро восстановленных и резервных машин. Однако горевшие танки и экипажи, покинувшие их, по-видимому, поубавили у немцев уверенности, и их танки начали отползать из-под прямых выстрелов русских танков и орудий. Бой стал затихать, и вскоре стрельба всех видов умолкла, будто надорвалась от желания круто и беспощадно разделаться с русскими. Не сразу осознал наступившую полутишину и экипаж Соболева. Напряженно-бодренький голос подал заряжающий — мужичок к сорока, с которого на заводе сняли броню, и он оказался в танке на специальности, требущей только выносливости.
— Может быть, товарищ комбат, нам можно выпить и закусить? Ведь отпугнули немецкие танки.
— Перекусить не мешает, а выпить — только вечером, Степан Кузьмич, — ответил Соболев с полуулыбкой, в свою короткую военную службу он еще не научился соблюдать даже не слишком строгую субординацию, которой придерживались танкисты.
— Ну, а из НЗ можно хоть что-то взять? От перепугу живот свело, как от голода. К тому ж подпалят нас немцы — пропадут сухари с тушенкой. А я еще и зелени у одной бабенки раздобыл.
— С благодарностью дала или выклянчил? — с усмешкой спросил механик-водитель.
— Нахрапом я баб и на гражданке не брал. Умно поворкуешь ей на ушко — она сама и чайку приготовит, и постельку предложит.
— Только и всего?!
— Подробности о поведении женщин, что бывает потом, рассказывать не положено. — Бывший токарь усмешкой дал понять, что он, не ахти какой красавец, у баб пользовался немалым успехом.
Запили обед глотками холодного чая, когда наблюдатель, будто про себя, проговорил: