— Многие из моих людей тоже имеют глубокие раны в сердце. Надо рассчитываться с немцами.
— Да, именно поэтому наши на фронте так спешат. Они знают, что борются во имя того, чтобы победить смерть.
— Ты прав. Нельзя ждать.
— Ждать? Сегодня пожалеешь гитлеровца, а завтра он сожжет твой дом, замучит твоих близких. Мы не можем только защищаться. Должны атаковать…
— Я думаю, Леонид, мы направляемся не на отдых, и хорошо, что мы идем вместе.
Майор Иванов дружески улыбнулся:
— Есть такие, Ян, кто не желал бы видеть нас вместе. Даже когда мы бьем общего врага.
Гарда, погруженный в размышления, долго не мог заснуть. О чем он думал? О дискуссии с советским офицером, бывшим преподавателем истории в Киевском университете? А может, Гарде припомнились книги Жеромского, в которых автор так образно рисовал сцены вознаграждений помещиками, какими они удостаивали тех, кто после тяжелых боев за Польшу, раненный, возвращался на землю своего детства?.. Может, думал о подчиненных ему людях, которые так самоотверженно шли на смерть во имя Польши, где им отнюдь не сладко жилось… К чему они возвратятся, когда закончится эта война? А может, он думал о тех, кто разрабатывал инструкции к плану «Буря», о правительстве, находящемся где-то в Лондоне, вдали от борющейся Родины и трагедии народа. Наверняка капитан Гарда понимал, что они неизбежно возвратятся, как только осуществятся их мечты. И что тогда? Неужели партизаны из бедных деревенек Волыни и Полесья, Люблинщины и Келетчины, из сел и городов Польши опять будут вынуждены работать на этих господ, чтобы с большим трудом зарабатывать на хлеб себе и детям?..
Может, так размышлял капитан Армии Крайовой Гарда — Ян Рзаняк, когда сидел, опершись головой о ветви кустарника, а солнце теплыми лучами ласкало его исхудавшее, сильно потемневшее лицо.
Советский майор спал рядом мертвым сном.
Каким будет общественно-политическое устройство Польши после победоносного окончания войны и получения независимости? В 1944 году ответ на этот вопрос имел существенное значение для польского народа. Ибо народ стремился, чтобы политическая свобода шла в ногу с социальным освобождением. Однако эти стремления своим появлением были обязаны не только дням оккупации, хотя именно в этот период польское общество подверглось большим внутренним переменам — террор оккупантов и трудные условия существования нивелировали социальные различия, угроза со стороны гитлеровцев укрепляла всеобщую солидарность, складывались факторы, углублявшие демократизацию общества. Повсеместное стремление к строю, базирующемуся на социальном равенстве, нашло тогда отражение в конспиративных органах печати, а особенно в декларациях левых подпольных организаций.
Стремление к социальному освобождению усилилось не только после сентябрьского поражения и в результате установления режима гитлеровских оккупантов. Борьба с социальным неравенством в Польше происходила с момента получения независимости после вековой кабалы.
Положение рабочих и крестьян было предметом внимания и буржуазных правительств, особенно когда они должны были принимать решения о выделении средств на подавление демократических стремлений трудящихся города и деревни. История тех лет напоминает об усмирении деревень, о постоянном росте налогов и обязательных поставок и все более низкой заработной плате на заводах и в поместьях, о тюрьмах, переполненных «политическими», которых боялись, зная, что их призывы к социальному равенству не пройдут бесследно. Эти опасения были вполне оправданы.
Уже в первые месяцы гитлеровской оккупации тысячи листовок покрыли польскую землю, и их содержание и значение были однозначны. О них стоит напомнить.
«Как стадо баранов, продала нас, поляков, польская буржуазия кровавому палачу и бандиту Гитлеру, потопившему в крови крестьян и рабочих, весь мир, чтобы спасти капиталистический мир господ и помещиков. Буржуазия продала вместе с нами и то, что для нас, поляков, является самым дорогим — нашу независимость, за которую рабочие и крестьяне заплатили своей кровью. Тысячи лучших сынов отчизны погибли, и истребление их продолжается. Тысячи сидят в тюрьмах. Ожидание помощи от Франции и Англии не приведет ни к чему, поскольку справедливость границ новой Польши, так же как и прежней, будет завоевана нами с оружием в руках. Польша станет рабоче-крестьянской. Рабочие! Во время налетов авиации покидайте фабрики и заводы и не возвращайтесь к работе. Крестьяне! Не продавайте немцам никаких продуктов и относитесь к ним как к кровавым палачам, убивающим наших братьев.
Польша возродится, но земля должна принадлежать крестьянам, а фабрики и заводы рабочим, которые на них работают.
Да здравствует народная Польша!
Да здравствует правительство рабочих и крестьян!
Да здравствует активная борьба с врагом!»
Идеи национального и социального освобождения были путеводной звездой польского народа в течение всего периода гитлеровской оккупации.
Вопрос «Что дальше?» беспокоил и самоотверженных, готовых все отдать родине бойцов из партизанских отрядов Армии Крайовой на Волыни. Что потом, после победы? Неужели опять работа на господ, как раньше?
С 1 января 1944 года настроения польского общества улучшились. Вместе с созданием Крайовой Рады Народовой страну облетела весть о ее программной декларации. Ее содержание полностью отвечало интересам трудящихся городов и деревень: передача крестьянам помещичьей и оставшейся после немцев земли, национализация фабрик и заводов, транспорта, банков… Народ должен был стать полноправным хозяином освобожденной страны, которой будут возвращены исконно польские северные и западные земли. В декларации говорилось о прочных связях и братском сотрудничестве с Советским Союзом.
Эмигрантское правительство и его представительство в стране не могли дальше хранить молчание в такой ситуации. В марте 1944 года в декларации «За что борется польский народ» было решено наконец объявить об определенных социальных реформах. Это, однако, были туманные, сильно завуалированные полумеры: раздробление промышленной собственности, парцелляция частных владений свыше 50 га, причем их хозяева должны были там оставаться и впредь в качестве управляющих государственными имениями… В эмигрантском котле все кипело. Кому на руку были эти половинчатые, более того, не обязательные «радикальные» перемены в Польше? В вопросе отношений с Советским Союзом эмигрантское правительство продолжало занимать непримиримую антисоветскую позицию.
Партизанам Гарды эта правда открывалась вместе с маршем на восток, к Припяти. Они услышали ее от офицеров 1-й армии Войска Польского. Для других отрядов Армии Крайовой это все было еще очень отдаленным и туманным. «Верхушка» Армии Крайовой не спешила делиться подобными известиями с партизанами — в основе простыми крестьянами и рабочими. А ведь эти вопросы имели для них такое же значение, как сама жизнь.
Закончился очень короткий для партизан день. Заходящее солнце напоминало о приближающемся моменте выступления.
— Встать! — приказывают командиры советских и польских подразделений.
И опять глухое шлепание по лесу. Четвертая ночь подряд. Позади остались места дневных привалов: урочища Загимне, Буды, Карчаниха, болота Замоче… Каждую ночь партизаны шли по десять с лишним километров в духоте, перехватывающей дыхание, которая туманом парила над тенями людей. Они действительно походили на тени, эти измученные люди, проклинающие несносных комаров и голод, от которого подводило живот.
— С меня хватит!.. Я больше не могу.
— В глазах потемнело. О боже, я ничего не вижу.
— Родимые! Оставьте меня. Вам легче будет.
— Перестань хныкать! Ты не ребенок. Так с каждым может случиться.
— Братья! Есть… Хоть бы кроху хлеба…
— Эх, болван. Попал на сытых! Есть ему захотелось! Может, тебе ветчинки с кофейком?
— Успокойся! Не дразни, меня самого тошнит от голода.
— Мои кишки тоже пустые, но я ничего не говорю. Не жалуюсь, не ною, как этот недотепа.
— Хоть кроху!
— Все получили равные порции. Не надо было все сразу съедать. Следовало понемногу…
— Но ведь уже четвертые сутки!
— Какого черта ты подсчитываешь? Думай лучше о дивчине, как ты ее тискаешь в сарае… Или восхищайся небом над головой. Радуйся, что вообще жив и идешь к своим из этого ада…
— А может, у тебя есть что-нибудь?
— Парень! Возьми кусок сахара, пососи и не думай про еду.
— Благодарю тебя, Ваня, спасибо.
— Больше у тебя нет, дружок?
— Тише вы, болтуны! Хотите, чтобы швабы угостили нас свинцом?
— А чтоб их…
— Только бы через фронт!
— И что?
— Тогда ударим. Хватит играть в прятки. Подумай, сколько месяцев приказывали нам ждать!
— Это имело свой смысл.