— Не понимаю вас, — проговорил генерал Филипповский, угощая гостей «Казбеком». — Вы говорите, что ваши кадровые офицеры были аполитичными. А ведь важнейшие фигуры в польской политической жизни — это маршалы, генералы и полковники: Пилсудский, Смиглы, Складовский, Бек… Как понимать эту аполитичность?
— С другой стороны, из этого же «аполитичного» кадрового состава вышел командующий 1-й армией Войска Польского, — заметил генерал Сергеев. — Генерал Берлинг и многие другие польские офицеры поняли, где начало и конец этой аполитичности, и воюют в одних рядах с нами, коммунистами. Мало того, эти люди наверняка сделают все, чтобы после победы над Германией возродить Польшу на новой, справедливой общественной основе. Это настоящие патриоты, и только такие имеют право называться вооруженными защитниками народа. Оружие должно служить не горстке эксплуататоров, а всему народу. А народ — это великая и самая важнейшая сила.
— Я не отрицаю, господин генерал, но хотел бы заметить, что существовала и существует разница между нашим и вашим воспитанием офицерского корпуса. Советская Армия является армией политической, ее офицеры — выходцы из народа… У нас было иначе. Но некоторые из наших кадровых офицеров теперь нарушают присягу или уже нарушили… Очевидно, у них есть свои причины не подчиняться правительству и главнокомандующему. Думаю, что Берлинг тоже их имеет. Это образованный офицер и командир. Хорошо, что именно он возглавляет Войско Польское.
Советские генералы и офицеры внимательно слушали рассуждения польского офицера. Старались его понять, должным образом оценивали значение военной присяги, годами прививаемой дисциплины и воспитания.
А майор Олива продолжал:
— С разных сторон света в Польшу направляются ее солдаты, многие из них, как в подчиненной мне дивизии, уже сражались с гитлеровцами, проливали кровь… Думаю, что независимо от фронтов, на которых они воевали, заслуги их равны…
Командир дивизии Армии Крайовой предусмотрительно старался не допустить широкой дискуссии вокруг 1-й армии Войска Польского под командованием генерала Зигмунта Берлинга. Майор Олива имел для этого причины. Они вытекали из приложения № 1 директивы № 2100 от 20 марта 1943 года. Правительственная инструкция, касающаяся плана «Буря», гласила:
«…Все попытки включения польских отрядов в советские войска или же отряды Берлинга являются насилием, и им следует решительно противостоять, ссылаясь в таких случаях на инструкции, полученные от соответствующих польских властей, которые со своей стороны приложат усилия для скорейшего установления связи с районами, освобожденными от гитлеровской оккупации».
Эмигрантское правительство и руководство Армии Крайовой в Польше отдавали себе отчет в том, что польская армия, сражающаяся плечом к плечу с советскими войсками, несомненно, производит солидное впечатление на рядовых партизан Армии Крайовой, и старались препятствовать нежелательному влиянию. В дальнейших приказах, касающихся плана «Буря», а также в радиоинструкции главнокомандующего имелось такое указание:
«…Бойцы Армии Крайовой не должны вести разговоры на политические темы с советскими солдатами. Расхождение польских и советских взглядов и целей столь велико, что любые разговоры бесполезны. Боец Армии Крайовой должен всегда подчеркивать, что он борется за независимость Польши и за внутренний строй, который определит сам свободный польский народ».
Таким образом, солдат, подчиненный обанкротившемуся правительству, продолжал существовать только для выполнения его приказов.
— Берлинг правильно оценил ситуацию, майор Киверский. Мы хотели бы, — генерал Сергеев говорил медленно, обдумывая каждое слово, — чтобы командиры партизанских частей Армии Крайовой поступили так же. К сожалению, мы имеем данные, что не все они настроены доброжелательно по отношению к нам, многие сторонятся советских войск… А мы ведь полны стремления освободить польский народ.
— Не понимаю этих офицеров, ведь они образованные люди, — включился опять в разговор полковник Харитонов. — Возможно, они считают, что в этой исторической конфронтации победа будет на стороне лагеря буржуазии? Неужели они так наивны, что верят политикам из Лондона, которые рассчитывают предотвратить то, что стало уже неизбежным? Ведь история не повторяется, из нее следует извлекать уроки. Перед польским народом будущее, а не вчерашний день…
Дискуссия продолжалась.
Майор Олива, как и капитан Жегота, в таких разговорах чаще всего прикрывался аполитичностью.
«Армия до войны была вне политики», — напишет позднее Жегота, вспоминая подобные дискуссии с советскими генералами и офицерами.
Однако оба офицера не могли не интересоваться политическими проблемами, столь важными для всего народа, особенно в период гитлеровской оккупации. Олива, несомненно, ориентировался во многих закулисных вопросах, бывал на совещаниях у Грот-Ровецкого — он пользовался его доверием. А у командующего Армией Крайовой обсуждалось многое, в частности, вопрос о позиции, какую надо будет занять, когда советские войска, громя отступающие гитлеровские армии, вступят на польскую землю.
