сказал, принимая все условия Николая: цены покажет время, так и записали: "по сложившимся на октябрь - ноябрь ценам"; пять голов, какие уж почти не дышали, сразу оформили актом как падеж.
Председатель подписал договор и уехал; раз-другой наведался и с тех пор
везде говорил: "Требуют из района, чтоб перешли на новые формы работы.
Вот и переходим. Скуридин у нас на полной свободе".
Чего-чего, а свободы Николаю за глаза хватало. Особенно на первых
порах, когда оказался он с пустыми руками да полудохлым гуртом, которому для поправки были нужны не солома да кислый силос, а добрая еда.
Свободы нынче и впрямь хватало.
Два десятка доходяг из гурта переправили домой, на свой баз. Артур там
хозяйничал, трижды в день готовил для бычков горячее пойло, запаривал
свеклу, картошку.
Зоотехник, ветврач помогли лекарствами. А корма добывали сами.
Освежевали овечку и в обмен из райцентра с мельницы привезли две
машины мучных отходов. Добыли свеклы и патоки. Лесничему отвез Николай
большого сизопухого козла, на него вся округа завидовала. И сговорились
быстро: два воза сена взаймы, а главное - лесхозовская земля. Снег сошел
и паси там: сначала старая трава, а потом зеленка пойдет. Лесхозовскому
директору Николай выделил двух бычков из списанных, всю скотину лесничего взял до осени под свою опеку. Наука была простая и верная ты - мне, я - тебе.
И теперь лесхозовские угодья, отрезанные от иных земель огромной
речной дугою, были в Николаевой власти. Над речкой поставил он летний
баз, землянку и ранней весной ушел из хутора со скотиной и молодым
помощником - внуком.
Жизнь потекла вроде прежняя: паси да гляди; лишь на хуторе пошли
разговоры, что Скуридин колхоз обманул и осенью огребет миллион.
Но до осени еще нужно было дожить. В полях царило лето зеленое. И
выпущенный Николаем гурт неторопливо вытекал с база на волю.
Чуткий Волчок тут же поднялся и рыкнул, будя молодого хозяина. Тот
быстро собрался - коня подседлал, взял в сумку харчей и прогарцевал мимо
Николая: старая шляпа надвинута на лоб, черные жесткие волосы - до плеч,
ружье - за спиной.
- Ты, гляди, не балуй, - предупредил Николай. - А то зачнешь сорок
стрелять.
- Порядок, дед, порядок... Стрелять будем нужных.
Артур пришпорил коня и поскакал, обгоняя гурт. Верный Волчок бежал,
чуть отставая от лошади.
У Николая же были свои заботы. С майской поры косил и косил он,
набирая сено. Разжился конной косилкой да граблями. Выбирал хорошие
поляны в займище, в лесу. Косил, сушил, ставил копны. Отдал долг
лесничему. Свое сено на хутор свозил. И снова косил, сушил, запасая.
На займищных полянах, в безветрии, томился сухой жар. Но дышалось
легко.
Николай летнюю пору любил. Все хвори уходили, прогревались кости и
жилы, настывшие за долгие зиму да осень, в слякоти, на ветру, под зябким
небом, когда защита одна - заношенный серый ватник да стакан-другой
вонючего самогона. Летняя жара была Николаю в подмогу, бодря остывающую кровь. Работалось в такую пору легко. Тем более нынче, когда вилами
ворочал он скошенные вчера и уже подсохшие легкие валы сена.
Прошел час и другой. Солнце стало клониться к вечеру. Пора было внука
подменить, отправив его за харчами на хутор.
У стана Николай не задержался, лишь коня заседлал и поехал к гурту.
Скотина паслась в просторной луговой падине, перед лесом. Еще издали Николай услыхал девичий смех и не удивился. Напрямую, через речку, до хутора было верст десять. И давно уже, с самой весны, прибегала к Артуру зазноба, как и он сам, зеленая девчонушка.