Сокрытие мутантов от Надзора за генетической чистотой граждан или от агентов организации Осквернённый Легион карается смертной казнью без права на апелляцию или помилование.
Заветы потомкам, Кодекс скверны, 030
Языки огня то пламенными остриями взвивались вверх, то гасли до тлеющих угольков. Керс покрутил камень в пальцах и швырнул его в костёр, что, ярко вспыхнув, поглотил импровизированный снаряд и сразу начал стихать.
Подобрав следующий, снова швырнул в почти потухшее пламя, которое тут же послушно взвилось вверх, ловя подношение. Со скучающим видом он повторял эти действия раз за разом, пока в досягаемости не закончилось всё, что можно было запустить в костёр. Лучшего занятия всё равно не найти. Чёртова пещера похуже Стены Раздумий. Ещё немного, и он окончательно здесь свихнётся.
Дважды в день приходил клыкастый. Подбрасывал дрова, оставлял миску с очередным варевом да флягу с водой, а потом молча сваливал. Ни на вопросы, ни на угрозы тот никак не реагировал, сколько бы Керс ни старался его разговорить.
Отсыревшая одежда противно липла к телу, кандалы стёрли кожу в кровь, да и холод собачий не вызывал особого восторга. Если б не костёр, Керс давно бы околел, но стоило отдать должное, кормили неплохо. Значит, им точно что-то от него нужно.
Керс запустил последний снаряд. Огненные щупальца взвились вверх, осветив стены. Воздух здесь пропитан солью, мерный шум не стихал ни на минуту. Похоже, море где-то совсем рядом, только из этой дыры толком ничего не рассмотреть: уже порядком проржавевшая рама, врезанная в камень, толстые прутья решётчатой двери да сплошная скала снаружи.
Где-то близко, должно быть, лагерь: до него то и дело доносились приглушённые голоса. Керс так и не понял, кто они такие, то ли разбойники, то ли мелкие работорговцы. Если верить Седому, на чёрном рынке скорпионы ценятся высоко, хотя сбыть такой товар — задача не из простых. Может, на него уже есть покупатель, вот и ждут, когда за ним приедут.
Ну и угораздило же вляпаться в такую кучу! Вопрос в том, как теперь из неё выбираться. Цепь ему не разрушить, да и замок на решётке вряд ли получится. С металлом у него никогда особо не ладилось, сложный материал. Максимум получалось раскалить, и требовалось на это немало усилий. Можно, конечно, дождаться, пока клыкастый в очередной раз отопрёт решётку, потом прихлопнуть ублюдка и свалить, только в оковах сильно не побегаешь. Выловят в два счёта — и как бы потом хуже не стало.
Снаружи послышались шаги. Керс отодвинулся подальше от костра, чтоб не зацепило в случае чего. Для клыкастого рановато, значит, скорее всего, по его душу.
С напускным безразличием он наблюдал, как знакомый здоровяк отпирает массивный замок. Петли тихо взвизгнули, скрипнула галька под подошвой. Керс с непринуждённым видом прислонился к стене, руки закинул за голову, усыпляя бдительность бандюка, и приготовился поджарить гниду в любую секунду. А пока не мешало бы выяснить, с кем он имеет дело.
Здоровяк уселся напротив и принялся оценивающе рассматривать его, без опаски, даже с насмешкой. Подозрительная самоуверенность. Знает ведь его хист — огонь-то рядом. Здесь остаётся только два варианта: либо этот кривоносый совсем дурак, либо считает, что сможет защититься. Вполне вероятно, что он тоже осквернённый. Но где тогда номер? Шрам есть, но не факт, что от клейма. Слишком всё запутанно, чёрт возьми!
Не удержавшись, Керс вызывающе вскинул бровь. Бандюк в ответ ухмыльнулся:
— Керс, так ведь?
Постой-ка, откуда этому ублюдку известно его прозвище? Да кто он такой, смерг его задери!
