Пошуметь и сбить фашистов с толку такими малыми силами можно, а продвинуться далеко вперед — вряд ли. Это хорошо понимал Свиклин и решительно отказался от артиллерийской и авиационной подготовки. «Предупредим немцев, и положат на льду, — рассуждал он, — а вот если внезапно нападем, захватим хотя бы несколько прибрежных деревень, тогда нам что-нибудь подбросят и можно будет главную задачу выполнять».
Это решение окрепло к утру, когда над Ильменем разыгралась хорошая метель.
* * *
Батальоны полка пошли на западный берег в походных колоннах. Тамара Антонова (ей же всегда надо быть впереди!) обогнала одну роту, вторую и добралась до полковых разведчиков. Зыркнули на нее из-под капюшонов, но не прогнали. Среди белых фигур увидела кого-то в телогрейке. Узнала оперуполномоченного батальона старшего лейтенанта Высочина.
— Тебе чего тут надо? — спросил он шепотом.
— А тебе? — огрызнулась Тамара.
Дальше пошли вместе. Тамаре так и надежнее — у Высочина автомат, у нее неизменный наган и пара «лимонок» на ремне.
До первой деревни уже рукой подать. На берег вышли, подниматься по нему начали, а немцы молчат. Огородами пробирались, когда встревоженный окрик часового раздался. Ответили на него автоматным огнем, бросились вперед. В разных концах деревни взлетели ракеты. В их свете немцы разглядели скрытые ранее метелью цепи атакующих и, отстреливаясь на ходу, бежали из деревни. Так быстро захватили Береговые Морины, что даже первый батальон не весь развернулся и подходил к южной окраине в походных колоннах.
58-я стрелковая бригада в это же время атаковала и взяла с ходу деревню Троицу. К началу артиллерийской подготовки на главном направлении южная группа войск с минимальными потерями успела захватить до десятка деревень и продолжала расширять плацдарм. Фашисты пришли в себя и начали контратаковать только после полудня.
* * *
С последним раненым Тамара возвращалась в санроту в двенадцатом часу ночи безлюдным и темным полем. Посвистывали пули, рвались снаряды, но не было сил падать даже при близких разрывах или пережидать обстрел. Изгибаясь дугой, упираясь ногами в снег, как заезженная лошадь, тянула постромку волокуши. И довезла семнадцатого за день. Прислонилась к крыльцу, чтобы отдышаться, и тут ее застала Маша Варламова. Всплеснула руками:
— Ой, Томка, на тебе же лица нет! Давай помогу затащить, — кивнула на раненого.
— Мужиков позови — мне не поднять.
— Да никого нет сейчас. За девчонками, что ли, сбегать? А вон Сеня идет. С ним утащим, а ты подожди меня здесь, ладно? — Переверзеву коротко приказала: — Помоги, Сеня.
Вдвоем они легко подняли раненого и понесли в дом, а Тамара опустилась на крыльцо, привалилась к перилам и заснула бы, если не Маша.
— Девчонки в соседнем доме отдыхают, и ты там поспать можешь — помогла подняться Тамаре, и подхватила, и повела.
— Фельдшер Переверзев для тебя уже просто Сеня? — спросила Тамара подругу.
— И я для него просто Маша, — ответила та и засмеялась.
— Ну-ну, — только и сказала Тамара — ей даже говорить не хотелось. В доме, однако, не удержалась: — Прачкам физкультпривет! — крикнула. — "Все живы и здоровы?
— Все, все, — охотно откликнулись девушки. — Проходи, не стесняйся.
Перед наступлением прачек подучили новому делу и передали кого в санроту, а кого в батальоны санинструкторами. Они первый раз побывали в деле, никого при этом не убило и не ранило, и настроение у всех было отличным.
— Ты как? — подсела к Тамаре Нина Рябова.
— Нормально, если не считать, что ни рукой, ни ногой двинуть не могу.
— А мы часа три отдыхали.
— Когда? Где?
— Спроси Женьку Коблову. Она лучше меня расскажет.
— А что? Могу, — охотно согласилась Женя. — Значит, так. Вечерком посадил нас врач Бадьин на подводу и повез в какую-то деревню. Там в доме раненые были, а здоровых никого, Мы — основная боевая сила. Во! — хохотнула баском Женя. — И Бадьин нас караулить оставил. Два карабина выдал. Мне без затвора. Я говорю: «Товарищ капитан, как же я стрелять из него буду?» Смеется, дескать, мне стрелять необязательно, я, по его мнению, и прикладом от десяти фашистских собак могу отбиться. Уехал, несколько человек с собой забрал, а обещанных подвод нет, пальба кругом такая, хоть уши затыкай. Мы с Нинкой от страха ни живы ни мертвы. Шеи поотвертели, немцев выглядывая. И тут наша ленинградская умница предлагает: «Если немцы придут, мы с тобой застрелимся, но живыми не дадимся». — «А как мы стреляться будем?» — спрашиваю. «А так, — говорит Нинка, — сначала я тебя застрелю, потом ты меня». Я, дура, согласилась, но скоро и призадумалась: если она меня убьет, то кто же в нее стрелять станет? Объясняю ей эту нелепицу, а она свое толмачит: «Что тебе непонятно? Сначала я в тебя, потом ты в меня». Отвечаю ей: «Давай лучше наоборот — я первой стрелять буду, а ты второй». Тут до нее дошло. Так рассыпалась мелким горошком, что и я не выдержала.