30 июня 1943 года в Варшаве был арестован генерал Стефан Грот-Ровецкий, а спустя пять дней вблизи Гибралтара разбился самолет, на котором летел генерал Владислав Сикорский. Тем не менее дискуссии об отношении к советским войскам, вступающим на польскую землю, продолжались.
После ареста Грота пост командующего Армией Крайовой занял генерал Тадеуш Бур-Коморовский, прежний заместитель Грота. Состав руководства во главе с начальником штаба Армии Крайовой полковником Тадеушем Пелчиньским остался прежним. Каковы же были перемены?
Командование Армии Крайовой в это время оживленно обсуждало вопрос о завершающих боях и позиции Армии Крайовой перед лицом русской угрозы и приближающихся событий. Среди офицеров командования Армии Крайовой в предвидении победы русских раздавались отдельные голоса в поддержку сотрудничества с Советским Союзом ценой некоторых уступок с польской стороны. Эти люди, называвшие себя «реалистами», пробовали приспособиться к новой конъюнктуре. Это были исключения. В целом же состав руководства Армии Крайовой думал иначе, выступая за восстановление прежних порядков и расширение сферы влияния старой Речи Посполитой.
Так выглядели спекуляции «верхушки» Армии Крайовой, которая во имя своих политических интересов не считала целесообразным учитывать мнение народа. Об этих спекуляциях было известно и командирам партизанских частей Армии Крайовой, которые отдавали себе отчет в том, что теперь, когда советские войска находились у ворот Польши, эмигрантское правительство теоретически имело возможность принять один из трех вариантов решения, а именно:
— установить дипломатические отношения с Советским Союзом и, следовательно, вести совместную борьбу против фашистской Германии;
— рассчитывая в случае конфликта между союзниками остаться в стороне от борьбы с Германией, собирать силы для выступления против Советского Союза;
— принимая пассивное участие в борьбе с Германией, создавать видимость помощи русским, а фактически занимать важнейшие населенные пункты, устанавливая там власть от имени эмигрантского правительства и стараясь создать более благоприятные условия для переговоров с СССР, чтобы принудить его к уступкам в соответствии со своими замыслами.
Эти вопросы обсуждались не только лондонской «верхушкой». Они были и предметом споров высшего командования Армии Крайовой на территории Польши. А время не ждало…
Первая из трех перечисленных возможностей была нереальной из-за неуступчивой позиции эмигрантского правительства в вопросе о восточных границах. Вторая, касающаяся возможного вооруженного конфликта между Советским Союзом и остальными участниками антигитлеровской коалиции, не сулила никакой перспективы. Следовательно, более благоприятной была третья концепция… Этим, по крайней мере, могли обольщаться лица определенного круга, которые отнюдь не должны были реализовывать эту концепцию лично. План «Б», или «Буря», должен был стать той платформой, которая могла обеспечить «верхушке» возвращение в Польшу и одновременно восстановление утраченных в сентябре 1939 года политических и общественных позиций. А о том, что тысячи патриотов, мужественных и честных бойцов Армии Крайовой, окажутся в трагической ситуации, лондонское правительство, как и главное командование Армии Крайовой, отнюдь не думало.
Отдавали ли себе отчет Олива и другие командиры и офицеры Армии Крайовой в том, что они должны стать лишь пешками в партии, которую разыгрывали те, для кого собственное благополучие было важнее, чем кровь и страдания народа? К сожалению, время показало, что многие из офицеров не только знали об этом, но и рассчитывали на это…
А результат этой игры предстал перед нашим народом во всей своей трагичности в августе 1944 года на улицах и баррикадах столицы. Там разыгрался финал плана «Б», или операции «Буря». «Тогда-то… — вспоминает бывший командующий 1-м Белорусским фронтом, наступавшим в направлении Варшавы, маршал К. К. Рокоссовский, — те, кто толкнул жителей Варшавы на восстание, не думали об объединении усилий с приближающимися армиями Советского Союза и польскими вооруженными силами, созданными в СССР. Они думали о захвате власти в столице еще до вступления советских войск. Так им велели хозяева из Лондона».
— Да, майор Киверский, наступило время испытаний… — сказал, прощаясь, генерал Сергеев.
Командир партизанской дивизии Армии Крайовой молча крепко пожимал руки хозяевам. В течение нескольких часов беседы они не только обсудили интересные, хотя и щекотливые политические темы, но и договорились по ряду организационно-технических и оперативно-тактических деталей. Олива был доволен гостеприимством и доброжелательностью советских офицеров.