— Ты уж прости, брат, но иначе нельзя, — бородатый кивнул на кандалы. — Мало ли что тебе в голову взбредёт во время ломки!
— Какой я тебе, к хренам, брат!
— Седой предупреждал, что ты с норовом, — здоровяк потёр переносицу, — но, думаю, мы с тобой всё-таки сумеем договориться.
Седой? Тогда это многое объясняет. Ну сукин сын! А он-то к нему, как к отцу… Уважал, доверял. Олух набитый!
— Седой, говоришь? — Керс угрожающе ощерился. — Передай этой мрази, что лучше бы ему сдохнуть до того, как я до него доберусь.
Глаза кривоносого насмешливо заблестели:
— А кто мы такие, по-твоему?
— Разбойники? Работорговцы? Кучка сраных недоносков? — Керс пожал плечами. — Да мне плевать, если честно, кто вы. Какая разница, кто твоей шкурой торгует.
— Да уж, здесь и не поспоришь. Но мимо, малец. Никто тебя продавать не собирается. Моё имя Севир, если, конечно, оно тебе о чём-то говорит.
Керс подозрительно сощурился. Это шутка такая? Севир, если речь именно о нём, сгинул ещё лет десять назад.
— Сомневаешься? — бородатый одобрительно хмыкнул. — Правильно, сомнения ведут к истине. Только вот сам посуди, с чего мне торчать здесь и тратить на тебя своё время?
— Послушай, дружище, мне вообще-то абсолютно насрать, как ты там себя называешь. Да хоть королём Мёртвых Пустошей, если так чешется. Меня куда больше волнует, что вам от меня нужно.
— Справедливо, — кивнул тот. — Ладно, тогда давай по порядку. Сейчас ты в лагере Стального Пера. Слыхал о таком?
— Ну допустим.
— Хорошо. Хочу, чтобы ты понял сразу: мы не головорезы и тем более не работорговцы. Никто тебя здесь силой держать не собирается…
— Ага, я заметил, — Керс звякнул цепью и ехидно оскалился.
Бородатый задумчиво поскрёб шрам над бровью и потянулся к поясу со связкой ключей. Затем, подобрав нужный, швырнул его к ногам Керса.
— Кажется, этот. Проверь.
В перчатках ключ то и дело выскальзывал из пальцев, и только после третьей попытки удалось попасть в скважину. Наконец замок щёлкнул, стальной браслет раскрылся и повис на цепи. С освободившейся рукой дело пошло быстрее, и вскоре ненавистные кандалы валялись в дальнем углу пещеры.
— Не будете удерживать, значит? — Керс судорожно стянул перчатки. Кожа запястий отзывалась зудящей болью при каждом прикосновении.
— Даю слово. Но сначала ты должен выслушать. Я хочу предложить тебе сделку, а ты уже сам решай.
Кем бы этот говнюк ни был, его жест с освобождением подкупал. Если это и правда Севир и Перо существует, предложение обещало быть весьма привлекательным.
Приблизившись к костру, Керс принялся рассматривать огонь, лениво пожирающий обугленные остатки поленьев:
— Говори.
— Седой сказал, ты смышлёный парень, грамотный. Такие нам не помешают. Если останешься, я вытащу твоих друзей из замка в течение года. Что скажешь?
Звучит чертовски заманчиво! Похоже, зря он так на Седого вызверился. Старый пёс и здесь всё просчитал. Но на кой он сдался Перу, неясно: может, газеты по утрам читать? Боец он довольно посредственный, разве что из-за хиста… Хотя какая разница, если и впрямь Перо поможет освободить семью? Из замка кого-то вызволить куда сложнее, чем напасть на экипаж, но чем чёрт не шутит! До сегодняшнего дня и в существование Пера верилось с трудом.
— А если не выйдет?
Севир пожал плечами:
— Тогда сам решишь, с нами оставаться или валить на все четыре стороны.
Да уж, год жизни в обмен на негарантированную свободу братьев… Фиг с ним, не возвращаться же к Номену, в конце концов! Попробовать стоит. Седой недаром говорил о возможностях, выходит, именно на Перо и намекал.
— А с чего бы мне верить твоему слову?
— Да ни с чего, — развёл руками Севир. — Можешь хоть сейчас катиться к псам, но тогда забудь о своей шайке. В одиночку тебе их в жизни не вытащить. Так что, малец, по рукам?
Поломавшись немного для приличия, Керс пожал протянутую руку.
— Отлично! Тогда добро пожаловать в Перо! — здоровяк добродушно похлопал его по спине, чуть не сбив с ног. — Ты только вот что мне скажи: по срокам у тебя как раз должна быть ломка, а ты какой-то слишком уж бодрый.
— Что ещё за ломка?
— Отказ от антидота. Та ещё срань воронья, если коротко. Но вот что интересно: за несколько лет, что освобождаю нашего брата, ни разу не видел, чтобы ломка протекала безболезненно. Жар, рвота, судороги — через это проходит каждый, кто хотя бы год был под антидотом. Тебе же двадцать два, вроде?
— Почти, — буркнул Керс. Что ещё ему о нём известно?
— Ну вот, семь лет под этой дрянью. Да по идее ты сейчас блевать должен дальше, чем видишь. Может, объяснишь, что с тобой не так?
— Не знаю, я его уже месяц не принимаю.
— Вот оно что! Выходит, ломка уже прошла.
— Да не было никакой ломки, — Керс потёр подбородок, вспоминая своё самочувствие первые недели после отказа. Хреново было почти каждое утро, но это от дыма. Привычное дело. — Почему это так важно?
Севир озадаченно нахмурился:
— Не было, говоришь? А когда принимал антидот, как себя чувствовал?
— Не знаю, лёгкость была какая-то, спокойствие, что ли, — Керс начинал догадываться.
Да, в первые дни отказа всё-таки странно было, не по себе как-то, но всё это он списывал на нервное напряжение.
— А после?
— Ну даже не знаю, сложно сказать. Я ж дым глушил не просыхая.
— Что ещё за дым?
— Личное изобретение, — с гордостью заявил Керс. — Настойка такая, на синих поганках. Ядрёная тема, главное с пропорциями не прогадать, а то от глюков свихнуться можно. А так пойло хорошее, вставляет что надо.
На какое-то время Севир застыл, видимо, обдумывая услышанное, а потом вдруг расхохотался:
— Ну Седой, ну старый хрыч! Кажется, не прогадали мы с тобой. Проверить, конечно, не помешает, но вдруг сработает. Слушай, малец, а можешь этот свой дым здесь изготовить?
— Ну, если достанешь что нужно, — Керс почесал затылок. Если правильно понял, дым якобы избавляет от ломки после антидота. Только неясно, для чего вообще нужно от него отказываться. — А чем тебе антидот не угодил? Он же от деструкции помогает.
— Мозги он прочищать помогает, — сплюнул командир Пера. — Ни хрена это не лекарство, друг. Травят нас, чтобы смирно сидели и не рыпались.
— В смысле «мозги прочищать»? Это как?
— Позже, малец, — отмахнулся Севир. — Пойдём, с остальными познакомлю.
Зудело желание узнать об антидоте, но ещё больше зудело выбраться из этой провонявшей затхлой сыростью пещеры. Глоток морозного воздуха казался крепче синего дыма, и Керса даже слегка повело. Но самое невероятное ждало его за скалой: ребристая гладь чёрного простора тянулась до самого горизонта, отражая в себе тяжёлое зимнее небо. И ни конца, ни края — одна сплошная бесконечность.
— Море… — восхищённо прошептал он.
От резкого порыва ветра Керс непроизвольно поёжился, зубы мелко застучали, изо рта вырвался густой пар.
— Что, пробирает? — ухмыльнулся Севир. — Не боись, подыщем тебе что-нибудь потеплее. Кстати, держи. Возвращаю в целости и сохранности.
Керс покрутил в руках свою зажигалку. Видать, вещица и впрямь приносит удачу, по крайней мере в последнее время.
— Всё хотел спросить, что это за прозвище такое — Керс?
— Керосин. Старая история.
— Расскажешь как-нибудь.
Отряд Севира, который тот назвал «мобильным» — на вопрос, что это значит, командир только многозначительно хмыкнул — состоял из дюжины осквернённых, среди которых всего трое были скорпионами.
Несколько просторных палаток, прячущихся от ветра за скалой — вот и весь лагерь пресловутого Пера. Керс готовился увидеть что-то вроде терсентума, пусть и меньших размеров, но никак не обычных кочевников, готовых сорваться с места в любую минуту.
Как выяснилось позже, первое впечатление оказалось почти верным: долго на одном месте сопротивленцы не задерживались. Здесь же у них было что-то вроде изолятора для передержки новеньких во время ломки. А в основном они держались западнее Регнума, поближе к Пустошам.
Севир дал время пообвыкнуться, приставив к Керсу ординария, чтобы тот помог освоиться и научил держаться в седле.
Бродяга оказался своим в доску, даром что старше лет на пять. Невысокий, крепкий, с короткими всклокоченными волосами, горбатым носом и колючим взглядом. Как и положено ординариям, над бровью он носил труднопроизносимое клеймо, «LO11366», которое означало, что рос в Первом Опертамском Терсентуме.
Позже выяснилось, что именно он чуть не придушил его в тот день. И видимо, чтобы избавиться от угрызений совести, терпеливо отвечал на сотни вопросов, которыми Керс его непрестанно засыпал.
От Бродяги он и узнал, что Стальное Перо изначально создано для освобождения осквернённых, но позже, столкнувшись с серьёзной проблемой адаптации собратьев к новой жизни, Севир переключился на менее амбициозные цели и стал помогать тем, кто по-настоящему в этом нуждался. А такие действительно были.
Благодаря Перу семьи, не желающие отдавать своих детей Легиону, находили спасение в основанном Севиром поселении, спрятанном где-то на севере. Оказалось, что и среди свободных находились те, кому претило само существование рабства, и они посильно содействовали уже окрепшему сопротивлению, выискивая и предлагая помощь тем, кто готов был бороться за жизни своих осквернённых чад.
Позже от этой идеи пришлось отказаться, когда чуть не нарвались на облаву полиции. Но нет худа без добра, и вскоре Перу повезло обзавестись своими людьми и среди полицейских, у которых тоже порой рождались дети под несчастливой звездой.
За несколько лет из горстки смельчаков сопротивление выросло в неплохо организованную структуру. Но принимали они к себе не всякого, долго присматривались, проверяли на вшивость. И не зря. Подозрительность Севира не раз спасала Перо от верной гибели.
С открытым ртом Керс слушал рассказы Бродяги о том, как они изучают каждую семью, обратившуюся за помощью, как прячут их в подвалах Регнума до прибытия проводников и как те рыдают от счастья, впервые ступив на земли Исайлума.
Восхищение — всего лишь слабое описание тех чувств, которые испытывал Керс в такие минуты: гордость, безграничную благодарность, уважение и восторг от того, что теперь и он может стать частью чего-то поистине важного. О большем он и мечтать не смел.
— Видел бы ты Исайлум! — восклицал Бродяга. — Этими вот руками я вбил первое бревно в частокол! Тогда и пяти домов не было. Так, пара срубов да юрты вроде уруттанских. И всего две семьи, представляешь! Они, кстати, и до сих пор там. Старожилы, так сказать.
Клыкастый, которого, впрочем, так и звали, чем-то отдалённо напоминал Харо. Такой же мрачный и молчаливый, он, как выяснилось, считался правой рукой Севира. Однажды Клык заикнулся, что после побоища в Пустошах командир прожил некоторое время у дикарей, а затем подался на север. Там он провёл пять долгих лет в наёмниках у Конфедерации, после чего вернулся в Прибрежье.
Это так захватило Керса, что он поклялся себе во что бы то ни стало разговорить Севира. Узнать из первых рук о северянах дорогого стоило, мало кто имел с ними дело.
Теперь перед ним открывался новый мир, не очень понятный, пока чужой, но захватывающий и будоражащий воображение. Всех подряд Керс заваливал вопросами, от глупых до сложных, на которые не всегда получал однозначные ответы. Часто приходилось переосмысливать старое. Добытые Седым книги давали достаточно знаний, но тогда он не всё понимал, а просто заучивал, принимал полученную информацию как данность.
Сейчас же эту информацию приходилось извлекать из памяти по фрагментам, обдумывать, для чего та или иная вещь, почему люди так ценят золото, зачем нужен Сенат или король, как отличить породистую лошадь от обычной клячи. Перед сном он прокручивал в голове усвоенные знания, чтобы лучше запоминались.
А вот отвыкнуть от терсентумской жизни оказалось сложнее. Каждое утро Керс просыпался ещё до рассвета, спросонья ждал побудки, и только потом вспоминал, что свободен, что нет больше ни ненавистных стен, ни плётчиков, ни привычных казарм.
Но самое тяжёлое ждало его по ночам. Постоянно снилась семья: Твин, Слай, Харо… Без них было пусто, душа ныла, будто вырвали из неё кусок. Образовавшаяся пустота безжалостно терзала, но ради шанса на встречу Керс был готов ждать и год, а надежда, которую так ненавидел раньше и гнал от себя прочь, отныне непрестанно шла рядом.
Правда, он никак не мог простить себе той слабости с поцелуем. Наверное, это единственное, что омрачало память о семье. Но Керс успокаивал себя тем, что обязательно попытается искупить вину перед Слаем, быть может, тогда неугомонный голос совести оставит его в покое.
Единственным неизменным в его жизни оставались тренировки. Клык, как старший после Севира, внимательно следил, чтобы все держались в тонусе. Впрочем, заставлять Керса не приходилось, приученное к нагрузкам тело само требовало своего.
Спустя пять дней Севир, убедившись, что он с горем пополам удерживается в седле при лёгкой рысце, приказал всем выдвигаться.
Как бы Керс ни рвался поучаствовать хоть в чём-нибудь значимом, но с морем расставаться не хотелось. Он мог часами сидеть на берегу, невзирая на ледяной ветер, и смотреть, как волны бьются о крутой берег.
Поначалу всё никак не мог понять, почему оно зовётся Рубиновым: вода ведь чёрная как смола. На его вопрос Клык пояснил: летними ночами море светится красным, вроде как от живности какой. И с тех пор у Керса появилась новая цель — обязательно привести сюда Твин с братьями. Он уже представлял, как они вчетвером будут распивать синий дым и смотреть на светящиеся под луной волны. Надо же, они почти всю жизнь прожили рядом с морем, а никогда его не видели. Во всяком случае, в сознательном возрасте.
На третий день пути, когда море осталось далеко позади, а Красные Скалы окружили отряд со всех сторон, Севир приказал разбить лагерь и, прихватив Клыка, отправился в столицу.
Местом для стоянки выбрали просторный карман между скалами. Удобно и для дозорных, и от ветра защищало. В тот же вечер Керс вызвался на дежурство. Вскарабкавшись на скалу повыше, он долго смотрел на едва различимый вдалеке замок. Где-то там его друзья. Братья. Семья. Интересно, как им там живётся? Вспоминают ли о нём? Узнай они, что с ним приключилось, точно бы не поверили.
С горечью вспомнились слова Твин о том, что некуда бежать. Знал бы он раньше о Пере, не пришлось бы переживать разлуку. Но ничего, всё ещё сложится. Во всяком случае, теперь им есть куда податься. Исайлум. Там их примут как своих, там их ждёт новая жизнь.