— — Подводы-то хоть приехали? — перебила Тамара. — Ну ты даешь! — удивилась Женя. — А как бы мы здесь оказались? Ты думаешь, мы знали, в какой стороне санрота, а где немцы? Так все перемешалось, что сам черт не разберет.
— А я столько ездок на своих двоих в деревню Запростье сделала, что с завязанными глазами нашла бы дорогу, — позевывая, сказала Тамара и провалилась в сон.
— Смотрите-ка, спит! — удивилась Женя. — А у меня ни в одном глазу, я еще домой письмо напишу.
К началу войны Жене Кобловой не исполнилось и семнадцати, однако она была рослой, сильной и потому считала себя вполне пригодной для службы в армии. Родители, потомственные орехово-зуевские ткачи, об этом и слышать не хотели, в военкомате — тоже. Только в январе сорок третьего добилась своего.
Через три месяца Женя стала поваром 120-миллиметровой минометной батареи полка, сразу же начала проситься в какой-нибудь батальон и до того надоела командиру батареи, что он «откомандировал» ее в прачечную. О новой должности Женя помалкивала, теперь же родителям можно было кое-что и сообщить. Со всеми подробностями описывала Женя минувший день, не сознавая по младости, что повергнет родителей, особенно маму, в великое смятение.
А девчата разговорились. Приключений с каждой было много, надо же ими поделиться. Еле угомонились.
На другой день уже не до смеха было. И раненых больше стало, и обстановка резко изменилась. Воспользовавшись ясной погодой, немцы начали бомбардировку льда у западного берега озера, чтобы отрезать путь отступления, потом свежие силы подбросили, танки. Несколько деревень пришлось отдать. На помощь сражающимся на плацдарме был спешно переброшен с северного направления 1347-й полк дивизии, вступила в бой свежая 372-я дивизия, стала прорываться на запад, чтобы замкнуть кольцо вокруг Новгорода.
Местность в поозерье ровная, открытая, одни кустики кое-где растут. Плацдарм вытянулся клином на запад, в некоторых местах его ширина не более четырех километров, а батальон уже оседлал шоссе Шимск — Новгород. На себе раненых до санроты не потаскаешь.
Тамара везла на санях пятерых. У одного хорошо знакомого ей пожилого заряжающего из минометной роты Хаирова нога раздроблена до колена. Ему каждый толчок болью отзывался, и Тамара, пока было можно, ехала тихо. В том же месте, где немцы простреливали дорогу с двух сторон, разогнала лошадь вскачь.
— Больно! Больно! — закричал Хаиров. — Куда гонишь?
Не оглядываясь, Тамара ткнула кнутом направо и налево, показывая на видневшиеся там деревни, из которых уже ударили по повозке пулеметы.
Хаиров замолчал, постанывал только, когда сильно встряхивало на ухабах. Перед деревней Медвежья Голова Тамара придержала лошадь: и снаряды рвутся на улице, и без устали бьет пулемет с недалекой колокольни. Раздумывала недолго. Решила проскочить.
— Терпи, Хаиров! — крикнула и погнала лошадь. Сдала раненых, хотела тут же в батальон возвращаться, но ее задержали.
— Подожди конца налета, — предложил Переверзев. — Обед вот-вот готов будет. Перекусишь.
Но пообедать Тамаре не удалось, а ужинать она и сама не захотела. Снаряд разорвался у кухни. Убило двух повозочных, тяжело ранило повара. Притащили его на стол — раны осмотреть и перевязать. Тамара помогать стала. Матка — Анна Николаевна Новикова, что над прачками старшей была и со слезами упросила не демобилизовывать ее перед наступлением, в голове фонарем подсвечивала, Женя Коблова ноги держала, Тамара с капитаном Бадьиным в центре стола находились. Во дворе новый снаряд рванул. Взрывная волна разметала всех по комнате. Тамаре почему-то показалось, что убило Коблову. Вскочила на ноги с криком:
— Женьку убило! Женьку.
Бадьин посмотрел на Тамару внимательно — что это с ней? — и тихо сказал:
— По-моему, тебя ранило.
Тамара взглянула на свой халат. По левому боку сквозь него просачивалась кровь. Сморщилась от боли, а еще больше от досады — опять отвоевалась!
В медсанбат Тамару и Хаирова увозили на одних аэросанях.
* * *
Машины головного отряда медсанбата пересекли озеро на полном ходу по дороге, обставленной вешками, Справа и слева чернели воронки.