«Сразу же по возвращении Оливы мы отредактировали тревожную телеграмму № 629 главному командованию», — вспоминает Жегота — тогдашний начальник штаба, а немного позже командир 27-й Волынской пехотной дивизии Армии Крайовой (теперь уже умерший полковник Войска Польского Штумберк-Рыхтер). Вот содержание этой телеграммы:
«26. III я разговаривал с командующим советской армией, действующей в направлении Ковеля, генералом Сергеевым {6} и полковником Харитоновым. Советское командование намерено сотрудничать с нашей дивизией и ставит следующие условия:
1. Полное боевое подчинение советскому командованию здесь и за Бугом;
2. Признание нас польской дивизией подчиненной Варшаве и Лондону;
3. Дивизия может без ограничений поддерживать связь со своим руководством;
4. Мы должны реорганизоваться из партизанских отрядов в регулярную дивизию;
5. Советское командование исключает оставление в своем тылу каких-либо партизанских отрядов;
6. Взамен мы получим полное оснащение, необходимое дивизии: оружие, боеприпасы, артиллерию, автомобильную технику и продовольствие.
Я условился, что дам ответ после получения приказа от своего командования».
В тот же день генерал Бур-Коморовский, командующий Армией Крайовой, с интересом прочитал эту телеграмму, а затем произошел обмен мнениями между Варшавой и Лондоном… Ответа Олива был вынужден ждать больше двух недель…
…До Бергхофа Модель добрался в полдень. Бергхоф — это комфортабельная горная усадьба Гитлера на Оберзальцберге в Баварских Альпах. Во время пребывания на этой горе Гитлер, как он сам говорил, восстанавливал внутреннее спокойствие и уверенность, необходимые для принятия зачастую неожиданных решений. Там он также писал свои важнейшие доклады и речи, либо сидел погруженный в раздумья, глядя через огромное окно в сторону Унтерсберга, Берхтесгадена и Зальцбурга. Однако чаще его взор был обращен на Унтерсберг, откуда, если верить легенде, вышел однажды еще погруженный в сон император Карл, чтобы воскресить прошлое великолепие рейха. Гитлер видел в легенде связь с собственной персоной.
16 марта 1944 года вконец утомленный Гитлер прибыл сюда из Кентшина, чтобы немного отдохнуть от военных дел. Но положение рейха и здесь, вдали от фронтов, этого не позволяло. В конце марта 1-я германская танковая армия с огромным трудом вышла из окружения под Каменец-Подольском, а войска маршала Жукова двинулись на Коломыю и Черновцы.
Ставка главного командования вермахта была напугана этим и решила укрепить восточный фронт всеми имеющимися силами, поскольку продвижение русских в сторону Боху угрожало потерей Плоешти — важного нефтяного района Румынии. Гитлер приказал передать группе армий «Юг» пять дивизий, в том числе бронетанковый корпус, чтобы создать возможность для контрнаступления… Но было уже слишком поздно. 27 марта 2-й Украинский фронт форсировал Прут и верхнее течение Днестра, достиг границы Советского Союза с Румынией и продолжал наступление. Тем временем в Румынии шла подготовка к вооруженному восстанию. Гитлер намеревался предотвратить это выступление и приказал с этой целью собрать в Бергхофе некоторых командиров…
Когда генерал-полковник Модель прибыл в Бергхоф, в приемной Гитлера уже находился генерал Шёрнер, тоже заядлый нацист. Генералы ждали недолго. Время торопило. Именно им надлежало задержать и повернуть назад стремительно двигавшуюся вперед советскую военную машину. Вскоре кабинет Гитлера покинули два фельдмаршала: Манштейн и Клейст. Оба они, обвиняемые в том, что стали причиной поражений на Украине, получили отставку. Проходя мимо вытянувшегося Моделя, фельдмаршал Манштейн только кивнул седой головой и едва заметно улыбнулся печально сжатыми губами. Клейст шел, расправив плечи, и делал вид, что никого не замечает.
Адъютант Гитлера пригласил сначала генерал-полковника Шёрнера. Тот недолго задержался в кабинете Гитлера и вышел оттуда уже командующим группой армий «Южная Украина», называвшейся прежде группой армий «А».
Затем генерал Шмундт ввел в просторный кабинет командующего 9-й армией, и тот, войдя, неподвижно замер, вытянув вверх правую руку…
Гитлер ждал Моделя в окружении нескольких высоких лиц рейха, которые всегда обычно сопровождали его в таких случаях. Здесь были рейхсмаршал Геринг и доктор Геббельс, фельдмаршал Кейтель и группенфюрер СС Фегелейн — постоянный представитель Гиммлера при Гитлере, генерал-полковник Йодль…
Поздравляя Моделя с присвоением звания фельдмаршала, Гитлер пожал ему руку и добавил, что назначает его на место Манштейна и что группа армий «Юг» будет переименована в группу армий «Северная Украина».
Сообщив это решение, которое застало врасплох и ошеломило новоиспеченного фельдмаршала, Гитлер начал излагать свои мысли относительно стратегических операций, намечаемых на лето, которые должны будут вернуть утраченные позиции и обеспечат полную победу на восточном фронте. Присутствующие неподвижно сидели в удобных креслах и внимательно слушали фюрера. А тот, осветив военные планы, которые старательно записывали Кейтель и Йодль, глядя на огромную карту, продолжал: